— Эй, черненький, — окликнул его Курьян, который, вернувшись в родные края, быстро восстановился после трудного путешествия и теперь целыми днями изводил его весьма навязчивыми изъявлениями дружеского расположения. — Может, в баньку сходим, а? У меня медовуха есть отменная! Что ты за своей бабой ходишь как хвост? То она за тобой, то ты за ней. Уймись уже, никто у тебя ее не отнимет. Пойдем посидим, поболтаем.

— Нет, пить не люблю, — в очередной раз отказался Муса, который, несмотря на произошедшие в его жизни изменения, не спешил избавляться от привычек, среди которых алкогольное воздержание занимало важное место. — Иди сам.

— Вот чудак-человек! — удивленно воскликнул Курьян, хлопнув себя по бедрам. — Так в том-то и смысл, чтобы не одному выпивать, а в хорошей компании. С друзьями.

— Мы друзья? — Мавр удивленно поднял брови, чем не на шутку обидел мужика.

— Вы посмотрите на него, люди добрые! — воскликнул тот, обращаясь к невидимой аудитории. — И он еще спрашивает! Можно сказать, бились плечом к плечу, чудом в живых остались, а он еще и сомневается!

Несмотря на то что «биться плечом к плечу», как выразился Курьян, им не приходилось, Муса после этих слов задумался. Действительно, если он кого-то и мог здесь считать другом, так только этого увальня. Да, он был нагл и болтлив, однако за последнее время бывший телохранитель на многое стал смотреть другими глазами и теперь был вынужден признаться себе, что испытывал к Курьяну что-то вроде привязанности. Пробормотав ругательство на своем родном языке, он кивнул, отвечая на вопросительный взгляд собеседника:

— Пойду в баню. Пить не буду.

— Вот это дело! — обрадовался Курьян, который уже и не надеялся на то, что бывалый воин когда-то снизойдет до него. — Жди здесь, я мигом обернусь!

Муса с улыбкой наблюдал за тем, как Курьян, сшибая все на своем пути, понесся в сторону дома. Скорее всего, усмехнулся мавр, этот хитрец решил, что раз уж ему удалось убедить неуступчивого воина отправиться с ним в баню, то рано или поздно тот и на медовуху согласится. Ему так давно не приходилось испытывать обычных человеческих эмоций, что он разучился этому радоваться — и теперь заново и с удовольствием открывал в себе почти забытые светлые стороны жизни. Если бы не Меланья, пробудившая в нем веру в любовь и счастье… Впрочем, Муса не хотел думать о том, что было бы в таком случае. У него не было ничего, потом появилось все — зачем вспоминать о прошлых бедах и несчастьях? Вероятно, он все же смог как-то заслужить расположение Бога, раз он так щедро вознаградил его.

— Это не заслуга твоего бога.

Голос, раздавшийся из-за спины, не был знаком Мусе, однако у опытного солдата были крепкие нервы, и он остался внешне спокойным, когда обернулся и увидел в нескольких метрах от себя высокого старика с окладистой бородой. Несмотря на то что незнакомец, судя по всему, не был вооружен, что-то подсказывало мавру, что с ним не стоит связываться, если на то нет особой необходимости.

— Кто ты? — обратился он к незнакомцу, стараясь ничем не выдать беспокойства. — Зачем пришел?

— Я — тот, с кем твой хозяин ведет войну, — последовал невозмутимый ответ. — Я — волхв, Ведагор.

— Нет хозяина, — прищурился Муса, с удивлением понимая, что ему все сложнее держать себя в руках под тяжелым взглядом старца. — Я свободный человек. Никому не обязан подчиняться, только себе.

— И все же ты раб, — усмехнулся Ведагор, подходя ближе. — Раб своей веры. И ты несешь рабскую сущность на наши земли, хочешь родить здесь детей и воспитать их по собственному образу и подобию. Верно я тебя понял?

— Зачем говоришь такие слова? — Впервые за все время разговора мавр искренне удивился, заметив в интонациях собеседника откровенную неприязнь. — Я не враг тебе.

— Ошибаешься.

Волхв теперь стоял всего в двух шагах от Мусы, и тот поразился, заглянув в его глаза — они были черными и такими глубокими, словно в них навечно поселилась ночь. Тем временем Ведагор продолжал:

— Я слышу искренность в твоих словах. Ты честный человек, и я заранее прошу у тебя прощения за то, что собираюсь сделать.

