– Не думаю, что это должно нас так сильно волновать сейчас, когда все, что нам нужно – найти возможность пересечь воду. Никто из местных уж точно не согласится нас везти, разве нет? Потому присутствие твоего народа на этих берегах нам только на руку.

Озвучивает Радомир ее собственные мысли, и это немного Ренэйст успокаивает. Недостаточно для того, чтобы и вовсе прекратила она волноваться, но все же позволяет избавиться от напряжения, что сковывает ее, хотя бы немного. Луннорожденная смотрит на пламя, словно бы может оно дать ответы на вопросы, что мучают ее душу.

Но пламя безмолвно. Лишь трещит, пожирая иссохшую древесину, лижет бока котла, распростертого над ним, и остается совершенно безучастно к их бедам.

– Пусть и на руку, – едва ли не шепчет воительница, – да только все равно неспокойно мне.

Радомир поджимает губы, рассматривая ее лицо. Хочет рассказать ей то, о чем говорили они с Мойрой, да только молчит. Ведунья сказала, что должен он сохранить это в тайне, сделать все, чтобы помочь Ренэйст преодолеть этот путь. Раз решил он доверять Дару, то должен доверять не только своему. Мойра в ведовских премудростях знает больше и Дар свой принимает как должное. Уж если она говорит, что стоит сделать так, Радомир, пусть все внутри него и противится этому, послушает ее.

– Нам с тобой столь тяжко было с тех пор, как мы оказались на этих землях, что ничего странного нет в том, чтобы относиться к происходящему с недоверием. Только сейчас беспокойством этим делаешь хуже ты только себе, Ренэйст. Отпусти вожжи, и пусть нас несет течением.

Взгляд, которым она смотрит на него, полон усталости и печали. Кивает головой Белолунная и вновь смотрит на огонь, не проронив больше ни слова.

Вельва, о присутствии которой они и вовсе забыли, садится возле костра напротив них, и от внимательного ее взгляда становится не по себе. Ренэйст смотрит на нее в ответ, ерзает, ощущая, как по спине бегут мурашки, а сердце сбивается со своего ритма. Зрачки Мойры расширяются, вытесняют почти полностью карюю радужку, и тогда луннорожденная понимает – ее посещает видение. Ладони потеют, Ренэйст осторожно вытирает их о штаны и подается вперед, словно так сможет заглянуть в то, что Мойра видит прямо сейчас. Радомир смотрит на нее с удивлением, переводит взгляд на Мойру и хмурится, осознавая, что происходит.

Это длится не дольше пары минут. Моргнув, Мойра покидает свое видение, смотрит перед собой, после чего, улыбнувшись, еще раз моргает, упираясь ладонями в свои колени. Одно лишь выражение ее лица ясно дает понять: ни Ренэйст, ни Радомиру не суждено будет узнать, что же она увидела. Лишь изгиб бровей показывает, что видение было тревожным.

– Не особо вы торопитесь, как я погляжу. Если не успеете на это судно, то уж вряд ли сумеете дождаться еще одного.

Взволнованные, они переглядываются, понимая прекрасно – вот то, что Мойра видела в своем видении. Как все обернется, если они не успеют на этот корабль. Ренэйст тут же подскакивает на ноги, и Радомир, удивленный ее прыткостью, смотрит на посестру снизу вверх. Готова она уже бежать со всех ног, босая и облаченная в лохмотья, оставшиеся от одежд, полученных ею в Алтын-Куле, лишь бы успеть, лишь бы справиться. Мойре ведомо ее беспокойство, и потому она машет на луннорожденную ладонью, призывая ее сесть обратно.

– Ну же, успокойся, – велит она, и голос ее звучит все с теми же нотками веселья, что успели встать Радомиру поперек глотки. – От волнения твоего никому легче не станет. То, что нужно вам поторопиться, и не значит вовсе, что необходимо бежать, позабыв обо всем. Только посмотри на вас с Радомиром. В таком виде уж вряд ли сумеете вы проделать долгий путь.

