– Хэльвард…

– Рэнейст, – произносит он, – ты должна проснуться.

Ворон, сидящий на верхушке дерева, пронзительно каркает, взмахнув крыльями. Он взлетает, и в ту же минуту остальные деревья осыпаются множеством кричащих черных птиц, затмевающих собой небо. Ренэйст хочет закрыть уши руками, лишь бы не слышать этих ужасных криков, но стоит последней звезде исчезнуть с небосвода, как наступает звенящая тишина. Нет больше ни добычи, ни силков, ни Луны, ни звезд. Только они с братом, окруженные непроглядной тьмой.

Крепко зажмурившись, Ренэйст стискивает зубы, вцепившись пальцами в рукава его теплой шубы, пытаясь убрать от себя руки Хэльварда, но он не отпускает. Волчица мечется, стремясь вырваться, чувствует себя загнанной в клетку, и юноша встряхивает ее с такой силой, что зубы девушки болезненно бьются друг о друга.

– Посмотри на меня, Ренэйст!

Ей не хочется. Ей совсем не хочется. Ренэйст боится настолько, что просто не может заставить себя сделать это. Только вот власть Хэльварда оказывается сильнее страха. Подчиняясь его словам, Рена медленно открывает глаза, поднимая взгляд на брата, и оглушительно ахает. Губы у него синие, под кожей виднеются темные вены, а в глазах бельмо. Волосы мокрые и покрыты инеем, словно бы он только что вышел из воды, и эта мысль пронзает ее подобно стреле.

Хэльвард утонул. Он мертв.

– Брат… – пораженно выдыхает она.

– Ты умираешь, и владычица Хель играет с тобой, Ренэйст. Она прядет паутину, заставляя тебя видеть то, чего ты так страстно желаешь, но это – обман. Когда силы покинут тебя, она увлечет тебя в свое царство, и тогда…

Он смотрит куда-то поверх ее головы, и его хватка лишь крепнет. Что бы ни видел он там, оно не радует его, даже пугает. В этой звенящей тишине Ренэйст слышит только собственное тяжелое дыхание. Она замирает, не в силах заставить себя обернуться, чтобы увидеть, что скрывается позади. Хэльвард поддается вперед, и его холодные губы касаются девичьего лба. Ренэйст закрывает глаза, чувствуя его дыхание на своей коже; оно пахнет смертью и тиной.

– Я люблю тебя.

Его руки толкают ее с такой силой, что у Ренэйст нет ни единого шанса, чтобы устоять на ногах. Она даже не вскрикивает, лишь откидывается назад, не сводя взгляда со своего брата. Хэльвард смотрит на нее с таким сочувствием, словно бы мертв вовсе не он, и медленно кивает головой. Спиной она проламывает крепкий лед, и зловещая тишина этого места наполняется предсмертным звоном разбитого зеркала.

Вновь это озеро.

Студеная вода заполняет ее нутро, стоит распахнуть губы для крика. Вязкая и тяжелая, она ощущается жидким железом, обжигающим кости. Собственные волосы мешают видеть, одежда тяжелеет, увлекая на дно. Самый страшный ночной кошмар ее становится явью, от него не сбежать, не скрыться. Ренэйст сопротивляется, рвется к свету, пытаясь дотянуться до тонких серебряных лучей, что пробиваются сквозь осколки льда, но все усилия ее тщетны. Ил станет для нее могилой.

Она не готова сдаваться так просто. Ренэйст связана долгом и не может погибнуть до тех пор, пока не исполнит его. Жмурится крепко, обнимает себя за плечи, тянется к жизни, что покидает ее, просачиваясь сквозь кожу.

Она должна проснуться, иначе умрет.

Должна проснуться, иначе умрет.

Проснуться, иначе умрет.

Иначе умрет.

Умрет.

Хлесткий удар приходится по левой щеке, и Ренэйст открывает глаза. Делает рваный вдох, закашлявшись, чувствует вкус озерного ила на своем языке и пробирающий до костей холод. Страх охватывает ее, только что вырвавшуюся из объятий самой владычицы Хель, когда чья-то ладонь накрывает рот. Она стискивает пальцами чужое запястье, царапая кожу короткими ногтями, желая вырваться, когда знакомый голос хрипло называет ее имя:

– Ренэйст.

Прекратив сопротивляться, Белолунная замирает и медленно открывает глаза, глядя на ведуна, что нависает над ней.

Это был сон. Все, что произошло с ней, было сном. Витарр никогда не был счастливым. Хэльвард не стал взрослым. Она не была свободной. Испытание, набег, происшествие на озере – вот что было горькой правдой с самого начала. Все, что она пыталась забыть, все, что не случилось в сладком дурмане, все это было правдой.

