— Хорош, Дюша. Я за решётку не собираюсь. Там ведь от пятнадцати до пожизненного впаять могут! Ты подумай только!

— Да плевать! Я такого шанса упускать не собираюсь!

— На хер! Без меня!

— Серый, тебе в любом случае в стороне не остаться. Я ещё могу попытаться, ты — нет! Рано или поздно на тебя выйдут. И что тогда?

Слова навалились тяжестью могильного камня, но я не поддался унынию и даже нашёл в себе силы пошутить.

— Удивительно, что с таким подходом Гуревич хоть что-то заплатить согласился.

— А он и не собирался платить, — усмехнулся Андрей. — Вы с ним в одной лодке, только он сможет откупиться, а тебя грохнут. Вот и решил, что у тебя другого выбора нет, кроме как Даниляна завалить. Забесплатно.

Я допил пиво, выставил бутылку на стол и спросил:

— И почему же он передумал?

— Я объяснил, что так дела не делаются.

— А он тебя так и послушал!

Андрей пожал плечами.

— Сказал, ты из города уезжать собрался. Мол, тебя тут ничего не держит, а специально искать не станут. Тебе в отличие от Гуревича терять нечего — ни котёнка, ни ребёнка — проще ноги сделать, чем на себя убийство брать. Помнишь, Анька статью читала с расценками на заказные убийства в Москве? Ну я и попытался три миллиона выжать, в итоге сторговались на двух. Траты на покупку оружия, надбавка за риск, все дела…

Фролов рассказывал о готовности принять участие в заказном убийстве с удивительной непосредственностью, будто в этом не было ровным счётом ничего необычного, и на миг даже закралось сомнение — быть может так и надо? — но я тут же выкинул эту мысль из головы и ответил решительным отказом.

— Дюша, давай будем считать — ты мне предложение сделал, я его не принял. Хочешь — сам действуй, в два раз больше денег останется.

— Одному не справиться, — покачал головой Фролов.

— Так пацанам предложи!

— Кому?! Роме? Чтобы он по пьяной лавочке обо всё разболтал? Евгену, который непонятно что выкинет? Или Воробью? Так от него и толку не будет, и не согласится он ни за какие бабки!

— А Чиж? Не потянет?

Андрей неопределённо поморщился.

— Не так хорошо его знаю, чтобы рисковать. Да и деньги он любит слишком сильно. Может проблемой стать. Помнишь, как он нас с Лемешевым подставил? А тут совсем другие деньги на кону стоят, ему вообще крышу снесёт!

— Не, без меня! — отрезал я. — Дюша извини, на заказное убийство я не пойду. У меня своих проблем выше крыши.

— А это тоже твоя проблема. Для меня — подработка. Для тебя — проблема.

— Я всё сказал.

Фролов шумно выдохнул, потом спросил:

— Автомат дашь? В одиночку без автомата никак.

— Нет, Дюша. Не дам. Через него на тех двух покойников выйти смогут, а дальше и на нас, — отказал я, не став говорить, что автомат ещё понадобится мне самому.

— Ясно. — Андрей выпрямился и предупредил: — Время до среды есть. Подумай обо всём. Хорошо подумай.

Он ушёл, а я беззвучно выругался. Подумать и в самом деле было о чём.

Тёрки с бригадой, беременность Зинки, немалые шансы словить ответку от людей Даниляна. Будто стальная струна на шее всё уже и уже затягивается. Сейчас ещё могу воздуха глотнуть, а что дальше будет?

Вопрос.

В семь утра позвонил Козлов. Позвонил сам, не стал надеяться на мою сознательность, хотя вчера насчёт сообщений, как и было оговорено, я справлялся в обед и вечером.

— Надо с часу до двух забрать деньги. Не опаздывай.

— И сколько там моих? — уточнил я без особого энтузиазма.

— Четыре машины в работу взяли, — сказал опер и повесил трубку.

Я матернулся, поставил чайник и начал менять повязку — рана уже подживала по краям, но без бинтов пока было не обойтись.

Потом без аппетита позавтракал, собрался и отправился в институт с газовым револьвером в кармане. Не знаю, ставил ли перед собой такую задачу Андрей Фролов, но ему удалось меня напугать и напугать крепко.

