– Нет, господа мои, – покачал головой Берг, вставая с кресла. – Пора заканчивать. Концентрация уже ни к черту, так, глядишь, скоро и сами воспарим, как первогодки какие-то.

– Прошу прощения. – Один из помощников Берга, серьезный молодой человек с усталым лицом, поморщился, словно съел незрелый лимон, и посмотрел на двух своих коллег, похожих как братья-близнецы, словно ожидая от них ответа на невысказанный вопрос. Но те только покачали головами. Молодой человек повернулся к Бергу. – Мне показалось, что пошла реакция, но… в общем, моя вина, не уследил за векторами.

– Берг, ты несправедлив к Бусу, – вышла из транса «лисичка» Хельга и тут же наехала на начальника. – Попробуй сам удержать такое количество конструктов в течение часа! Я посмотрю, как тебя будет мотылять под потолком.

– Хельга, сестренка, я никого ни в чем не упрекаю! – Берг поднял вверх руки и грустно вздохнул. – Просто, если кое-кто не заметил, за окном давно уже стемнело, а Виталию Родионовичу необходимо отдохнуть. Впрочем, как и нам. Пора бы и честь знать, господа мои. Да, отчеты можете подготовить с утра.

После слов начальника и, как я понял, родного брата барышня хмуро покосилась на Берга и, решительно мотнув головой, схватилась за перьевую ручку. Защищаемый же ею Бус, вместе с «близнецами», с показной готовностью покивав, подхватили свои блокноты и, утащив Хельгу к дальнему столу, принялись о чем-то бормотать, не обращая более на Берга никакого внимания. Впрочем, начальника проекта, кажется, такое неповиновение ничуть не возмутило. По-моему, он и сам был не прочь присоединиться к обсуждению исследователей, и только мое присутствие удерживало его. Вот это я понимаю, любимая работа. Попробуй наш «офисный планктон» навестить сразу после окончания рабочего дня. Сметут с дороги и «мама» сказать не успеешь.

Я поднялся с кресла и подошел к Бергу.

– Ну что же, Берг Милорадович, не хотите поделиться впечатлениями о прошедшем дне? – поинтересовался я у перманентно хмурого начальника проекта.

– Отчего же. Вы, Виталий Родионович, все-таки самое заинтересованное лицо, – проговорил он. – Но сейчас я могу вам рассказать только то немногое, что видел сам. Вот завтра, когда будет готов первый сводный отчет по проекту, мы могли бы…

– Берг Милорадович, я не об этом, – прервал я собеседника. – Меня пока не интересуют практические выводы. Даже такой далекий от наук человек, как я, понимает, что время для них еще не пришло. Хотелось бы узнать именно ваши впечатления от этого первого дня исследований.

– Прошу прощения за то, что неверно вас понял. – Берг покраснел и чуть растянул губы в извиняющейся улыбке, отчего сразу стал выглядеть куда моложе, чем кажется на первый взгляд. Интересно… А чего это начальник проекта так зарделся? Не оттого ли, что я обратился к нему по имени-отчеству? Да вроде нет. Телепнев его так же называл, но такой бурной реакции не было. Хм… Врожденная застенчивость? Может быть. Ладно, с этим можно и после разобраться, а пока послушаю, что он скажет.

– Ну что же, если вы хотите узнать о впечатлениях… Я в восторге, – вернув свой естественный бледный цвет и привычно грустное выражение лица, проговорил Берг. Это настолько не сочеталось с его словами, что я невольно улыбнулся. Впрочем, мой собеседник этого, кажется, даже не заметил. – Знаете, очень редко выдается возможность проверить некоторые теории на практике. А тут такой удачный случай…

– О чем вы, Берг Милорадович? – Я насторожился. Ну да, теории – штука, конечно, хорошая, да только практика порой получается… Вон наши эйнштейны теоретизировали о ядерном распаде, мечтая о дармовой энергии. Дотеоретизировались. Получили сию энергию на практике, но первым делом измерили ее в тротиловом эквиваленте.

– Понимаете, Виталий Родионович, принято считать, что естественные реакции разума при сторонних ментальных воздействиях всегда одинаковы.

– Нечто вроде безусловных рефлексов?

– Простите? – сбился Берг.

– Ну вроде того, как отдергивается рука от обжигающего ее огня. Самопроизвольно, – проговорил я.