Поняв, что медлить больше нельзя, мавр выхватил из-за пояса саблю и молниеносно взмахнул ею в сторону странного гостя. Муса всегда отличался прекрасной реакцией, и в любом другом случае его выпад закончился бы для его противника неминуемой гибелью, однако все это было не важно, потому что удар так и не достиг цели. Не пройдя и половины пути, рука телохранителя безвольно повисла, и он упал лицом вперед, выронив грозное оружие. Ведагор некоторое время задумчиво смотрел на него сверху вниз, а затем, надвинув на лицо капюшон, развернулся и неторопливой походкой направился в сторону леса. К тому моменту, когда Курьян вернулся с кувшином медовухи, волхва уже и след простыл. Заметив друга, лежащего ничком, он тут же, забыв о ноше, которая с глухим звуком упала на землю и брызнула в разные стороны ароматным напитком, бросился к нему:

— Черненький, ты чего это удумал? Муса! Очнись!

Поняв, что все его попытки привести в чувство мавра ни к чему не приведут, Курьян вскочил на ноги и сломя голову бросился к дому Баламошки, в котором временно остановились Муса со своей возлюбленной. Не думая о том, что женщина может оказаться неодетой, ввалился в хату и, отвечая на встревоженный взгляд Меланьи, замахал руками:

— Там с твоим что-то неладное. Лежит и не двигается, будто заснул.

Женщина изменилась в лице, однако не стала паниковать раньше времени и прежде, чем выйти наружу, привычными движениями собрала снадобья, которые могли бы пригодиться. Только после этого развернула Курьяна к двери и подтолкнула:

— Показывай.

Дорога до места происшествия заняла меньше минуты, но за это недолгое время Меланья успела обругать себя последними словами за то, что пошла на поводу у своего упрямого жениха. Конечно, она была далека от того, чтобы обвинять его в чем-либо, — нет, он почти ничего не знал ни о местных нравах, ни об опасности, которую представляли собой враги, которых они с Кириллом успели нажить. Владимир был самым безобидным из них, в этом знахарка не сомневалась. Несмотря на то что женщина не могла соперничать в плане статуса даже с самым младшим из волхвов, ей были известны некоторые секреты этого таинственного ордена, и она точно знала, что с ними не стоило ссориться. Правда, у Меланьи еще была надежда на то, что Муса просто потерял сознание, потому что не рассчитал собственные силы и решил, что уже полностью оправился от недавнего ранения.

Увидев любимого, женщина подбежала к нему и склонилась над неподвижным телом. После беглого осмотра сразу стало ясно, что дело было не в ране, — создавалось впечатление, что Муса действительно вдруг решил заснуть. Его лицо было безмятежным, однако, оглядевшись, знахарка заметила саблю, валявшуюся в нескольких шагах от мавра, и поняла, что здесь произошло нечто из ряда вон выходящее. Бывалый воин никогда не расстался бы с оружием без веской причины, и то, что ножны были пусты, говорило о том, что он столкнулся с какой-то неведомой и неподвластной ему силой. Достав крохотный сосуд из дорожной сумки, которую она всегда носила с собой, Меланья осторожно открыла его и поднесла к лицу Мусы. Любой другой человек моментально пришел бы в себя, потому что содержимое сосуда источало очень резкий запах, от которого даже Курьян, стоявший в нескольких шагах от тела, попятился. Но мавр никак не отреагировал на это средство, и целительница спрятала сосуд обратно в сумку.

— Ну, что там? — Курьян нерешительно приблизился и заглянул Меланье через плечо. — Поправится?

— Не знаю, — хриплым голосом отозвалась женщина, которой было очень трудно сохранять спокойствие. — Ничего не знаю.

Сбывались худшие ее опасения — дело едва ли обошлось без волхвов с их магией. Меланье приходилось несколько раз сталкиваться с ними, однако она не обладала и сотой долей их знаний и теперь чувствовала бессилие оттого, что ничем не могла помочь любимому. Единственное, что ей оставалось, — это попытаться найти кого-нибудь из жрецов и молить его о помощи. Правда, этот вариант казался очень сомнительным — ведь если мавр стал жертвой нападения одного из них, то им не было никакого смысла спасать его. Разве что она могла предложить что-то взамен.