Опускает Белая Волчица взгляд, оглядывает себя. Да, одежда эта не подходит для путешествия. Грязная и порванная, она не защитит от морской соли и холода, который таит в себе Вечная Ночь. Другой у них все равно нет, так что же делать? Открывает было Ренэйст рот, чтобы обратиться с вопросом этим к Мойре, только та, не дождавшись, поднимается на ноги. Ведунья подходит к своей котомке, рыщет в ней долго, а следом бросает в сторону Ренэйст тяжелый сверток. Та ловит его, едва не выронив из рук, и смотрит с изумлением. Подобный сверток бросает Мойра и в руки Радомира. Вновь присев подле огня, разворачивает Ренэйст доверенный ей сверток, с изумлением замечая внутри него одежду. Рубаха, кафтан, штаны и сапоги, все новое и на вид даже ее размера.

– Мойра…

– Не могу же я оставить вас без помощи, – смеется она. – Конечно, не княжеские это одеяния, да только неплохая одежда. Как раз подходит она для того, чтобы продолжить ваш путь. Конечно, потребуется что-то теплое, чтобы согреться на севере, но с этим вы уже справитесь сами. Переодевайтесь, и без того долго ходите в этих тряпках.

На рынок ходила она за вещами для них. И ведь действительно, без помощи Мойры пришлось бы им продолжить путь в ужасных этих обносках. Такая одежда ни согреть не может, ни защитить, а с этими вещами хоть в люди можно выйти. Не сказав ни слова, Радомир выходит из дома ведуньи, намереваясь переодеться снаружи; никто не ходит в этих краях, а оголяться подле Ренэйст он не хочет. И сама она мнется до тех пор, пока Мойра не отворачивается, посмеиваясь над ней лукаво.

И все же вещи ей несколько велики. Исхудала Ренэйст за время изматывающего пути и теперь что ни наденет – все смотрится на ней, как мешок. Белолунная потуже затягивает пояс, одергивает на себе одежду и выдыхает довольно. Так-то намного лучше, хоть на человека стала похожа. Проведя ладонями по темно-синей ткани, украшенной причудливыми узорами, смотрит Ренэйст на рыжую макушку Мойры и спрашивает тихо:

– Для чего же ты все это делаешь? Что такого говорит тебе твой Дар, что ты так сильно нам помогаешь?

Мойра отвечает, и голос ее звучит без привычного лукавства:

– Всегда хотелось мне узнать, для чего же оказалась я здесь. В отцовском доме была я любима, князь души во мне не чаял. Любое желание мое исполнял, и я платила ему мудрым советом. Но в тот роковой миг не смогла я предвидеть, что на нас нападают. Не знала о приближении твоего народа, не отвела от нас беду. И, оказавшись на борту корабля, пахнущего солью и снегом, я поняла – Дар не помог мне потому, что это должно было произойти. Все, что происходило со мной, вело меня к некой цели, для которой нужна я была.

Замолкнув, словно бы собираясь с мыслями, ведунья оборачивается. В глазах ее нет ни огонька озорства, и смотрит на Ренэйст утомленная одиночеством женщина. Истощенным кажется лицо ее, позабывшим, что же такое искренняя радость. Она молчит, глядя в голубые глаза Белолунной, а после все же продолжает:

– И когда я увидела вас, мне все стало ясно. Именно для того, чтобы спасти ваши жизни, все это нужно было. Только для того, чтобы не позволить вам умереть, меня вырвали из лона родных земель, лишили всего, что было дорого мне и близко. За вами обоими, Ренэйст из рода Волка, кроется куда больше, чем ты думаешь. Сколько бы вопросов ни было у наших народов, вы – ключ ко всему.

– Радомир и я? Но почему? Для чего мы являемся ключом?

– Слишком много вопросов. Одним лишь богам ведомо то, что хочешь ты знать. Нам же оно откроется, когда исполните вы то, что вам предначертано.

Слова ее звучат вовсе не утешительно. Лишь куда больше вопросов порождают они в груди у Ренэйст, путают только сильнее. Хмурит она светлые брови, сводит на переносице и комкает в ладонях старую свою одежду. Если они – ключ, то от какого замка? И почему же именно они с Радомиром? Словно бы нет больше других солнцерожденных и луннорожденных, кто мог бы… Да только она и не знает, что «мог бы». Мойра и сама не знает, для чего привело их к горам, которые называет она своими.

Открыть всю правду сумеет для них только лишь то, что грядет. Лишь только увидев, они все поймут.

Распахнув дверь, вернувшийся Радомир остается на пороге, уперев руки в бока. Алый кафтан, подпоясанный тонким коричневым ремнем, украшенным золотой бахромой, ему как нельзя к лицу. Ведун и сам знает это, он опирается одной рукой о дверной проем, а второй взмахивает, указывая на всего себя: