– Именно, Ларс Нискинич. Насколько я помню, вы рапортовали, что все курсанты закончили прыжковую подготовку и полностью освоили боевой костюм. Вот я и решил устроить вам небольшой экзамен. Вы возражаете?

– Ни в коем случае, – покачал головой княжич и улыбнулся. – Честно говоря, я примерно так же поступал с каждым пополнением нашего отряда, да и сам проходил через череду таких же нежданных испытаний в бытность свою желторотым новичком. Так что… Заверяю вас, курсанты готовы.

– Ну-ну. Посмотрим. – Кивнул я и, услышав протяжный сигнал, сопровождаемый вспышками красного света, заторопился. – А сейчас извините, мне пора наверх. Взлетаем.

– Отря-яд!!! – Громовой крик начавшего отдавать команды Мстиславского умолк, едва за мной захлопнулась стальная дверь, отделяющая трюм от узкой лестницы, ведущей наверх, к рубке управления, ходовой и каютам экипажа.

Изначально мои заместители, получив задание на разработку этого испытания (ну, должны же они этому учиться?), навертели такого, что я за голову схватился. По их задумке, высадка десанта должна была происходить в боевом режиме, ночью и… с малой высоты. Представив дождь из десантников, проливающийся над озером и окружающим лесом, я вздрогнул… и план был переработан. Нет, я уверен, через полгода усиленного тренажа пластуны справятся с подобным заданием с честью… но не в первый же раз?! Да, они освоились с костюмами, да, привыкли пользоваться связью и многоцелевыми визирами, встроенными в очки, они даже прыгали с тысячи метров, в составе отделения, на подготовленные площадки. Но здесь-то все будет совсем иначе.

– Клим Несторович, доклад. – В тишине, царящей на мостике, голос капитана, спокойного, как удав, заставил штурмана, склонившегося над навигацким столом, вздрогнуть.

– Высота тысяча сто. Скорость двести. Ветер норд – двадцать шесть. Время выхода на точку – восемь минут.

– Вахтенный, объявляйте готовность два. – Капитан отвернулся от штурмана и перевел взгляд на небесную синеву, расстилающуюся перед нами за лобовым остеклением рубки. Сейчас боевые шторы подняты, и мостик заливает ярким, но холодным светом зимнего солнца. Погода для первого десантирования просто замечательная. Как у поэта: «Мороз и солнце, день чудесный…»

– Экипажу, по местам стоять. Готовность два. Семь минут до точки… – Вахтенный офицер положил трубку телефона и уставился на панель перед собой, где один за другим начали вспыхивать зеленые огоньки.

– Есть, готовность два, – доложил он, едва последний сигнал засиял неярким светом.

– Сведения десанту, – бросил капитан, и в рубке снова воцарилась тишина, пока наконец… – Открыть аппарель. Обратный отсчет!

…Три, два, один.

И из черного зева в брюхе дирижабля посыпались черные фигурки.

Следующий выход курсантов на пленэр, на этот раз летний, и без десантирования, должен был завершиться только через два дня, а Мстиславской нервничал. Собственно, как и его подчиненные. Еще бы, они уже вторую неделю ползают по этим чертовым лесам, «потеряли» четыре (!) дозора и две поисковые группы, а устроивший им эту веселую жизнь директор училища все так же неуловим. Причем все понимают, что он со своей группой где-то рядом. Кружат у лагеря, словно волки вокруг лося-подранка… и, несмотря на часовых и все меры безопасности, принятые бывшим отрядом пластунов, Гадят… Нет, именно, так, с большой буквы. Иначе не скажешь. То вдруг выгребные ямы становятся ну просто очень «грязевыми» вулканами, то полевая кухня исчезает неизвестно куда, а находится потом посреди болота… правда, полнехонькая великолепной ухи, в качестве утешения, должно быть. Собственно, именно по запаху дозор ее и обнаружил, а совет старших курсантов, во времена оны бывший штабом командира отряда пластунов, еще долго ломал голову над тем, как группа из шести человек смогла увезти эту самую кухню за два десятка верст, да еще затащить ее в центр болота, куда никаких гатей проложено не было. О том, что перед этим ту самую кухню нужно было каким-то образом бесшумно выкрасть из лагеря, чуть ли не от штабной палатки увести, Милославской уже и думать не хотел. Стыдно.

