А теперь сидит позади нее, скользя ножом по волосам, ощущая, как давление на ее голову становится все меньше и меньше с каждой отрезанной прядью. Ренэйст продолжает плакать, и уж вряд ли подобное облегчение может заставить ее чувствовать себя хоть немного лучше. Ведун все же надеется: горе ее будет не настолько безутешным, что заставит их оставаться на месте еще дольше без воды и еды. Они и без того полностью обессилены, и кто знает, сколько еще идти им по этой ужасной пустыне.

Радомир настолько устал, что даже к Дару прибегнуть не может. Кажется, что и вовсе забыл, каково это – быть ведуном.

Последний рывок – и тяжелый колтун остается в его руках. Грязные, но освобожденные из плена волосы, покачнувшись, обрамляют лицо неровными, грубо отрезанными острым ножом прядями. Самые длинные их кончики едва достают до плеч, но основная масса волос одной длины – до середины шеи. Что же, это лучшее, что он мог сделать в тех условиях, в которых они находятся.

– Все.

Качает она головой, и яркие бусины, соскользнув с расплетающихся тонких косиц, падают в песок. Ренэйст касается волос пальцами, стискивает их судорожно в ладони, словно бы стараясь вырвать с корнем, после чего оборачивается, принимаясь бережно собирать выпавшие бусины в кулак. Ни слова не говорит, не смотрит на Радомира даже, словно бы все, что случилось, было исключительно его желанием. Поджимает он губы, вглядываясь в скованные ее движения, и, протянув руку, перехватывает откатившуюся к его коленям бусину, отдавая северянке.

После недолгой заминки принимает она бусину из его рук, но все так же молчит.

– Стоит снять те, что в твоих волосах, чтобы не потерять, – подмечает ведун.

И тогда Ренэйст впервые с того момента, как Радомир взялся за нож, смотрит на него осознанно. Воительница проводит языком по своим губам, тянет носом воздух и осторожно снимает с волос первую бусину, убирая ее к остальным. Одну за другой северянка прячет их в своем кулаке, и ведун наблюдает за ней, после чего смотрит на тот самый колтун, что до сих пор сжимает в руке. Среди этих узлов и волос, напоминающих овечью шерсть, он замечает и другие бусины. Берет Радомир в руки нож и начинает с его помощью вырезать их, складывая перед посестрой.

На это у них уйдет много времени, но, кажется, ничто иное Ренэйст не беспокоит.

Это оказывается не так уж и просто, но ведун не останавливается до того момента, пока не вынимает из смертельного плена все до последней бусины. Белолунная нежит их в своих ладонях, сложенных лодочкой, и молчит, низко опустив голову.

– Ужасно.

Голос ее слабый и хриплый. От неожиданности Радомир вздрагивает, когда она начинает говорить, и убирает нож обратно в ножны. С ответом он не торопится – не знает, какие слова будут правильными. Да и есть ли они, правильные слова?

– Выглядит не столь плохо. Это ведь просто волосы, Ренэйст. Не отрицаю, что для тебя они могли значить многое, но, выбирая между жизнью и волосами… Мне кажется, твой ответ вполне очевиден.

Они снова смотрят друг другу в глаза, и Ренэйст улыбается ему слабо. Закрыв бусины в ладонях, Волчица прижимает их к себе, сомкнув веки и прошептав что-то тихо на своем языке. До того личным, интимным даже чудится ему этот момент, что в неловкости своей ведун отворачивается. Рвет подол и без того разорванной рубахи, из куска ткани соорудив небольшой сверток, который протягивает своей спутнице:

– Сложи их сюда. Завяжем крепко и ни одну не потеряем.

Для нее бусины эти значат так много. Ренэйст получала их в дар от разных людей, в разные периоды своей жизни. Здесь и бусина, вырезанная для сестры Хэльвардом множество зим назад. Дары отца, подарок Хакона, да и просто красивые безделушки, которые покупала она у приезжих торговцев. Даже бусины из солнечного камня, что отец привозил для нее из своих набегов. Ни одну Ренэйст не согласна потерять и потому складывает бережно в самодельный сверток, который Радомир тут же венчает тугим узлом.

