Озеро абсолютно гладкое.

Словно бы не тонул в нем Хэльвард.

Словно бы сама Ренэйст едва не угодила в его воды, спасаясь от тролля во время испытания.

Оно шепчет и манит, конь беспокойно бьет копытом снег, силясь сорваться с места и сбежать как можно дальше.

Поравнявшись с Белой Волчицей, Хейд с тревогой вглядывается в лицо ее, сосредоточенное и холодное. Ренэйст ничего не говорит, и тогда Ворона переводит взгляд на озеро:

– Почему ты остановилась?

Ренэйст кусает губы изнутри, закрывает глаза и медленно выдыхает носом.

– Я не была здесь очень долго. Признаться, и не хотела бы быть, но это место… словно бы зовет меня. Я не могла не остановиться.

– Это ведь здесь твой брат…

Ренэйст не позволяет ей договорить. Она кивает резко головой, соглашаясь, и Хейд замолкает. Радомир, не понимающий, что происходит, хмурит брови и переводит тяжелый взгляд с одной северянки на другую. Только вот хватает ему тактичности промолчать, пусть вопрос так и пляшет на его языке.

Ее брат здесь что?

Они стоят еще несколько долгих мгновений, кажущихся самой настоящей вечностью. Ренэйст чудится, словно бы в самом центре озера с другой стороны льда появляется отпечаток детской ладони, и, ахнув, торопливо разворачивает она своего коня, бросив в сторону Хейд:

– Едем дальше.

Всадники продолжают свой путь, и Ренэйст больше не смотрит на озеро.

Нет, Хэльвард. Время встречи еще не настало.

От Зеркала Вар до Чертога Зимы рукой подать. Ренэйст ощущает, как внутри нее все клокочет от восторга и страха. Она дома! Она почти дома! Сколь долгим был этот путь, сколь болезненным и полным муки! Никогда больше не хочет она сталкиваться с чем-то подобным, достаточно и одного путешествия.

Впереди, между деревьев, замечает она родные ворота. Сердце бьется так сильно, что за стуком его она ничего и не слышит больше. Ренэйст загоняет несчастную лошадь, бьет каблуками по бокам снова и снова, заставляя бежать на пределе возможностей. Чудится ей, словно бы Радомир что-то кричит, только не слышит северянка, слушать не хочет. Все нутро ее тянется к родному дому, ничего другого не видит Ренэйст перед собой. Хейд остается где-то позади, но ее это вовсе не тревожит.

Все, чего она только желала, совсем близко.

Ренэйст останавливает коня перед самыми вратами Чертога Зимы, так близко, что животное бьет по деревянным створкам передними копытами. Конь танцует на задних ногах, кружится на месте, а Радомир кричит только громче, руками обхватив крепко ее торс. Заставив лошадь чуть успокоиться, Ренэйст, силясь унять дрожь в теле, хлопает бедолагу по шее ладонью, показывая, что все хорошо.

Она не спит? Сейчас она под родными стенами? Будучи ребенком, неразумным щенком, Ренэйст только и хотела, что покинуть их, увидеть мир, а теперь может думать лишь о том, чтобы скорее вернуться обратно. Судьба столь непостижима, никогда не знаешь, как именно она поведет себя с тобой. Белолунная молит всех богов о том, чтобы испытания ее закончились сразу же, как только она переступит через порог Чертога Зимы.

– Кого там тролли принесли?! – доносится сверху голос одного из стражников, охраняющих ворота.

Они не узнают ее, да и не должны, учитывая, что дома Ренэйст уже похоронили. Белая Волчица заставляет лошадь немного отойти назад, чтобы стражникам было ее видно, и, подняв на них взгляд, восклицает яростно:

– Дочь вашего конунга вернулась домой! Открывайте ворота и сообщите всем – Ренэйст Йорунндоттир из рода Волка жива!

Пролетевшая над их головами ворона каркает звонко, словно бы силясь разнести по округе эту весть. Дочь рода Волка жива и вернулась домой.

– Как ты чувствуешь себя?

Вздрогнув, Руна вскидывает голову, смотря на подошедшую к ней женщину, и инстинктивно обхватывает руками свой живот, силясь его скрыть. Чувствуя беспокойство матери, Эйнар толкается с силой, ударив куда-то под ребра, и Руна морщится против воли, опуская голову, отчего рыжие волосы закрывают ее лицо. Кюна тут же опускается подле нее на колени, смотрит с тревогой и спрашивает тихо:

– Ребенок?

