Ярополк легко хлопает побратима по плечу и, прихватив со стола чугунный горшок, следует за супругой. Несколько долгих мгновений так и сидит Витарр за столом, в задумчивости постукивая пальцами по его поверхности. Разговоры со Святовитом кажутся ему еще большей пыткой, чем с собственным отцом, но, совладав с собой, отправляется викинг на поиски ведуна.

Дом Солнца, как называют рабы свое обиталище, по праву считается самым большим строением в Чертоге Зимы. Великие конунги прошлого не пожалели сил, и сейчас идет Витарр по тропинкам, что огибают поля и огороды, взращенные солнцерожденными. Вот она, настоящая земля, живая почва, цветущие деревья и сладкий запах созревающих плодов. Кончиками пальцев проводит он по шершавым стволам, разглядывает крошечные белые цветки, запрокинув голову. Ягоды и фрукты еще зеленые, только наполняются соком. Будь иначе, Витарр вряд ли бы удержался от соблазна тайком утащить хоть одну ягодку. Солнцерожденные строго следят за урожаем, который делится между ними и луннорожденными, чтобы каждая сторона получила ровно столько, сколько положено.

Поэтому приходится тайком просить ему пищи у солнцерожденных. Никто из народа Луны даже слушать его не станет; так, по крайней мере, Витарр думал до той поры, пока сестра не согласилась провести его на борт драккара.

Он находит Святовита в поле. Стоит ведун по пояс в пшенице спиной к нему, проводя грубыми ладонями по нежным колосьям. Замирает луннорожденный, не зная, как быть, да только узнает о его присутствии Святовит раньше, чем успевает Витарр себя выдать.

– Вновь пришел.

В голосе его – железо и неприязнь. Витарр хмурится, подходит ближе, да так и останавливается на расстоянии пяти локтей. Ведун оборачивается, глядя через плечо, и викинг выпрямляет спину. Святовит примерно одной зимы с конунгом, темные волосы его тронуты сединой, а на правой стороне лица – шрам от ожога. Он внушает страх и уважение даже без использования Дара, данного ему с рождения, и Витарр не хотел бы увидеть всю сокрушительную мощь его гнева.

– Пришел, – вторит воин.

– Как бельмо на глазу. Нет от тебя покоя.

Солнцерожденный вновь проводит пальцами по нежным колосьям, сжимает один в ладони, а когда разжимает, то падают на землю созревшие зерна. Настоящее чудо в сердце Зимы, и Витарр завороженно смотрит на зерна, что кусочками бронзы рассыпались по черной почве. Святовит проходит мимо, словно бы и нет его здесь. Развернувшись на пятках, быстрым шагом следует за ним Братоубийца.

– Я пришел с просьбой, Святовит.

– Был бы удивлен, будь иначе, – мужчина фырчит, не сбавляя шаг. – Только с просьбами и приходишь.

Его слова должны оскорбить любого воина, но Витарр за свою жизнь слышал их столь много, что попросту перестал обращать внимание. Где-то в самом дальнем уголке его души шевелится обида, да только он загоняет ее еще глубже, не позволяя выбраться на волю. Пересекают они золотое поле, и Витарр пользуется моментом, чтобы прикоснуться к нежным колосьям. За Недремлющим Морем, что давно уже обрело вечный покой, это богатство нежится в лучах настоящего Солнца. Каждый сын Луны хоть раз в жизни мечтает почувствовать его тепло, оттого и совершают набеги. Завидуют южным людям, вот и влекут их против воли в сумрачный север.

– В свое время меня лишили многих прав, но не права просить о помощи, Святовит.

Дерзость этих слов удивляет даже Витарра. Он старается скрыть это, когда ведун, не менее изумленный, останавливается и оборачивается. Между ними всего три локтя, викинг видит, как едва заметно приподнимаются губы мужчины в усмешке. Ведун возвращает лицу своему отстраненное выражение, глядя на Витарра с безразличием, и спрашивает:

– Сейчас в Чертоге пир в честь новых воинов, мне это ведомо. Неужели ни одной жалкой кости ты не получил со стола?

– Пировал я на славу, да только не для себя я прошу. Дай мне немного муки, овощей и фруктов, Святовит. Я преподнесу их вельве.