Иначе говоря, пообещав устроить курсантам практические занятия по «противодиверсионной работе», Старицкий слово сдержал. Хотя, когда он заявил, что учиться они будут «на кошках», и в противниках у курсантов будет только одна группа под его личным руководством, некоторые молодые офицеры недоуменно хмыкнули, дескать, дурит «старик». Да и нижние чины, многие из которых только-только третий десяток лет отсчитывать начали, тоже фыркали. А вот сам ротмистр напрягся. И как выяснилось, не зря.

Зато теперь курсанты воспринимают директора училища всерьез. Так что, в лес меньше чем по пятеро не суются, и только до заката. Ну, не считая поисковых групп, разумеется. Тем порой в лесу и ночевать приходилось. Но остальные береглись, иначе была слишком велика вероятность того, что незадачливый любитель одиноких прогулок очнется через несколько часов, связанным, с оранжевой физиономией, аккурат на пути следования лагерного дозора.

Лишь однажды часовым повезло, и они сумели заметить в наступающих сумерках подползающего диверсанта. Да и то упустили. Поняв, что он обнаружен, противник просто развернулся и исчез в лесу.

– Виталий Родионыч, а теперь-то как? Они ж шуганые стали, на рожон не лезут. Чуть что, сразу за оружие хватаются. Уж сколько они деревьев рядом с лагерем перекрасили. Вон и Митрич вчера, только из лесу сунулся, посмотреть, что да как, как по нему сразу из трех стволов палить стали, – проговорил Ермила, подкидывая на ладони мягкую пулю пронзительно оранжевого цвета. Тренируется вроде как. Ну да, игра у курсантов появилась. Сядут после ужина и давай этими самыми пулями перекидываться. У кого в руках она лопнет, тот и проиграл. Эх…

Ну да, слизал я идею с пейнтбола «того света». Тем более что благодаря наговорам особо извращаться с переделкой оружия не пришлось. А что, прикажете пионерскую «Зарницу» изображать? Нет уж, увольте.

– Ничего страшного. Думаю, завтра закончим эту канитель. Надо только точку покрасивше поставить. Есть идеи, господа партизаны? – Я огляделся и с удовольствием заметил, как призадумались мои «диверсанты». А ведь еще неделю назад только плечами бы пожали, дескать, ты бугор, ты и думай…

– Может, медведя на них выгнать? – подал голос Велимир.

– Ага, а они нас потом за такие шутки… – пробормотал Ермил, но потом хмыкнул, усмехнулся, вспомнив, как мы уже накуролесили, и махнул рукой. – Впрочем, все одно битым бить. Нужник они нам точно не простят.

Курсанты, молодые, в сущности, хоть и изрядно уже битые жизнью, понюхавшие пороху воины, тихо рассмеялись. Да, диверсия с дрожжами это сильно. Мстиславскому даже место стоянки сменить пришлось. Дух такой шибал, что глаза резало! А вот нечего было «стратегический объект» оставлять без охраны!

– Ништо! Переживем. Но медведь… как ты его на лагерь гнать собираешься? Потапыч-то не дурной, летом да на такую толпу нипочем не полезет.

– Угу. Да и зачем? – поддержал я рассудительного и неторопливого Сварта Митрича, самого старшего в моей «пятерке». Ну так, правильный фельдфебель и должен быть таким. А уж Сварт так просто плакатный представитель солдатской старшины. Вон, сидит, ус крутит да к самопальной лохматой накидке свежие веточки подвязывает. Основательный дядька. И я ни разу не пожалел, что именно его в «партизаны» зазвал. Он и за молодняком последит, а их у меня тут аж трое оболтусов, и место для дневки обустроит, да и с походным хозяйством на «ты». Опять же, из таежных охотников, в лесу как дома!

– И то верно, – степенно кивает фельдфебель. – Мы ж не дети малые, чтоб без толку дурковать. Вон, тот же нужник вспомнить, так под шумок самого капитана Жереха, прошу прощения, старшего курсанта Жереха умыкнули. А тут?

– Ну так, а в этот раз можно и самого ротмистра повязать, пока мишка в лагере реветь будет, – ухмыльнулся Ждан. Именно он и спеленал тогда «начштаба» Мстиславского.