— Считай, тебе очень повезло. В следующий раз, как только появится возможность, мы с тобой вновь померяемся силами.
После этих слов он быстрым шагом направился к Платформе Призыва Души и исчез в тоннеле. Словно откатившийся бурный прилив, марионетки Вэйци Чжэньлун последовали за ним.
Эта жестокая битва закончилась также стремительно и внезапно, как началась.
Вслед за исчезнувшим Хуайцзуем пропал Тасянь-Цзюнь и его слуги, и в Зале Духа Дракона никого не осталось. Мо Жань решил последовать за своим двойником, но когда достиг Платформы Призыва Души, то успел увидеть только, как Наступающий на бессмертных Император прыгнул в центр той самой таинственной формации, после чего марионетки Вэйци Чжэньлун одна за другой последовали его примеру. В одно мгновение безбрежный мрак поглотил их всех.
Когда последний заклинатель вошел в магический круг, формация начала скручиваться и, быстро сжавшись, окончательно рассеялась. Ничего не осталось, лишь высоко в ночном небе ярко-сияла полная луна с словно вышитым по кайме алой нитью новорожденным полумесяцем.
Пространственно-временные Врата Жизни и Смерти закрылись.
Под порывами северного ветра Мо Жань застыл посреди Платформы Призыва Души. Вглядываясь в безбрежную ночь, он видел царивший вокруг хаос, чувствовал, как его тело холодеет от ужаса, и еще долго не мог прийти в себя. Все случившееся сегодня казалось одним длинным кошмарным сном, но он знал, что это не так, и в глубине души ясно понимал, что это только начало.
Он… и правда был демоном, что умер, а потом возродился.
Некоторые вещи рано или поздно его догонят. Беги не беги — от себя не убежишь.
Чудовищные преступления, совершенные им в прошлом, были подобны острым мечам, подвешенным над его головой.
В конце концов, когда-нибудь его призовут к ответу и ему придется расплатиться жизнью, чтобы искупить свои грехи.
Словно наяву он увидел хищные глаза Тасянь-Цзюня, в которых, казалось, горело алое пламя:
— Искупить грехи? — с ехидной усмешкой спросил он. — Как это можно искупить? Ты и я — одно целое. Даже не мечтай, тебе никогда не отмыть всю эту кровь со своего тела.
Он снова увидел Сюэ Мэна из прошлой жизни и услышал его душераздирающий крик:
— Мо Вэйюй! Я хочу изрубить тебя на тысячу кусков! Даже после перерождения я не прощу тебя!
Он слышал жуткий визг брошенной в кипящее масло Сун Цютун и слова Е Ванси «в семидесяти городах Жуфэн не нашлось ни одного мужчины», видел решимость и тревогу на лице Сюй Шуанлиня, заслонившего собой Е Ванси…
— Отец!
Этот крик, словно острое шило, вошел в его уши.
Среди крови, что лилась рекой.
Среди бликов света и колышущихся теней пропахшего кровью прошлого в эпицентре вчерашнего кошмара он, наконец, увидел силуэт одного человека.
Белоснежно чистый и безмятежно спокойный.
Стоявший под яблоней мужчина чуть повернул голову. В ярком свете дня, приглушенном лишь тенями набегающих облаков, он слабо улыбнулся ему.
— Мо Жань.
— …
— Это я тебя подвел. В жизни и смерти я не буду винить тебя.
Мо Вэйюй упал на колени. После целой ночи кровопролитных сражений не только его одежда была в жалком состоянии, но и сам он был с ног до головы в крови. Под чистыми небом и яркою луной раздавленный и ошеломленный он на секунду замер, прежде чем, подобно ничтожному муравью, согнулся пополам и, дрожа всем телом, разрыдался в голос.
— Учитель… Учитель…
Задыхаясь от слез, он стенал:
— Это не так… это не я… прошу… умоляю… это же не я…
Я хочу вернуться назад, я мечтаю начать все сначала. Я готов заплатить любую цену, умоляю…
Я могу вырвать свое сердце, только не дайте мне умереть под именем Тасянь-Цзюня.
Я правда… правда больше не хочу быть тем человеком… умоляю…
Он подумал о Сюэ Мэне и Ши Мэе.
