Но до тех пор он должен терпеть и скрывать свои мысли ото всех.

Притворившись, что ничего не знает, сделав вид, что кипит от злости, Чу Ваньнин закрыл глаза и, изо всех сил стараясь держать спину ровно, хрипло сказал:

— Вино.

Мо Жань насмешливо протянул:

— Вино слишком крепкое?

Не ответив, Чу Ваньнин снова наполнил чарку до краев и одним махом осушил обжигающий нутро напиток.

— Почему ты поклонился именно мне?

Широко распахнув глаза, он пристально вглядывался вдаль, туда, где в вечерней мгле все еще можно было рассмотреть торжественно возвышающуюся над окрестностями Пагоду Тунтянь. В это мгновение он вдруг ясно осознал, что тот юноша, что с улыбкой ответил ему тогда: «Потому что ты понравился мне, и я почувствовал, что ты добрый», — больше никогда не вернется.

В человеческой жизни есть восемь страданий бытия… Рождение, старость, болезнь, смерть. Любовь и разлука. Невозможность достижения цели. Встреча с тем, что ненавистно. Пять пылающих инь. Все вместе это называется Вечное Сожаление.

Когда-то у него было столько возможностей, чтобы во всем разобраться и увидеть подлинную картину, но он упустил их все. И вот теперь, наконец, узнав истинную причину искажения натуры Мо Жаня, сам он оказался калекой, который ничего не способен исправить.

Этой ночью, Чу Ваньнин долго смотрел на спящего рядом Мо Жаня. Белое, как бумага, некогда такое чистое и открытое лицо покрыла плотная холодная тень.

Этот человек жил ненавистью и обидой.

Когда-то Мо Жань одним взмахом меча разрубил их связь, и его сердце похолодело от ужаса, когда же он вынудил его лечь под него, его сердце умерло.

Этой бескрайней темной ночью, внутри алькова за прозрачным пологом было так холодно и одиноко. Лежа рядом с Наступающим на бессмертных Императором, Чу Ваньнин, который, наконец, постиг истину, чувствовал лишь, что прошлая ненависть, обида, охлаждение и отчуждение, что когда-то убили его сердце — все это лишь нелепая ошибка.

Сердцевина Мо Жаня уже давно была отравлена ядом паразита, и все его действия и поступки изначально не были истинными желаниями и стремлениями его сердца.

Обладавший безграничной властью Наступающий на бессмертных Император давно уже был пойман в клетку и закован в железные цепи, а сам он, его Учитель, ничего не мог с этим сделать. Не зная, сколько пар глаз из тьмы следит за каждым их шагом, он даже не мог позволить себе раскрыть эту правду кому-то еще. Более того, даже в отношении Мо Жаня ему нельзя было демонстрировать хотя бы толику сочувствия и мягкости. Ему оставалось только ненавидеть, роптать, быть холодным и отчужденным.

И только глубокой ночью, в тишине Дворца Ушань за этим плотно задернутым пологом, когда Мо Жань крепко уснул, Чу Ваньнин мог позволить себе чуть приподняться и погладить его бледное лицо.

Только сейчас он мог тихо и мягко прошептать:

— Прости, твой наставник не смог защитить тебя.

И только глубокой ночью, в тишине Дворца Ушань за этим плотно задернутым пологом, когда Мо Жань крепко уснул, Чу Ваньнин мог позволить себе чуть приподняться и погладить его бледное лицо.

Только сейчас он мог тихо и мягко прошептать:

— Прости, твой наставник не смог защитить тебя.

Это я не уберег тебя. Позволил тебе стать марионеткой в чужих руках и презираемым всеми тираном.

В этом мире никто не знает тебя настоящего. Никто не знает, каким добрым, чистым и невинным ты когда-то был. Никто не знает, что когда-то ты страдал от того, что в дождливый день не можешь спасти дождевых червей. Никто не знает, как светло ты улыбался, глядя, как расцветают лотосы в пруду.

В этом мире все ненавидят тебя за хладнокровную безжалостность, но никто не знает, что когда-то, смущенно почесав затылок, ты сказал:

— Я… я не слишком способный, но если когда-нибудь у меня появятся лишние деньги, я построю больше домов, чтобы такие бедняки без крыши над головой, каким был когда-то и я, могли поселиться там. Это ведь будет хорошо!

