Они молчат еще некоторое время, после чего Ренэйст переводит вновь внимательный взгляд на Хейд, которая, почувствовав это, поднимает голову, смотря Белолунной прямо в глаза. Ворона словно нервничает, ей все чудится, что рядом с ней сидит мертвец, а вовсе не Ренэйст, которую она знает. Да и не выглядит Белолунная знакомо. Волосы обстрижены, кожа темна, но больше всего изменились глаза. Есть в них что-то, чего во взгляде Ренэйст никогда не было, и Хейд никак понять не может, что именно.

Плаванье это их всех изменило. Сломало и выплюнуло, как обломки корабля.

– Что с тобой случилось? – спрашивает Ворона.

– Нет. Сначала ты расскажешь мне, что случилось после того, как я пропала.

Но Хейд лишь качает головой, подняв на нее взгляд зеленых глаз:

– Поверь, после того, что я расскажу тебе, ты вряд ли сможешь сказать хоть что-то о произошедшем с тобой. Поэтому я бы хотела, чтобы ты сначала поведала обо всем, что случилось с тобой.

Такой ответ Ренэйст вовсе не нравится. Что такого могло произойти дома, что Хейд не хочет рассказывать об этом? Да, понимает она, что родные ее и похоронить могли, решив, что она утонула, но эта мысль у Ренэйст с самого пробуждения на песчаном берегу, все время рядом, и потому больше она ее не страшит. Потому северянка уверена, что ничего больше не могло случиться такого, с чем не сможет она справиться. Ренэйст смотрит на Радомира, но тот лишь пожимает плечами, не зная, что и сказать. Это уже ей принимать решение, стоит ли рассказывать хоть что-то из того, через что они прошли.

Сделав глубокий вдох, Ренэйст снова смотрит на Хейд. Изменилось в ней что-то, словно бы и не столь нелюдимой да несчастной она выглядит. Признаться, приятно видеть подобные перемены в дочери Исгерд. Быть может, они смогли бы стать подругами, если бы Хейд не была все время ядовитой и хмурой. Правда, теперь Ренэйст понимает, что во многом подобное поведение Хейд зависело лишь от матери. Изменилась ли она сама после того, как разлучилась с родителями?

Ворона все ждет, даже и не моргает, смотря на нее внимательно. Черты ее лица становятся резкими и грубоватыми, когда Хейд крепче стискивает челюсти. Все ждет, что не проявят к ней доверия, не захотят рассказывать что-то подобное. Даже и не знает она, что у Ренэйст повод есть не доверять ей после всего, с чем она столкнулась по вине ярла архипелага.

И тогда Ренэйст рассказывает ей все. Рассказывает о том, как они с Радомиром очнулись на песчаном берегу, как резали запястья и какие клятвы друг другу они дали. Рассказывает о том, как их поймали янычары, как привезли в Алтын-Куле и разлучили. Ренэйст рассказывает о своей жизни в гареме, об опасности выхода за его стены из-за прихоти султана, и в эти моменты лицо ее кривит от отвращения. Но каждый раз, когда воспоминаниями она возвращается к Танальдиз, едва уловимая улыбка касается самых уголков губ. Легкая тоска сжимает сердце при мысли о Венценосной. Цела ли она после всего, что произошло после их побега? В рассказе своем постепенно подходит Белолунная к объятому пламенем дворцу, и здесь уже Радомир присоединяется, повествуя о том, что было в тот самый момент среди янычар, как Касим повел их в бой против тирании ужасного их правителя. Вдвоем рассказывают они о сложном своем путешествии сквозь пустыню по Золотой Дороге, коротко говорят о знакомстве с Мойрой и том, как вышли в Дениз Кенар.

На этих словах Ренэйст как-то нехотя замолкает, насторожившись и думая о том, стоит ли рассказывать Хейд, что было дальше. Но Ворона смотрит внимательно, слушает, не перебивая, и всем своим видом показывает, что знать хочет, к чему все это их привело. Молчание затягивается, и, приподняв брови, Хейд все же спрашивает:

– Что же было дальше?

– А дальше, – Ренэйст переводит взгляд на свои руки, – мы нашли корабль, о котором говорила Мойра.

И тогда Белолунная рассказывает все до конца. О том, кому этот кнорр принадлежал. О том обращении, которое они получили на нем, и о том, какая судьба постигла всех, кто на этом корабле был. Ренэйст рассказывает Хейд все, после чего смотрит ей в глаза, ожидая, что та ответит.