– Да-да. Очень верное сравнение, – закивал мой собеседник. – Мы это называем естественными реакциями. Так вот, повторю, считалось, что эти реакции всегда одинаковы. Но… проверить эту теорию практически было невозможно. Никто не позволит проводить исследования на новорожденных, как вы понимаете.

– Почему именно новорожденных? – Я опешил.

– Да потому, уважаемый Виталий Родионович, что уже через несколько часов после рождения младенец начинает раскидывать «сети познания», что также обусловлено теми же реакциями, и впитывать знания об окружающем мире, как губка. Соответственно естественные реакции убывают, постепенно заменяясь личными, то есть присущими конкретному разуму и выработанными им. Так, например, доказано, что ребенок, родившийся и растущий в агрессивной по отношению к нему среде, на порядок быстрее обучается защитным манипуляциям, нежели его ровесник, появившийся на свет и пребывающий в более комфортных условиях. Кстати, если не принимать во внимание иных факторов, ваша блокировка свидетельствует о том, что вы родились и провели большую часть жизни в очень, очень агрессивной по отношению к вашему разуму среде. Не буду даже спрашивать, где такое возможно. – Берг вздохнул. Очевидно, ему-то как раз очень хотелось узнать, из какого ада я вылез. Но приказ есть приказ. А в том, что распоряжение об укрощении определенного любопытства в отношении меня любимого существует, я не сомневаюсь. Князь наверняка «закрыл» информацию о моем происхождении. Разве что Сакулов в курсе дела, но он будет молчать, несмотря на весь свой фанатизм. Боится советник своего начальника… и это правильно.

– Так все-таки, Берг Милорадович, что там с изучением естественных реакций?

– А? Да-да… Видите ли, в теории все получается очень гладко. От рождения человек огражден от внешних воздействий естественными реакциями, которые через какое-то время заменяются личными, то есть выработанными его разумом на основе получаемой информации из «сетей познания» взамен прежних.

– И?

– И здесь появляетесь вы. Человек, чей разум от рождения пребывает в изолированном состоянии. Человек, ни разу в жизни не получавший никаких сведений через «сети познания», поскольку последние попросту отсекались вашей блокировкой. Что означает: ваш разум не имел возможности выстроить собственные, личные реакции. Но что же мы видим? – Берг так разгорячился, что привлек внимание своих сосредоточенно строчивших отчеты подчиненных. – При попытках воздействия ваш разум не реагирует одинаково, он выстраивает все более и более сложные, изменяющиеся щиты! Да, они не нужны при наличии блокировки, но это лишь подтверждает тот факт, что действуют те самые, как вы их назвали «безусловные рефлексы»… и они меняются! А это если не в корне опровергает теорию о естественных реакциях, то уж точно заставляет нас серьезно ее пересмотреть.

– М-да. – Я даже немного растерялся от такого напора. Какая-то логика в словах Берга, безусловно, есть. Вот только… А что, если эта блокировка появилась только после моей «смерти»? – Берг Милорадович, а может статься так, что эта «сфера» благоприобретенная?

– Нет, – отрезал начальник проекта.

– Вот так сразу и нет?

– Виталий Родионович, вы уж извините, но это моя работа. И я со всей уверенностью могу заявить, что ваша блокировка – это врожденный элемент. Она такая же часть вашего организма, как тонкие оболочки. Собственно, одной из них она и является.

– И вы предлагаете, в случае неудачи в исследованиях и соответственно невозможности сворачивания оболочки, попросту ее отрезать? – нахмурился я.

– Виталий Родионович, рассматривайте это как… ну как ампутацию шестого пальца на руке или атавизма вроде хвоста. Совершенно ненужных человеку частей, согласитесь? – устало проговорил Берг, растеряв весь свой жар и поглядывая на выход. Намек понял, удаляюсь.

– Что ж, господа… и дама, – в полный голос заявил я, привлекая внимание и без того навостривших уши исследователей, после чего отвесил всем присутствующим вежливый полупоклон в полном соответствии с требованиями, изложенными в своде правил приличий. – Сегодня у меня был крайне занимательный день. Благодарю вас за проявленное внимание и интерес к моей проблеме, и позвольте откланяться до завтра. Вам, Берг Милорадович, моя отдельная благодарность за снисхождение к неучу и увлекательную беседу. Покойной ночи.