Все те, кто ненавидит тебя, называя беспощадным убийцей, не знают, что когда-то ты сказал:

— Учитель, я хочу непревзойденное божественное оружие, похожее на Тяньвэнь. Оно может отличить белое от черного[250.1] и спасать жизни.

Все проклинают тебя и каждый может клеймить тебя злодеем и взыскать с тебя полную цену[250.2].

Я знаю правду, но пока не в состоянии защитить твою честь.

Некоторые люди даже во время сна могут почувствовать направленный на них чужой взгляд. Веки Мо Жаня дрогнули и прежде, чем Чу Ваньнин успел среагировать, его глаза открылись:

— Ты…

Их взгляды встретились.

— На что ты смотришь?

Переживания Чу Ваньнина уже перехлестывали через край. Не в силах справиться с эмоциями, он поспешил отвернуться, чтобы не смотреть на Мо Жаня, и коротко ответил:

— Неважно.

Мо Жань промолчал. Через некоторое время теплое тело позади Чу Ваньнина заключило его в объятия, прижавшись к его спине широкой и крепкой грудью.

Под прикрытием темной ночи Чу Ваньнин открыл глаза. Перед ним легкий ветерок раздувал тюлевый полог, позади была горячая грудь, в которой билось сердце Тасянь-Цзюня. Когда этот мужчина заговорил, было сложно сказать, насмешка или ленивая томность прозвучала в его лишенном прочих эмоций голосе:

— Твое тело такое холодное и потное, — сказав это, Мо Жань наклонился к его шее сбоку и тщательно обнюхал ее. — Тебе приснился дурной сон? — спросил он с легкой насмешкой и благодушием только что проснувшегося человека. — Чую запах страха.

Чу Ваньнин не ответил, но едва заметно вздрогнул. Он не боялся, но груз скорби и угрызений совести почти раздавил его и сейчас практически все его силы уходили на то, чтобы сохранить видимость спокойствия.

В итоге ему все-таки удалось провести Мо Жаня. Не заметив ничего странного, он зевнул, постепенно просыпаясь, и снова наклонился, чтобы понюхать плечо и волосы на виске Чу Ваньнина. Удовлетворенно хмыкнув, он заявил:

— Все-таки интересно, почему даже когда ты потешь, твое тело пахнет цветами? — по его голосу было не понять улыбается сейчас он или нет, — Совсем как вырезанная из дерева статуэтка.

Если бы Мо Жань так пошутил в другое время, то точно столкнулся бы с прикрывающей смущение гневной бранью Чу Ваньнина.

Однако этой ночью он так и не дождался никакой ответной реакции. Немного удивленный, Мо Жань приподнялся и перевернул Чу Ваньнина, чтобы плотно придавить и полностью накрыть его сверху своим большим великолепно сложенным телом.

Их глаза встретились. Теперь, когда Чу Ваньнин лежал под ним, у него не осталось выбора, кроме как смотреть на собственное отражение в его глазах.

В проникающем через многочисленные складки кисейного занавеса тусклом свете непогашенной свечи Мо Жань внимательно вглядывался в это незабываемо красивое лицо, которое сейчас было так близко.

Похожие на мечи брови вразлет все так же сурово сдвинуты, приподнятые уголки раскосых глаз феникса похожи на птиц, стремящихся взмыть в небо и улететь, высокая прямая переносица и облик, в каждой черточке которого сквозит природная гордость и высокомерие.

Он и сам не знал почему, но глядя на него этой ночью, он чувствовал какую-то общую неправильность.

— Что с тобой? — он протянул руку и коснулся щеки Чу Ваньнина. Кончикам пальцев передалась дрожь чужого тела, прежде чем человек под ним вдруг закрыл глаза, словно пытаясь сдержать тысячи эмоций.

Мо Жань окончательно проснулся и почувствовал возбуждение.

Нахмуренные брови Чу Ваньнина, словно нарисованные акварелью тонкие губы и острые черты изможденного, почти хрупкого лица… всего этого было более чем достаточно, чтобы породить в его груди жажду добиться, захватить и подчинить.

Но все же его никак не оставляло какое-то смутное беспокойство, которое заставило Мо Жаня набраться терпения и снова спросить: