Абсолютно не ведая о том, что конкретно нас поджидает внизу, мы с любопытством заглянули в темное жерло колодца. Нашим взорам предстал узкий, отвесно уходящий вниз тоннель, сверху перекрытый полусгнившей деревянной распоркой. От крепления во мглу колодца вела длиннющая ржавая цепь, конца которой мы, сколько ни напрягались, так и не смогли рассмотреть. От легкого прикосновения Ребекки деревяшка мгновенно приказала долго жить, рассыпавшись в прах. Беонир начал считать вслух, но уже на цифре «пять» из колодца послышался звон брякнувшейся о дно цепи, и юноша, прервав счет, довольно кивнул.

Достав из мешка моток веревки с узлами, Ребекка обвязала ее вокруг каменного столбика, опустив второй конец во мглу. Не тратя времени на разговоры, воительница ухватилась за свисающую в колодец веревку и начала спуск. Мы без колебаний последовали за ней. Узлы не давали возможности скользить по веревке, больно впивались в ладони, но я без труда справилась с таким упражнением, мысленно возблагодарив Неназываемых за свою гибкость и ловкость, приобретенные во времена хулиганского лазания по крышам деревушки Ролсби. Но вскоре все мои ненужные мысли внезапно оборвались, поскольку моим глазам открылось захватывающее зрелище.

К тому времени, когда я спустилась по веревке, Ребекка уже стояла на деревянной балке, окованной черной медью и проложенной на приличной высоте между двумя исполинскими залами. Сквозь потолок из слюды, перемежающийся какими-то стропилами, лился неяркий свет. Это показалось волшебством – дневной свет с потолка, к тому же на чудовищной глубине под землей. Но нам пришлось смириться со столь умопомрачительной реальностью, ничуть не похожей на пустынный мираж или галлюцинацию. На стене между залами балка расширялась, образуя небольшую площадку. На ней-то мы и остановились, намереваясь собраться с духом, немного перекусить и напиться воды впрок.

Так началась наша дорога в недра храма Песка.

Зачем мы любим?..

Правда, странный вопрос? Кому-то он может показаться нелепым и даже абсурдным. Меня же волнует совсем другое: почему мы никогда об этом не думаем? Почему не спрашиваем себя: «Зачем ты любишь? Зачем засыпаешь и просыпаешься с мыслью о любимом и сердце твое не находит покоя? Какой ты вкладываешь смысл в понятие «любовь»?»

Все в нашем мире имеет какой-то смысл. В нем нет ничего бесполезного или случайного. Значит, точно такая же, логически обоснованная цель должна быть и у любви… А мы этой цели не знаем! Прагматик скажет, что любовь – это просто физиология. Он примется доказывать, что любовь нужна для продолжения рода. Но разве для воспроизведения рода человеческого недостаточно только банального физического влечения? Возможно, в простом количественном аспекте и достаточно. Но как тогда быть с любовью возвышенной и платонической: к родине, к родителям, к святыням? Зачем возникает это чувство? Неужели нам мало привязанности, уважения, восхищения? Почему мы ищем именно любви?

Любовь приносит человеку страдания, но и в этом тоже должен иметься какой-то высший смысл. Не может же получиться так, чтобы кропотливый душевный труд и страдания любящего сердца оказались лишены всякого содержания. Но так получается… Каждому из нас довелось пережить подобное горе лично. Все мы знакомы с мучительным, изматывающим бегом по замкнутому кругу: пустота – любовь – терзания – снова пустота и опять любовь. И вот мы уже устали и выдохлись, отныне нас одолевает одно-единственное желание: спрятаться, уйти, забыться, не думать. Человек, познавший боль, испытывает животный страх перед ее возвращением. Он боится повторения этой жесточайшей муки. Он не хочет любви, не хочет попасть в ее зловещий, манящий, затягивающий омут.

