Однако очевидно, что положение прекрасных костяных бабочек впоследствии так и не изменилось. Чу Ваньнин точно помнил, что госпожа Хуа очень рано скончалась, и определенно за этим стояла какая-то тайна.

После того как он связал все известные ему легенды и слухи о взаимоотношениях прекрасных костяных бабочек с потомками богов, у Чу Ваньнина появилась смутная догадка, и он спросил:

— Впоследствии… тайна личности госпожи Хуа… была раскрыта?

Ши Мэй ответил не сразу. Его зрачки вдруг ярко вспыхнули. Очевидно, эмоции, что породили этот свет, были слишком сильны. Казалось, что его изнутри сжигала смертельная ненависть, однако при более близком рассмотрении можно было заметить, что эта кипящая лава была слишком похожа на море скорби и печали.

— Это не должно было открыться, — наконец сказал он. — У отца вообще не было мозгов, и он не мог почувствовать в матери ничего необычного… но, как бы то ни было, он все же потомок богов, и пусть божественной крови в нем всего лишь капля, у него все же было некоторое дарованное свыше врожденное чутье.

Опустив глаза, он посмотрел на поверхность зеркала, где отразилась новая сцена: в спальне хозяина Цитадели Тяньинь на кровати лежал мужчина с посеребренными сединой висками.

— Когда мне было девять лет, этот человек серьезно заболел. Болезнь была такая странная, что даже приглашенные в Цитадель лучшие врачи не смогли отыскать ее причину.

Когда Ши Мэй говорил об этом, на его губах играла холодная усмешка:

— На самом деле, если знать подоплеку всей истории, правда ясна как день. Он был потомком богов, а моя мать — потомок демонов. После битвы богов и демонов Владыка Демонов наложил проклятье… Так что отныне и вовеки веков демонам и небожителям было запрещено вступать в любовные связи, нарушителей же ждала мучительная смерть. Причиной необъяснимой болезни отца было именно это древнее проклятье, однако он об этом даже не подозревал. Как бы там ни было, может, из жалости, а может желая посрамить Владыку Демонов, но Небесное Царство все же решило вмешаться, и как-то ночью во сне к отцу явилось божество и рассказало ему о том, что именно с ним произошло. В конце ему было сказано… если он хочет сохранить жизнь, то нужно порвать все отношения с демоницей.

Чу Ваньнин смотрел на потемневшее от ненависти лицо Ши Мэя и ждал, когда он продолжит свой рассказ.

Он прекрасно понимал, что с этим «порвать все отношения» было не так все просто.

И Ши Мэй продолжил:

— После пробуждения отец пришел в бешенство. Цитадель Тяньинь всегда поддерживала естественный порядок вещей. Его собственный статус в мире совершенствования был недосягаемой вершиной, и каждый в смертном мире почитал его за бога, а эта женщина… эта помесь свиньи и собаки, этот кусок гнилого мяса, годного только на корм скоту, этот треснутый котел для двойного совершенствования, кто бы мог подумать, что она посмеет строить козни против него. Эта женщина использовала и обдурила его!

— …

— Дошло до того, что она чуть было не навлекла на него смерть. Ну что за коварная бестия! Поэтому…

Ши Мэй сделал глубокий вдох, но как бы он ни пытался справиться с дрожью в голосе, тот все равно звучал немного надтреснуто и хрипло.

Он крепко сжал чашку. Чай в ней давно уже остыл, и он не стал его допивать. Сила его ненависти была так велика, что фарфоровая чашка в его руке с треском раскололась.

Брызги чая разлетелись во все стороны…

Поверхность зеркала оказалась залита янтарными брызгами, но в нем все еще можно было разглядеть, как лежащий на кровати больной мужчина подзывает Хуа Гуй.

Босой и неприбранный, он встал с кровати. Притворяясь, что ничего не случилось и ему просто хочется перекинуться с ней парой слов наедине, он с улыбкой подошел к двери и, стоя спиной к Хуа Гуй, закрыл дверь и опустил засов.

…Когда мужчина обернулся к своей жене, в залитой чаем зеркальной поверхности отразилось его вмиг изменившееся лицо, которое теперь стало похоже на морду оскалившегося леопарда.

