— Твой долг — служить императору, — сказал Мо Жань. — Ты и я отныне в законном браке. Ты мой человек и больше никогда не сможешь сбежать.

Предупреждение: 18+ принуждение к сексу, сомнительное согласие, насилие.

Шитые золотом алые подушки и покрывало под его телом сбились и пошли волнами, в нос ударил отвратительный запах похоти.

Когда Чу Ваньнин посмотрел в лицо Мо Жаня, реальность и то, что раньше казалось лишь сном, наложились друг на друга. Оказывается, это с самого начала было истинной правдой, а не грезами.

Они с Мо Жанем в самом деле уже давно сроднились плотью и были женаты. Он действительно был им пленен и той студеной зимой, стоя на коленях в снегу, умолял Мо Жаня принять его[243.1]…

Все это правда.

В этот момент Чу Ваньнин сам не понимал, что чувствует. Возможно, из-за дурманящего аромата курильницы его сознание постепенно слилось с сознанием того другого Чу Ваньнина.

Теперь он чувствовал то же, что чувствовал он.

Помнил то же, что помнил он.

Когда с него сорвали одежду и вовлекли в глубокий поцелуй, Чу Ваньнин закрыл глаза.

Это было мучительно больно. В конце концов, кто же он такой?

Великий мечник смертного мира уважаемый бессмертный Бэйдоу или покорно стелющаяся под императора нелепая наложница Чу? Был ли он Чу Ваньнином, сердечным другом образцового наставника Мо, или ненавистным Учителем Тасянь-Цзюня?

Постепенно все перестало быть таким ясным и перед его глазами, словно упавшие в горный ручей цветы, одно за другим начали проплывать многочисленные воспоминания о событиях прошлого. Он попытался выловить их, чтобы рассмотреть повнимательнее, но так и не смог.

В итоге, вопреки ожиданиям, самым ярким и отчетливым оказалось то, что было связано с любовными делами и блудом.

Внутри этого ложного, но открывающего правду мира грез Мо Жань грубо сжал его талию, с каким-то особым ожесточением торопливо стащил с него исподнее и без ставших уже привычными прелюдий вломился в его тело.

Несмотря на то, что эта сцена не была реальной, сейчас Мо Жань, точно так же как и он сам, в точности повторял все действия, имевшие место в прошлой жизни. Без ласк и поцелуев он прижал его к кровати. Чу Ваньнин услышал лишь шорох одежды позади, после чего обжигающе горячий половой орган уперся в его задницу.

— Учитель, ты хорошо чувствуешь его? Ощущаешь, как он страстно жаждет тебя? Сегодня этот достопочтенный желает осчастливить тебя высочайшим посещением[243.2].

— Ты… мерзкое отродье!

Холодно усмехнувшись, Мо Жань ответил:

— Разве ты не собираешься раздвинуть ноги перед этим мерзким отродьем? — а потом пришла раздирающая тело боль. Бешено пульсирующий огромный член с неистовой силой проталкивался внутрь и растягивал, казалось бы, никогда ранее не подвергавшееся вторжению отверстие.

Боль.

Это и правда было очень больно.

В памяти вдруг всплыло ласково улыбающееся лицо Мо Жаня в ту ночь, когда в стремительном потоке воды из горячего источника он поцеловал его и сказал:

— Если я войду в тебя, ты не выдержишь. Послушай меня, мы сделаем это в следующий раз.

Но Наступающий на бессмертных Император даже не думал отступать и щадить его. Ужасающих размеров член, казалось, стремился разорвать его кишку. Слишком толстый и длинный, затвердевший и обжигающе горячий, словно только что закаленная сталь, он безжалостно таранил его в таком безумном ритме, что Чу Ваньнин чувствовал: еще немного, и этот член может просто проткнуть его, вспороть внутренности, пронзить насквозь и выйти наружу через живот.

Будто выброшенная на берег рыба, он из последних сил боролся за жизнь, но в ответ на его отчаянное сопротивление Тасянь-Цзюнь лишь отвесил ему хлесткую пощечину и сквозь зубы процедил:

— Я ведь не впервые тебя трахаю. Не счесть, сколько раз уже тебя выебал, так зачем ты опять прикидываешься праведником, сражающимся за свою невинность?