Страх перед любовью преследует человека всю его сознательную жизнь. Ведь влюбиться – это значит потерять себя, лишиться свободы и точки опоры. Любящий неизбежно отказывается от своего прежнего «я», слепо вверяя его в руки возлюбленного. Любовь подобна прыжку с обрыва – она пугает и зачаровывает, притягивает и отталкивает. Завораживающий первобытный ужас – вот что такое любовь! Любовь – это одна из форм смерти, пускай приятная, но от этого не менее страшная. Два величайших явления, любовь и смерть, есть древняя и доселе нераскрытая тайна, спрятанная под покрывалом страха. Мы не способны проникнуть в суть этих тайн. Они и поныне остаются для нас вечной загадкой – не проясненной, волшебной, запретной…

Небеса посылают нам любовь. Небеса обрекают нас на смерть, не спрашивая ни о нашей готовности к переходу в иную форму существования, ни о нашем желании покинуть телесный мир. Любовь и смерть формируют нравственный и физический облик человека, заставляя его совершать разнообразные поступки и повелевая его жизнью. А мы, глупцы, так и не научились познавать суть этих явлений, мы даже не видим их высший тайный смысл…

Вот такие философские размышления терзали меня на всем протяжении нашего кратковременного отдыха. Заметив, как сильно я погрузилась в себя, Ребекка с Беониром проявили похвальную душевную чуткость, предпочитая покамест помалкивать и не приставать ко мне с разговорами и расспросами. А возможно, у каждого из нас нашлось сейчас что-то свое, интимное, о чем стоило подумать.

Я мучительно решала, чего же я боюсь больше: обрести любовь, которая хоть и частично, но все же отвлечет меня от задачи спасти Лаганахар, или же лицом к лицу встретиться с неумолимой смертью, которая лишит смысла все и вся. Любовь Ардена или смерть Ардена? Подозреваю, что, какое бы решение я ни приняла, это станет для меня нелегким испытанием и потребует предельной концентрации ментальных и физических сил. Не скрою, мне было страшно! Очень страшно…

Мы молчали, не желая беседовать о чем-то второстепенном, но и не находя слов для разговора о главных проблемах. Впрочем, всякие слова казались теперь лишними. Молчание хранила и наша обычно болтливая лайил: похоже, все увиденное здесь поразило даже ее. А посмотреть и правда было на что! Своды залов, над которыми проходила приютившая нас балка, украшала роскошная мозаика, и даже каменные саркофаги, встроенные в специальные ниши почти на всю высоту стен, не портили ощущения красоты и царственного спокойствия, от которого у нас буквально захватывало дух.

Тишину нарушил Беонир:

– Я читал, что в глубокой древности люди умели создавать невероятную красоту, но чтобы такое… – Он восхищенно потер кончик носа и вздохнул, словно ему не хватило эпитетов, чтобы точно передать все очарование этого места. – Теперь я абсолютно уверен в том, что храм Песка построили сами Неназываемые.

– Смотри не захлебнись слюнями! – иронично хмыкнула воительница, в гораздо меньшей степени благоговеющая перед владениями богини Банрах.

Сунув руку в колчан, болтавшийся на поясе у юноши, она отыскала там стрелу с кольцом на конце и, сняв с бедра веревку, продела ее в кольцо. После чего завязала хитрый узел и, без спроса позаимствовав лук ниуэ, метко всадила стрелу в потолочное стропило, разделяющее два ряда слюдяных пластин. Размотавшаяся веревка, привязанная к стреле, свободно повисла, призывно качаясь в паре шагов от площадки, не доставая до виднеющегося внизу пола примерно на высоту моего роста.

– Рискнешь? – Ребекка любезным жестом указала Беониру на веревку.

– Ну уж нет! – Юноша испуганно затряс головой и спиной прижался к стене, намекая на то, что отдирать его от нее нам придется силой. – Я слишком ценный для вас спутник, я умею читать карты. А если я упаду?..

– Спутник! – саркастично фыркнула воительница. – Лучше скажи – обуза. А вот я не знаю себе цену, потому что никогда ее не называла!

– Мало знать себе цену, – ответно съязвил Беонир, – нужно еще пользоваться спросом!

– Угу, но с тебя что-либо спрашивать бесполезно. – Лайил решительно отодвинула меня в сторону, прежде чем я успела вмешаться в их очередную перепалку. – Значит, придется мне лезть.

Достав из своей походной сумки моток тонкого, но отменно прочного шнура, лайил одним движением ножа отсекла нужный кусок, зажала его в зубах и легким, поистине кошачьим прыжком перескочила на раскачивающуюся под потолком веревку… Я испуганно вскрикнула, но Ребекка не промахнулась. Стрела, на половину своей длины вошедшая в тысячелетнее дерево, выдержала, и девушка уверенно заскользила вниз. Чуть-чуть не дойдя до конца, она остановила свой спуск, надежно оплела веревку ногами и, подтянув к себе ее нижний край, прочно скрепила его с тем куском шнура, который перед спуском зажала в зубах. После этого воительница продолжила движение и, мягко спружинив ногами, приземлилась на пестро разукрашенный пол.