Но на лице Вороны – искреннее изумление. Медленно качает она головой, словно бы не веря в то, что Ренэйст рассказала ей, и запускает пальцы в черные волосы, зачесывая их назад. Волчица даже услышать может, как внутри головы мысли Хейд пляшут тревожным хороводом, силясь задушить ее своим беспокойством.

– Я не понимаю. Я не понимаю, что там делать нашему кораблю? Мать никогда не рассказывала мне ни о чем подобном, я и подумать не могла, что в таком месте может быть не то что порт, а хотя бы отголосок жизни! Мы видели земли Заката, когда плыли в сторону юга, но я и подумать не могла ни о чем подобном. Выходит, моя мать все знала. Но как давно? И почему она держала это в тайне?

– Ты хочешь, чтобы я ответила тебе на вопросы, ответы на которые я хотела получить от тебя?

Видит Ренэйст – Хейд не врет. Она ничего не знала о помыслах своей матери, и о том, какие цели Исгерд ярл преследует, ей неведомо. Наверняка преданной чувствует она себя, и Белолунная хмурится, ощущая, как начинает от всех этих мыслей болеть голова. Что же им делать дальше? Рассчитывала конунгова дочь на то, что разговор с Хейд прояснит хоть что-то, но он, наоборот, лишь сильнее путает.

Значит, Исгерд ярл совершенно никому не доверяет, даже собственной дочери, и потому про ее планы никому не известно. Что же, придется действовать по наитию, узнавая все самостоятельно. Столкнувшись с подобным предательством, Ренэйст не собирается оставлять все на самотек, нет, она сделает все, чтобы ничего из задуманного ярлом не исполнилось. Совладав со своими эмоциями, сделав глубокий вдох, потянув воздух носом, Ренэйст выдыхает через рот и смотрит внимательно на свою собеседницу.

– Я рассказала тебе обо всем, с чем нам пришлось столкнуться за время этого путешествия. Теперь твоя очередь рассказать мне, что случилось в Чертоге Зимы, пока меня не было рядом.

Замявшись, Хейд смотрит на нее с сомнением. Ей совсем не хочется ничего говорить, но ведь уговор есть уговор, и следовать своему слову придется. Ворона вдыхает как можно глубже, после чего начинает свое повествование.

Ренэйст словно бьют чем-то тяжелым, когда говорит наследница островов о том, что отца ее нет в живых. Конунг мертв? Как же так? Когда луннорожденная видела отца в последний раз, он был здоров, как бык, и ничего не могло с ним произойти, ведь так? Неужели смерть дочери столь сильно подкосила его, что Ганнар конунг покинул мир вслед за ней? Нет, нет. Нет. Это не может быть правдой, она не хочет в это верить! Она обнимает себя за плечи слабыми руками и молчит, неотрывно глядя на пламя в очаге.

Но Ворона продолжает говорить, и с каждым сказанным ею словом, с каждой новой деталью этой истории Ренэйст становится только хуже. Она отказывается верить, качает головой и едва ли не зажимает уши ладонями, лишь бы кошмар этот прекратился. Когда же Хейд говорит о том, что Исгерд хотела подложить ее под Хакона…

И не помнит Ренэйст, как, схватив обе миски, с силой бросает их об пол, и глиняная посуда разлетается на куски. Волчица дышит тяжело, дрожит от гнева, и с каждым жарким ее выдохом прилипшие к губам белые волосы покачиваются слегка. Не ожидая подобного проявления гнева, Хейд замолкает и продолжает говорить уже осторожнее. Она рассказывает Ренэйст о том, что пыталась сделать с собой, и заканчивает свой рассказ на разговоре с Ньялом.

– После всего произошедшего он сказал мне, что Звездный Холм даст мне свою защиту. И я сбежала, не желая быть игрушкой в ее коварных играх. С тех самых пор я ничего не знаю о том, что происходит в Чертоге Зимы. Мне нет смысла лгать тебе, Ренэйст. Я говорю чистую правду.

Точно ли? Быть может, это очередной хитрый план, и Исгерд ярл велела Хейд сказать все это. Одна лишь новость о том, что Руна, оказывается, носит ребенка Витарра, кажется просто невероятной. Правда, одного лишь взгляда на напряженное лицо Вороны достаточно, чтобы понять – Хейд не лжет. Она молчит, ждет, что же Ренэйст скажет в ответ на ее тираду, а Белолунная и не знает, что ответить.