Их взгляды встречаются, и Радомир прижимает палец к своим иссохшим губам, велев молчать. Убирает руку от ее лица и, перехватив за запястье, помогает сесть на песке, кивком головы указав куда-то за спину северянки. Он напряжен, даже взволнован, и не знает Ренэйст, как вести себя сейчас. Взволнованный, ведун продолжает смотреть ей за спину, и холод проходит по хребту.

Хэльвард тоже так смотрел.

– У нас проблемы.

После столь ужасного сна ее мутит, но конунгова дочь с трудом берет себя в руки. Сейчас не время для слабости, уж вряд ли ведун был столь напуган, если бы ничего не грозило им. Обернувшись, она приподнимается и выглядывает из-за камня, ставшего им укрытием. Видимо, Радомир оттащил ее сюда, проснувшись первым.

– Одинова борода! – шепчет северянка, слегка пригнувшись, чтобы ее не было видно за камнем. – Кто это?

Всадников четверо. Их головы обтянуты плотными тканями, скрывающими лица, а под мощными копытами скакунов вздымается песок. Ренэйст видит оружие на их поясах, изогнутые клинки, пляшущие в свете Солнца; ее лук сейчас, должно быть, покоится на океанском дне, где должна была оказаться и она сама. Им, истощенным, не справиться с ними в бою. Переговариваясь на незнакомом языке, – или же она столь сильно ударилась головой, что не может узнать знакомую речь? – всадники осматривают обломки кораблей, и, догадавшись, что они делают, Белолунная с силой стискивает челюсти.

Если кто-то из богов еще жив, то они оба у него не на хорошем счету.

– Стервятники.

– Что? – переспрашивает Радомир, пристроившись рядом с ней.

– Стервятники, – повторяет Ренэйст, хмурясь. – Падальщики, ищущие наживы в потерпевших крушение кораблях.

В ее родных краях тоже есть подобные люди. Лишенные чести – как воинской, так и человеческой, – они грабят корабли, попавшие в ледяную ловушку, и упиваются своим бесчестием. Стервятниками становятся те, кто не прошел испытание, кто опозорил свой род. Те, у кого нет цели, нет жизни, нет имени. Такую судьбу пророчили и Витарру, пока лежал он в горячке после ледяных вод озера. Его называли падалью, гнилью, утверждали, что он не выживет, а даже если так, то нигде ему не будут рады.

Но сейчас нет времени на воспоминания о былом. Ей следует думать о собственной жизни. И Ренэйст достаточно умна для того, чтобы понимать, насколько бедственное их положение.

Им не убежать; больная нога не позволит ведуну передвигаться быстро, чтобы скрыться от всадников. Радомир и сам это понимает, наблюдая за тем, как постепенно вооруженные мужчины подбираются к ним. Столкновения не избежать, но ни он, ни она не смогут дать отпор. Ослабевшие, безоружные, что смогут они сделать?

Ведун кладет ладонь на затылок посестры, рывком заставляя опуститься вниз, скрываясь за острыми скалами, и сам прижимается спиной к нагретому Солнцем камню, закрывая глаза. Сердце бьется где-то в горле, от волнения потеют ладони. Он слишком слаб для того, чтобы использовать свой дар.

Но жить хочется им обоим.

– Нам нужно пройти мимо, – шепчет Ренэйст.

Заслышав ее, Радомир поворачивает голову и хмурит брови. Слегка приподнимается ведун, заглядывая за камень; четверо всадников в двух десятках локтей от них. Как Ренэйст собирается незаметно пройти мимо, если даже покрытая грязью она – белое пятно на песке? Они заметят ее сразу же, как только Волчица встанет на ноги, и сбежать не удастся.

Ренэйст не хочет сдаваться. Указывает северянка куда-то в сторону, ближе к скале, у подножия которой расположились острые пики. Коль добегут до тех скал – получат шанс на спасение, да куда Радомиру бежать с такой ногой?

Они должны хотя бы попытаться, пока есть даже крошечный шанс.

Их взгляды встречаются, и ведун кивает, соглашаясь. Медленно поднимается северянка с песка, пригнувшись, чтобы не было ее видно, и делает глубокий вдох, прикрыв глаза. Только даже если кажется, что остается незамеченной, для опытных следопытов это вовсе не так. Слышит она дикую, незнакомую речь совсем рядом и делает рывок вперед. Ренэйст спотыкается, ноги скользят по горячему песку, но она продолжает бежать. В одно мгновение весь мир исчезает, словно бы и нет никого больше, лишь она и песок. Даже Радомир прекращает существовать, след от ножа на ладони, оставшийся после ритуала, исчезает вместе с ним.