Брови солнцерожденного изгибаются дугой. Смотрит он на Витарра, словно впервые видит. Святовит складывает руки на груди, хмурится и поджимает губы, глядя словно бы сквозь мужчину, что стоит перед ним. Витарр же не стремится тревожить погрузившегося в раздумья ведуна, когда он задает вопрос:

– Вельва – женщина, которая ведает?

Он находит в себе силы лишь на то, чтобы кивнуть в ответ. Вельвами зовут дети Луны этих дев, в то время как солнцеликие кличут их ведуньями. Опасны они, темны, но разве нельзя сказать это и про иных женщин, лишенных Дара? Любая из их племени способна одурманить мужчину без всяких чар, опьянит и погубит, наслаждаясь своей властью. Извести бы их, предать огню, да только слишком сильна их власть над мужским родом. Взмахнут ресницами, щелкнут пальцами, и кровь храбрых мужей оросит снега.

– Да.

Святовит кивает головой, после чего смотрит куда-то поверх плеча Витарра. Взгляд его карих глаз становится пустым, и викинг невольно ежится, но спину держит прямо, словно бы это играет какую-то роль. Ведун бормочет что-то себе под нос, сжимает и разжимает пальцы, а после смотрит на Витарра.

– Хорошо, – сипло говорит он. – Мы загрузим твои тюки едой и закрепим у седла.

Ничего более не говоря, стремительным шагом идет ведун прочь. О чем думал, то только ему ведомо, а Витарр спрашивать не желает. Вздыхает, оглядывается да шагает следом, ступая тяжелыми сапогами по нежной земле, и волны золотого моря смыкаются за его спиной.

Как ему хочется назад, к теплому очагу!

Витарр сильнее кутается в свой плащ, утыкается носом в мех и бьет скакуна по бокам. Конь взрыхляет непокорный снег мощными копытами, и всадник его бел, подобно седому старику. Продвигаться сквозь лес со столь тяжелой поклажей сложно, да разве есть у него выбор? Испокон веков живут вельвы уединенно, отрекаясь от человеческой жизни и отдавая себя богам. В отличие от солнцерожденных, у детей Луны лишь женщины могут овладеть Даром, да и то не столь могущественным. Как и в дедовских легендах, зовут этих женщин вельвами и забирают от матери в тот самый миг, когда пробуждается Дар. Что происходит с девочками после этого – никто и не знает, да только они словно перестают быть людьми. Дикие, необузданные, как само воплощение природы.

Путь пролегает через лес, мимо озера Вар, но Витарр не смотрит в его сторону. Он знает, что толстый слой льда ныне расколот, и Зеркало глядит вверх разбитыми осколками былого величия, явив густую темную кровь в прорезях болезненных трещин. Холодные эти воды зовут его каждый раз, едва он смыкает глаза, и нынче викингу страшно, что вот-вот покажется из глубины детская рука. Потянется к нему, потребует плату за то, что он совершил.

В чем не был виноват.

Облизнув губы, Витарр прижимает трехпалую свою руку к груди. Все, что должен был, он уже отдал этому озеру.

Жилище вельвы находится в самой чаще, и иногда он задается вопросом, как она еще не умерла в нем. Лес этот полнится троллями и множеством иных тварей, которым вряд ли большого труда стоит разорвать одинокую женщину, раскидав ее нутро по белому снегу. Однако она до сих пор жива, и Витарр не может сказать, хорошо ли это.

Дом встречает его оленьим черепом над входной дверью и связками сухих, покрытых инеем трав на балках, что удерживают крышу. В землях Луны столь холодно, что травы эти должны были не просто покрыться инеем, а вовсе заледенеть, но Витарр знает, что если он прикоснется хоть к одной связке, то сухие веточки приятно уколют подушечки озябших пальцев. Ему не хочется знать, какие силы использует для этого хозяйка дома. Он спешивается, снимает с седла верного своего коня поклажу, и олений череп, что висит над дверью, косит на него пустыми глазницами. Витарр ставит тюки на снег подле порога и, взяв Змея под уздцы, ведет его в сторону импровизированного стойла. Когда он возвращается назад, дверь, ведущая в дом, слегка приоткрыта, и из нее на снег льется яркий свет. Как любезно приглашает его хозяйка! Фыркнув, закидывает он поклажу на крепкую свою спину и шагает к порогу.