— Это дохи, — шептал На ухо Хонэн, — так называется площадка, на которой проходит борьба. Говорят, раньше вокруг него в землю вкапывались острые колья, на которые победитель сбрасывал побежденного; впрочем, может, это всего лишь красивая легенда.

Рип поспорил бы насчет красоты легенды, но тут на площадку с двух сторон поднялись два человека. Оба высокие, плечистые, из одежды почти ничего нет, кроме куска материи, странным образом обмотанного вокруг бедер, но не это главное. Оба сидевших в противоположных концах дохе и напряженно смотревших друг на друга борца были чудовищно огромны. Рип прикинул, что каждый из них наверняка весил никак не меньше ста килограммов.

Под оглушительный рокот зрителей борцы встали и, чуть согнувшись, начали медленно сходиться. Не дойдя друг до друга, они замерли и принялись сверлить противника взглядом, в полном смысле этого слова.

— Сикири! — вскричал довольный, как ребенок, Хонэн.

— Чем это они занимаются?

— Сикири — это психологическая борьба, раньше сикири не было ограничено временем, и случалось, что один из партнеров, испугавшись грозного взгляда, сдавался без боя, но сейчас, — с сожалением продолжил старик, — оно должно длиться не более двух-четырех минут.

Рип не понимал, как это кто-то мог сдаться, испугавшись взгляда, как и не видел смысла в выпучивании глаз в сторону противника, когда давно можно было вырубить его метким ударом. Но не ему осуждать, чужие обычаи.

Устав рассматривать взаимные прелести, борцы наконец-то сошлись, они налетели друг на друга, как две огромные скалы, и на секунду замерли в такой позе. А затем началась борьба.

Тут только Рип заметил, что один из противников заметно уступает другому и в весе, и по габаритам. Он был удивлен, так как, насколько помнил, в каждом виде спорта, основанном на противоборстве, существовали весовые категории, иногда их было даже достаточно много, чтобы соперники имели более или менее одинаковые шансы. Он спросил об этом увлеченно следящего за схваткой Хонэна.

— В сумо нет весовых категорий, — объяснил старик, — и никогда не было.

— Как? — возмутился Рип. — Но это же несправедливо, они соревнуются не на равных.

— Конечно, вес имеет огромное значение, но и мастерство соперников, надо сказать, немаловажно.

Как бы в подтверждение его слов маленький бореи налег на здорового, тот слегка присел и тут же толпа радостно взревела. Маленький отпустил своего соперника и приветственно воздел руки.

— Что, что случилось? — ничего не поняв, спросил Рип.

— Маруяма Хисагоро, великий екодзуна, в очередной раз доказал свое превосходство, — радостно сообщил Хонэн.

— Чего? — ни слова не понял Рип.

— Екодзуна, — повторил Хонэн, — абсолютный чемпион.

Под восторженные крики толпы спортсмены начали спускаться с площадки.

— Так они что, больше драться не будут? — удивился Рип, который ждал ударов, бросков, распластанных на матах противников.

— Нет, бой закончен.

— Когда? Я и не заметил, разве кто-нибудь из них повалил или вырубил соперника?

— Этого и не требуется, Маруяма-сан заставил другого борца коснуться коленом пола.

— Ну и что?

— Значит, он победил.

— Только поэтому?

— Почему же еще? — удивился старик.

Рип остался при своем мнении, не ему обсуждать чужие обычаи, но все же…

После великого чемпиона на ринг начали подниматься обычные люди, Хонэн объяснил, что теперь настала пора любителей — косточки поразмять и себя показать. Выходили дворцовые стражи, знатные дайме, просто люди из толпы. Все веселились, всем было хорошо.

Некоторые вернулись обратно в зал. Рип поискал глазами и не нашел принцессы, вместе с ней пропал и Ябу. Настроение его заметно ухудшилось.

Под вечер праздник начал затихать. Кто расходился по домам, многочисленные гости — о по комнатам, а Старый Хонэн, перебрав лишку, так и остался храпеть за столом.

Оставив старика просматривать навеянные сладким Бахусом сны, Рип отправился в свою комнату.

Спать не хотелось, а так и не поднявшееся после исчезновения принцессы настроение окончательно Отогнало сон.

На улице уже стемнело, Рип решил прогуляться по ночному саду, благо, погода стояла теплая.

Выйдя во двор, он двинулся мимо небольших деревьев, прошелся по аккуратным тропинкам вдоль роскошных цветников и, наконец, замер на краю обширной площадки.