Он вспомнил ту связку засахаренных фруктов на палочке, которую в детстве вручил ему Сюэ Мэн, надменно поставив его перед фактом, что, нравится — не нравится, а съесть их ему придется.
Он вспомнил, как сегодня перед уходом Сюэ Мэн расплакался и, ухватив его за ворот одежды, попросил «брат, не лги мне».
Он вспомнил, как в юности Ши Мэй принес ему чашку горячих пельменей и произнес «А-Жань, у меня тоже нет родителей, с этого момента будем одной семьей, ладно?».
И как сегодня на Платформе Призыва Души ослепивший себя Ши Мэй заплакал кровавыми слезами и сказал «на самом деле, вы никогда меня не понимали».
А потом он подумал о Сюэ Чжэнъюне и госпоже Ван.
Он вспомнил, как они умерли в прошлой жизни — и исполненное лютой ненависти и жажды кровной мести лицо Сюэ Мэна.
Он подумал о Чу Ваньнине.
И у него вдруг перехватило дыхание.
Его пальцы так глубоко вошли в землю, что костяшки побелели, кожа лопнула и обнажилось мясо.
— Что делать… что же делать?!..
Словно потерявший надежду загнанный зверь, которого отхлестали кнутом так, что разошлась кожа и показалось мясо, он скорбно и отчаянно завыл.
Только теперь Мо Жань внезапно осознал: раньше он считал, что именно Тасянь-Цзюнь — лишний человек в этом бренном мире, но что насчет него? Почему не он? Он вдруг понял, что не знает, где в этом огромном мире та мирная гавань, что примет его, и если его старый друг по-прежнему там, кто сможет простить его здесь.
Он сам был лишним.
Свернувшись клубочком, он дрожал всем телом.
Обхватив себя руками, он выл и причитал.
Почти так же много лет назад на кладбище для нищих он лежал на гниющих останках своей матери.
Слезы лились ручьем. Он не знал, куда идти и где найти приют, где его дом и семья.
Сейчас он чувствовал себя даже более несчастным, чем в детские годы…
Он вдруг понял, что и сам теперь не может точно определить: Мо Вэйюй — кто это?
Тасянь-Цзюнь или Мастер Мо.
Седьмой кровный потомок рода Наньгун или подобранный второй молодой господин Пика Сышэн.
Злой призрак и нечестивый демон, чьим злодеяниям нет числа.
Добродетельный и праведный образцовый наставник.
Он внезапно рассыпался на осколки, каждый из которых имел настолько острые края, что их было достаточно, чтобы казнить его через «тысячу порезов», не оставив на теле ни одного живого места.
Мертвый.
Живой.
И все равно один человек.
— Я не Тасянь-Цзюнь, — бормотал он, чувствуя, как холод проникает до костей. На Платформе Призыва Души было слишком холодно. Он дрожал каждой косточкой и каждой частичкой своего тела. Слезы лились ручьем и капали на промерзшую землю. — Я не Тасянь-Цзюнь… Что же делать… Я правда не знаю, что мне делать… прости меня… пощади…
Но у кого он должен был просить прощения и пощады? У Чу Ваньнина? У самого себя из прошлой жизни? У бесчисленных неупокоенных душ безвинно погибших от его рук людей? В конечном счете ему оставалось лишь принять свою несчастливую судьбу неприкаянного скитальца без дома и семьи.
Никто не может простить его, и нет никого, кто пожалеет его и закончит все это.
Он закрыл лицо ладонями и, застыв между небом и землей среди пустоты и безмолвия этого мира, нашел в себе силы выдохнуть:
— В конце концов, что еще… что еще я могу сделать?..
Глава 236. Гора Лунсюэ. Уход из жизни старого монаха[236.1]
Покидая гору Цзяо, Мо Жань все еще был несколько не в себе. Словно лишенный души глиняный истукан[236.2], он молча шел вперед, глядя перед собой совершенно пустым взглядом.
Достигнув дорожной развилки, он в оцепенении замер.
Великая битва закончилась. На востоке поднималось солнце. Утренняя заря постепенно смывала остатки свинцовых белил, напоминавших о разгуле минувшей ночи. Остался лишь запах росы на траве и листьях, но и он, словно смытые поутру жирные румяна и пудра, медленно уплывал прочь под первыми лучами утреннего солнца.