Руна уже на сносях. Не так долго осталось до того момента, когда она явит свое дитя на свет. Переживает Йорунн, убирает осторожно рыжие пряди в сторону самыми кончиками пальцев, и, почувствовав прикосновение, Руна поднимает на нее тяжелый взгляд карих глаз. Покачав головой, медленно выпрямляется она, вновь оглаживая ладонями надутый живот поверх темно-коричневого платья.

– С ним все хорошо, кюна. Вы просто меня испугали.

– Прости, я вовсе не хотела этого. Лишь хотела узнать, как ты себя чувствуешь.

Руна все еще смотрит настороженно, словно бы ждет подвоха, но улыбается сдержанно. Кюна никогда не относилась к ней плохо, даже когда считала, что она носит ребенка от ее супруга, и у Руны нет повода бояться ее или считать, словно бы она постарается ей навредить. Только вот страх, в котором жила она долгое время, все никак не желает ее покидать. Все ждет Руна, словно бы беда произойдет, и не знает, откуда ее ждать.

Видение, что посетило их с сестрой, все стоит у нее перед глазами. Она хочет верить, что ведуньи ошибаются.

Но напряжение между ней и Йорунн никуда не исчезает, да и вряд ли исчезнет. Слишком долго они относились холодно друг к другу. Как бы отношение кюны ни изменилось в связи с тем, что ее единственный ребенок любит Руну, которая носит его дитя, они просто не смогут примириться. По крайней мере, уж точно не так скоро, как им обеим хотелось бы.

Йорунн смотрит на нее внимательно, робко протягивая руку, и спрашивает едва ли не шепотом:

– Могу ли я?..

Ей бы не хотелось, чтобы другие люди трогали ее живот. До этого Руна могла позволить это только Витарру, да и Саге, но сестру она видела за время беременности лишь раз. Поэтому несколько долгих мгновений она молчит, а после кивает, поднимая руки выше, укладывая их под грудью, тем самым позволяя кюне прикасаться к животу. Узкая ладонь накрывает его трепетно, оглаживает бережно, и ребенок в чреве отдается точным ударом, сильным и решительным. Кюна вздрагивает, и обе они громко охают, после чего начинают смеяться тихо. Йорунн продолжает гладить ей живот:

– Настоящий воин растет внутри тебя. Вельва ведь предсказала тебе сына?

– Я и сама это знала, – отвечает тихо Руна, – что сын у нас будет. Но я не хочу, чтобы Эйнар был воином, совсем другую судьбу я для него вижу. Скальдом бы ему быть, но, безусловно, он сам выберет свой путь, когда родится на этот свет. Я постараюсь, чтобы любые дороги были ему открыты.

Йорунн хмурится невольно. Чтобы в роду конунгов, мудрых правителей и воителей, да и скальд? Но разве может она идти против их воли? Своих детей Йорунн не сберегла, поэтому не ей давать советы. Из троих детей остался у нее только Витарр, и уж вряд ли можно сказать, что ее заслуга в том, каким он вырос. Если бы не Ульф, то и его бы не было у нее.

Молчание между ними затягивается, становится тревожным. Ерзает Руна, силится отодвинуться, прервать прикосновение. Убирает Йорунн руку, складывает на коленях, и Руна выдыхает облегченно, не чувствуя былого напряжения. Совсем спокойно ей станет, когда кюна оставит ее одну. Наедине с собственными мыслями чувствует она себя куда безопаснее и потому ждет, когда же владычице надоест находиться подле нее.

Но Йорунн не уходит. Вместо этого, не глядя на Руну, кюна нарушает возникшее между ними молчание:

– Прости меня.

Изумленная, оборачивается она, впиваясь в лицо правительницы взглядом, полным удивления. Даже рот приоткрывает, и губы ее дрожать начинают, когда пытается понять она, что должна ответить. Перед ней извинились? Или же это лишь обман, насмешка над самой собой, услышанная от страха, толику которого испытывает она подле этой женщины?

– Ч-что?..

Йорунн смотрит прямо на нее своими голубыми глазами, и Руне становится еще больше не по себе. Кюна бережно перехватывает ее руку, обхватив ту своими ладонями, и прикосновения ее кожу обжигают.