Своим звонком опер поломал все планы, и последнюю пару я не досидел до конца, сорвался выполнять поручение. Пока ехал, прикидывал так и эдак, какую часть от причитающегося нам вознаграждения оставить себе, а какую закинуть в общак, но так ничего и не решил. С одной стороны, вчера снова сцепился с Зинчуком на тему слишком уж незначительного участия в скупке ваучеров, с другой — собственная валютная заначка на чёрный день больше не казалась такой уж существенной. Мне и куртку-то покупать не следовало, если уж на то пошло. Так нет же — шикануть захотелось! Но и оставить все дойчмарки себе никакой возможности не было, это наше общее дело. Возникнут проблемы, всем вместе отбиваться придётся.

В итоге я перепугал своей мрачной физиономией Лемешева чуть ли не до инфаркта — он как открыл дверь, так и обмер весь.

— Что-то случилось? — пролепетал перегонщик, явно опасаясь дурных известий об аресте машин или кардинальном пересмотре условий сотрудничества.

— Зуб болит, — отбрехался я, решив на будущее тщательней следить за выражением лица, и протянул руку.

Лемешев тут же вложил в неё пухлый газетный свёрток и сказал:

— Здесь всё, как и договаривались с Владиславом Николаевичем.

Вот тебе и конспирация! Хотя… машину же как-то Козлов должен был на себя оформить, пришлось представиться.

Я спрятал свёрток в глубокий внутренний карман, застегнул куртку на все пуговицы и спросил:

— Когда следующая партия ожидается?

Перегонщик развёл руками.

— Сначала с этими разобраться нужно! Пока с долгами рассчитаюсь, пока снова мужиков соберу. Середина-конец ноября, раньше точно не получится.

Я кивнул и вышел на улицу, не позабыв сунуть руку к убранному в боковой карман револьверу. А во дворе — тишина и спокойствие. Да ещё обратил внимание на знакомую красную «пятёрку». И в самом деле обменялись машинами, выходит…

Время поджимало, и домой я заходить не стал, забежал в гараж, кинул сумку с тетрадями на верстак, развернул газетный свёрток и отсчитал восемьсот марок десятками и двадцатками. Стопка получилась достаточно толстой, едва уместил её, сложенную надвое, в жестяную банку из-под леденцов. Запаивать в целлофановый пакет не стал — надолго оставлять деньги в тайнике в любом случае не собирался.

Дальше поспешил в кафетерий, но на углу дома не удержался и свернул к телефонной будке. Набрал номер квартиры Марченко и, услышав Зинкин голос, сказал:

— Привет! Как дела?

Получилось неожиданно напористо, и девчонка немедленно окрысилась:

— Пока не родила!

— Ну, Зин…

— Извини, Серёжа. Я вся на нервах. У тебя всё хорошо?

— У меня — да. А ты как?

— Без изменений, — сообщила Зинка и уточнила у кого-то: — Что? — А потом вновь обратилась ко мне: — Ксюша говорит, будет с нашей лялькой нянчиться, чтобы я успевала уроки сделать.

Удивительное дело, но мысль о возможном отцовстве ни раздражения, ни страха не вызвала, и я рассмеялся.

— Это она сейчас так говорит! А как до дела дойдёт — так сразу в кусты.

— Я ей так же сказала, — фыркнула Зинка.

— Сапоги-то отбила в итоге? — поинтересовался я. — Не заставили на помойку отнести?

Тут я нисколько не ёрничал: мой подарок понимания у тёти Софьи не нашёл; скандал, со слов Зинки, разразился грандиозный.

— Под конец мама сказала, что в этих сапогах могу сразу к тебе жить идти, — рассмеялась девчонка. — Ну я обулась и пошла собирать вещи.

— И чего не дошла?

— Папа помешал. Заявил, что он тоже не против сплавить меня на твоё полное обеспечение, но предлагает всё же потерпеть до совершеннолетия, а сапоги — вещь в хозяйстве нужная. Этим всё и закончилось.

Я рассмеялся, посмотрел на часы и предупредил:

— Дядя Петя только в четверг с охоты возвращается, мне опять сегодня в ночь. А сейчас уже на другую работу убегаю.

— Тогда до завтра.

— Я тебя люблю.

— Я тебя тоже. Пока-пока.

Трубка зашлась короткими гудками, и я повесил её, а сам дошёл до кафетерия и вручил газетный свёрток Алёне. Заодно купил стакан яблочного сока с мякотью и два пирожка с картошкой. Так себе обед, но лучше, чем ничего.