Перед тем как вернуть узел ей, ведун подкидывает сверток в ладони. Бусины звонко стучат друг об друга.

– Теперь им ничего не грозит. Ты готова идти дальше?

Но она не готова. Радомир понимает это сразу же, как только Ренэйст смотрит на него. Долго и пронзительно, поджав губы и стиснув пальцами мешочек с заветными бусинами.

Радомир опускает взгляд, смотрит пристально на то, что осталось от колтуна грязных волос, который изрезал он ножом, и, вперед подавшись, начинает копать. Разгребая руками песок, не останавливается он до тех пор, пока в песке не появляется яма достаточно глубокая, чтобы бросить в нее мерзкие эти остатки и не менее резво накрыть сверху песком. В тревожном молчании наблюдает за его действиями Ренэйст и, стоит тому закончить, спрашивает тихо:

– Зачем ты сделал это?

– Чтобы ты не оглядывалась, – отвечает ведун, поднимаясь и отряхиваясь от песка. – Так ничто не будет тянуть тебя назад. У нас нет другого пути, кроме как того, по которому мы идем вперед. Нужно оставить свое горе на другое время, сейчас есть вещи куда более важные. А теперь поднимайся, Ренэйст, мы должны пройти Золотую Дорогу до самого конца.

До самого Дениз Кенара, где они найдут порт и корабль, который согласится отвезти их на север. Сложно представить ему, как вообще смогут они подобного добиться, но сейчас это и неважно. Для начала было бы неплохо выбраться из этой пустыни.

Следуя его примеру, Ренэйст поднимается на ноги. Первым делом привязывает она мешочек с бусинами к своему поясу и лишь после этого поднимает на Радомира тяжелый взгляд. Совсем другой кажется она с короткими этими волосами, холодной и нелюдимой.

Молчание затягивается, и тогда Ренэйст кивает подбородком куда-то Радомиру за спину:

– Мы должны идти, ты сам об этом сказал.

Радомир разворачивается, не сказав ни слова, и, покачиваясь, продолжает их путь. Шагает Ренэйст за ним, и огромных усилий стоит ей не обернуться. Кажется, что если сделает она это, то пропадет окончательно, утонет в боли и жалости к самой себе. Допустить нечто подобное она не может, не после всего, что случилось. Обида все еще сжигает ее изнутри, словно бы в груди у нее развели очаг, да только пламя это объяло собой все нутро. Раньше огонь этот разгорался в ней перед боем, пробуждал то звериное, что в ней есть. Сейчас…

Сейчас он сжигает все внутри дотла.

Ренэйст понимает, что это была лишь необходимость. Что если бы они не сделали этого, было бы только сложнее. Быть драккаром для различных паразитов, что могли завестись в волосах, находящихся в столь плачевном состоянии, ей вовсе не хочется. Короткие пряди щекочут шею, тревожат и заставляют хмуриться. Не солгал Радомир, постарался сохранить ту длину, которая только была возможна, да и той мало.

Она все равно ему благодарна. Ведун принял решение, для которого ей не хватало смелости. Ренэйст так цеплялась за свои волосы, что даже все разумные доводы не казались ей столь значительными, чтобы согласиться, пока он не взялся за нож.

– Радомир.

Не прекращая упрямо идти вперед, побратим оглядывается на нее. Ренэйст кусает губы, а после произносит:

– Спасибо.

К тому моменту, когда на горизонте показывается горный хребет, они выбиваются из сил окончательно. Останавливаются часто, отдыхают долго, а путь не хотят продолжать совершенно. Даже близость границы, отделяющей Дениз Кенар от всего остального материка, от жестокой пустыни, по которой они шли так долго, не внушает особой надежды. Оба они понимают, что в ужасном своем состоянии не смогут пересечь горы, даже если каким-то чудом до них доберутся.

Это похоже на насмешку. Горы столь близко, кажется, стоит руку протянуть, и к ним можно будет прикоснуться, но в то же время они так далеко, что и не дойти никогда. Опустившись на песок, Радомир не сводит с хребта взгляда; он и не помнит, зачем они шли и к чему стремились. Усталость столь сильна, что вскоре, помимо безумной жажды, на него обрушивается головокружение. Мир пляшет перед глазами, и ведун больше не пытается за ним уследить.