Еще днем он заметил ее, она чем-то притягивала юношу. Небольшая поляна, сплошь покрытая изрезанным причудливыми узорами песком. На поляне лежало, стояло множество, а может, и не такое множество камней. Были здесь и большие камни, и поменьше, и совсем крохотные. Они расположились в кажущемся беспорядке, но вместе с тем какая-то непонятная гармония была в этом недвижимом, на первый взгляд мертвом и необъяснимо живом, безмолвии.

Рип зачарованно замер на краю поляны. В свете двух лун Хонса и камни, и их окружение приобрели, новое, невидимое при дневном свете значение. Новый смысл, причудливые тени накладывались друг на друга, они уже представлялись живыми существами, они двигались.

— Я тоже люблю приходить сюда, — услышал он за спиной тихий женский голос.

Рип обернулся — в нескольких шагах от него, освещенная отраженным светом луны… стояла Марико. Девушка сняла свое праздничное кимоно и сейчас была в простом и вместе с тем подчеркивающем ее красоту платье.

— Вам не спится, Рип-сан, — продолжила принцесса.

— Да, — Винклер очнулся, — я хотел прогуляться перец сном, а ноги сами принесли меня сюда.

— Когда я была маленькая, — неожиданно начала Марико, — то часто бегала в это место и заставала отца. Он мог часами сидеть на краю поляны, уставившись в одну точку, или мне казалось, что в одну; а затем он вставал, передвигал какой-нибудь самый маленький камешек, снова садился и опять смотрел. Мне было интересно, что он там видит, и тогда я тоже присаживалась рядом и смотрела. Но ничего, кроме камней и песка, увидеть не могла. А после десяти минут такого сидения, у меня начинали болеть ноги, ломить спина, Мне было скучно.

— А теперь? — спросил Рип.

— Теперь, думаю, я понимаю отца. В этой части сада всегда тихо и спокойно, иногда я прихожу сюда подумать, помечтать. Наверное, каждый человек видит, чувствует здесь что-то личное. Раньше я часто появлялась тут с… — Девушка запнулась, и Рип понял, кого она имела в виду.

— Скажите, — нарушил он молчание, — …Синд, какой он был?

Марико посмотрела на него:

— Но ведь это вы.

— Нет. — Рип покачал головой. — Я — это Рип Винклер, каким он был пять лет назад, а тот, которого я забыл и о котором узнаю из чужих уст, я не узнаю его, я не узнаю в нем себя. Он делал, он умеет то, на что Рип Винклер никогда бы не отважился; иногда мне даже страшно, я боюсь его, и мне не хочется знать правды.

— В любом случае и тогда, и сейчас, и потом это все есть, были и будете вы, вы не изменились с той поры. У вас лишь открылись доселе дремавшие, не пробужденные или неизвестные грани, но это не другой человек, это тот же Рип Винклер. Человека нельзя описать одним словом или одной фразой, как и нельзя понять его с одного взгляда. Каждый человек — сложный мир, своя вселенная со своими солнцами и планетами, черными дырами и туманностями, галактиками и квазарами, разве можно узнать или описать всю вселенную, и разве вселенная сама сознает, какая она есть.

Рип не знал, что ответить, он только стоял и молчал. Была в этом голосе такая сила и мудрость и такое действительно вселенское спокойствие и умиротворенность, что Винклер на секунду забыл, что перед ним стоит 20-летняя девушка.

— Ну а что касается Синда, — продолжила она, — то иногда вы похожи на него, вот как сейчас. А иногда кажется, что вы и он — два совершенно различных человека.

— Расскажите мне о Синде. — И Рипу захотелось добавить: «О человеке, которого вы любили». Марико задумалась.

— Рассказать… Временами он был добрый и ласковый, особенно когда узнаешь его поближе, но вместе с тем в нем присутствовала и жестокость. Чувствовалось, что, несмотря на молодость, жизнь уже успела потрепать его, он был искусным воином, намного искуснее, чем вы сейчас, хотя и теперь вам нет равных; но я наблюдала за вами. Он мог контролировать свое умение, а вы пока нет. Впрочем, ничего страшного, просто вы не знаете до конца, на что способны. Со временем придет и память, и понимание. Он был веселый, хотя глубоко в глазах у него, как и у вас, притаилась грусть и, несмотря на всю свою силу, я знала, что это глубоко ранимый человек. Вы теперь очень похожи на него, похожи на того, лучшего Синда. — Она запнулась. — Наверное, поэтому я поверила вам и никогда до конца не могла поверить в предательство его.