…Алый отпечаток ладони медленно расплывался на щеке.

Чу Ваньнин отвернулся. Волосы растрепались, уголки глаз покраснели, но он не сказал ни слова и не заплакал. Этим вечером его унизили, как никогда прежде, но именно сегодня он гордо взирал на все происходящее с более недосягаемой высоты, чем когда-либо раньше.

Обхватив Чу Ваньнина за талию, Мо Жань продолжал двигаться, непрестанно ударяясь бедрами о его промежность. Там, где их тела соединялись, было ужасно горячо и влажно. Мо Жань не сводил глаз с его лица, усердно стараясь разглядеть на нем стыд и унижение. Вдруг толчки прекратились. Лежащий на нем сверху красавец тяжело дышал, взгляд его потемнел. Ухватив Чу Ваньнина за подбородок, он вынудил его повернуть голову.

— Ты…

Похоже, он опять хотел сказать что-то оскорбительное, но в свете свечей его взгляд наткнулся на пару потемневших от боли глаз. До предела наполненные страданием, которое Чу Ваньнин старался скрыть от него, эти глаза были так прекрасны, что Мо Жань, просто заглянув в них, пораженно замер. Внезапно он наклонился и накрыл ртом губы Чу Ваньнина. После грубого вторжения влажный и горячий шершавый язык начал жадно исследовать его рот. Яростные поцелуи сверху и возобновившиеся свирепые толчки снизу становились все быстрее, сильнее и безжалостней. С каждым новым движением он входил до упора, достигая самой глубокой точки его тела, так что Чу Ваньнин физически ощущал, как внутри него пульсирует твердый, горячий и толстый член.

Густая «смазка», появившаяся в результате их совокупления, начала просачиваться за края занятой членом кишки…

Чем дольше длился поцелуй, тем еще более неудержимо яростными и безумными становились движения снизу. Глаза Мо Жаня странно затуманились и сложно было понять, что за чувство плескалось внутри них. Была ли это животная похоть или любовное желание, в итоге все размылось и перепуталось:

— Не хватайся за одеяло. Ты мой человек, можешь держаться за меня.

За всю сцену животного спаривания, это была единственная фраза, похожая на проявление заботы и привязанности. Чу Ваньнин не послушался. Не похоже, что ему хотелось обнимать этого мужчину, погружаясь вместе с ним в удовольствие совокупления. В итоге выражение лица Мо Жаня постепенно стало еще более холодным и мрачным, а движения дикими и необузданными.

Чу Ваньнин вцепился в простыни так сильно, что на тыльной стороне ладоней вздулись вены. С самого начала подобное обращение было для него нестерпимой мукой, но Мо Жань и не думал его щадить. Похожая на мелкую гальку жесткая ладонь грубо тискала и терла его талию и ягодицы. Чу Ваньнин не мог сказать, как долго этот человек толкался в его тело, но тот опять вдруг с чего-то разъярился и внезапно полностью вышел из него. Чу Ваньнин услышал свой хриплый приглушенный стон. В следующий момент его грубо перевернули. Непристойно растянутый вход в его тело судорожно сокращался, словно пытаясь снова сжаться, по краям выступила липкая густая жидкость. Прежде чем она успела вытечь, мужчина прижался к истекающей смазкой дыре горячей головкой ни капли не уменьшившегося огромного и толстого члена.

Он слышал, как Мо Жань спросил:

— Достаточно большой?

— …

— Твой муж хорошо тебя трахает? А?!

Чу Ваньнин услышал свой почти сорванный голос:

— Убирайся… Катись отсюда!

Мо Жань грязно выругался, похоже, пытаясь нащупать что-то рядом с кроватью. Чу Ваньнин почувствовал, как он раздвинул его ноги еще шире, а потом выдавил в его задний проход неизвестно сколько ледяной маслянистой смазки.

Сначала Чу Ваньнин услышал свой полузадушенный тихий всхлип, а потом собственную брань:

— Мо Жань… Мо Жань, ты такая скотина…

Звезда упала и сгорела…

Мо Жань.

Все не так.

Мо Жань — это тот человек, что с лучезарной улыбкой смотрел на него под цветущим деревом.