Ши Мэй внезапно содрогнулся всем телом. Он резко перевернул зеркало и отбросил его, не желая смотреть.

Голубые вены на тыльной стороне его ладоней были похожи на корни могучих деревьев, и, казалось, кровь в них кипела от ужаса и ненависти.

Прошло довольно много времени, прежде чем он закрыл лицо ладонями. Его голос прозвучал очень устало:

— Он…

Сказав лишь одно слово, Ши Мэй далеко не сразу смог продолжить.

— Эта скотина… — подобно захлестнувшей небо огромной волне паводка, ненависть из его сердца стремилась выплеснуться наружу бранью и тысячей гневных слов, однако эта огромная рать не смогла пройти через его глотку. На выходе одна фраза вступила в бой с другой, и в итоге ни одна не смогла вырваться вперед.

Ши Мэй медлил, постепенно собираясь с силами. Казалось бы, он уже множество раз видел ту сцену в этом бронзовом зеркале, но даже так много лет спустя он все еще ненавидел это.

Дрожь в его теле постепенно утихла, и в итоге бурлившая в нем ненависть вылилась, казалось бы, совсем простой фразой…

— В тот день мой божественный отец съел живьем мою мать.

Предупреждение: 18+ описание жестокого убийства, акта каннибализма!

Глядя на мгновенно побелевшее лицо Чу Ваньнина, Ши Мэй рассмеялся скорбным и в то же время безумным смехом и снова повторил:

— Да, именно, мой отец ел мою мать живьем. Живьем… В то время я был поблизости и, услышав крики, в испуге прибежал туда, стал стучать в дверь, спрашивая у мамы, что с ней случилось… Мне никто не ответил. Только из-за двери слышались ее истошные крики.

Бледные губы Ши Мэя снова чуть приоткрылись:

— А потом двери открылись.

Мертвая тишина.

Наверное, такая же повисла после того, как двери открылись тогда.

Его отец с окровавленным ртом. А в нем кусок мяса, вырванный из руки его матери.

Совсем как разорванная душа ребенка.

Девять лет.

Его отец уже сошел с ума. Плоть и кровь племени прекрасных костяных бабочек могла повысить уровень его совершенствования. Из-за этой демоницы он почти умер от болезни, так что теперь она должна возместить ему все сполна!

Вместе с этим проклятым ребенком, что стоял перед ним! Дурная кровь этого ублюдка принесет ему возмездие! Искоренить семя зла!

С горящим безумием взором он протянул свои липкие от крови руки к застывшему на месте ребенку, который от ужаса не мог произнести ни слова.

Какое-то время Ши Мэй вообще никак не реагировал, оцепенело глядя на сцену перед собой пустыми глазами, в которых не было ни горя, ни страха. Казалось, что вмиг от него осталась лишь застывшая на месте пустая оболочка.

Рука мужчины приблизилась настолько, что теплая капля крови сорвалась с пальцев и упала ему на щеку, словно слеза.

Он поднял голову и тупо уставился на этого незнакомого демона.

— Папа?..

— Беги! — из-за его спины раздался пронзительный крик Хуа Гуй. — А-Нань, беги!!!

Предплечье одной из ее рук было словно разорванная бумага, сухожилия были порваны и ноги переломаны. Словно личинка мухи, женщина безумно корчилась и извивалась, пытаясь подползти к этому высокочтимому мужу и вцепиться в его ноги.

— Быстрее беги!!! Беги! Не оглядывайся! Не возвращайся!!! А-а-а!!!

В ответ мужчина повернулся и ногой наступил на ее лицо, безжалостно втаптывая его в пол.

Хуа Гуй повернула голову набок, и из ее глаза выкатилась золотая слеза.

В последнюю секунду, собрав остатки сил, она пыталась сказать ему:

— Беги…

Щелк!

Шея сломана, горло раздроблено.

«Беги», — сказала ему она.

И с того дня Ши Мэй только и делал, что бежал: каждый час и каждую минуту, каждый день и каждую ночь. С тех самых пор, как, обезумев от страха, он выбежал из Цитадели Тяньинь и помчался прочь по бескрайним горам и равнинам. Тогда он бежал до тех пор, пока не потерял все силы и не рухнул.