– Милая, думаю, что нам пора домой.

Мэрилин молча взяла меня за руку и поднялась. Я посмотрел на остальных:

– Господа, жаль, что приходится так обрывать, но нам пора. Благодарю вас за интересный вечер.

Джон проводил нас до двери.

– Мы еще обсудим это в понедельник, – сказал он мне.

– Ох, думаю, соглашусь, – не слишком любезно ответил я.

Мы почти всю дорогу домой ехали молча, а если и говорили о чем-то, то все сводилось к каким-то пустым и безобидным словам. Я никак не мог выкинуть из головы воспоминания о том дне в 1983-м, где Хэмильтон, истекая кровью, лежал на кухонном полу. Этот ублюдок все еще не отставал от меня, даже спустя шесть лет после того, как этот сукиного сына похоронили!

Мы приехали домой, и я рассчитался с сиделкой. Она приехала на своей машине, так что мне не нужно было ее подвозить. Девочки уже были в кровати, и Чарли тоже уже направлялся спать. Я пожелал ему спокойной ночи, а Мэрилин ушла, чтобы его уложить. Я уселся в кресле и просто пустыми глазами уставился на выключенный телевизор. Пышка запрыгнула мне на колени и вылизывала мне лицо.

В гостиную вернулась Мэрилин и села в свое кресло, подманивая Пышку к себе.

– Ну, такого я не ожидала от вечера.

– Поверить не могу, что Джон меня так подставил! Именно – подставил. Поверить не могу, что они думают, будто я хочу баллотироваться! – согласился я.

– Меня не это удивило, – сказала она.

Она чесала Пышку, и та довольно поскуливала от такого внимания.

– Хм-м?

– Что меня удивило – это то, как ты сбежал.

Я в изумлении повернул голову и уставился на нее.

– Что?!

– Ох, я не совсем то имела ввиду. Просто… слушай, если ты этого не хочешь, тогда просто скажи, мол, благодарю вас, но нет, я не хочу этого делать. Не пытайся просто улизнуть от этого.

Я только покачал головой.

– Мэрилин, ты понятия не имеешь, насколько это паршиво. Погоди еще, и Стюарт придет за тобой и детьми! Дождешься, как Чарли вернется со школы с фингалом, пока другой пацан будет называть его отца убийцей. А что насчет девочек? Они об этом все еще даже не знают!

– Я уже взрослая женщина! Не пытайся спрятаться за мной и детьми. Если ты не хочешь этого по каким-то своим причинам, хорошо. Но не смей говорить, что это все из-за нас. Я это все переживу, и это будет не единственный фингал, который Чарли когда-нибудь получит. Он слишком похож на тебя. Нет, спроси сам себя, не думаешь ли ты, что можешь сделать что-то хорошее? Ты уже знаешь ответ! Я тоже читала твои книги и слушала твои выступления.

После этих слов Мэрилин поднялась, а Пышка вернулась к моему креслу. Затем моя жена подошла, наклонилась и поцеловала меня в затылок. Я попытался дотянуться до нее руками, но не смог. Она хихикнула и сказал:

– Уже поздно, и я устала. Я пойду спать. Просто помни, я люблю тебя, и не важно, что ты решишь.

Я просто сидел, пока моя жена направлялась в спальню по коридору. Затем я подошел к кухне, открыл там полку с алкоголем, и налил себе стакан виски. Я уселся на барный стул, пока Пышка засыпала на моем кресле. Я посмотрел на стакан. Я убегал? Мог ли я сделать какой-то вклад? Мог ли я правда сделать что-то такое?

Моей жене было стыдно за меня?

Я ничего этим не доказал бы, а мог от этого только потерять. Пройти через всю это волокиту, чтобы баллотироваться, и потом постыдно проиграть было бы почти невыносимо. И было бы наивно считать, что после этого я бы смог просто вернуться к обычной жизни. Это точно бы повлияло на бизнес. В таком случае мне стоило бы просто уехать на Багамы и начать все с самого начала.

Моей жене было стыдно за меня?

Мог ли я это сделать? Я бы мог потратить год на все это и потом узнать, что я проиграл, в процессе подмочив свою репутацию. Зачем кто-то в здравом уме вообще на это идет? Как говорится, пенка поднимается, но потом сворачивается. Энди Стюарт наверняка тоже начинал идеалистичным придурком. Где он свернул не туда? Как бы это повлияло в моем случае?

Моей жене было стыдно за меня?

Я допил стакан, смакуя жжение виски, пока оно проходило через мою глотку. Я налил еще стакан и убрал бутылку. Допив второй стакан, я поставил его в раковину. Затем выключил везде свет, и побрел в спальню. Мэрилин уже спала. Я зашел в ванную и затем забрался в кровать.

На следующее утро Мэрилин вела себя как обычно, и я попытался отогнать все произошедшее в дальний угол. Мы взяли детей на футбол, и потом отвезли их поесть мороженого в Френдлис. На ужин были гамбургеры, и мы больше не поднимали эту тему. Казалось, будто Мэрилин уже забыла обо всем этом, но я не забыл.

«Ты сбежал», – эхом звучало в моей голове.

Я смотрел воскресные утренние ток-шоу до полудня, возмущаясь всем увиденным бредом. Я знал, что нужно сделать, и что я мог, но я не мог заставить себя взять и сделать все это. Я пялился в телевизор, затем схватил свою куртку и поводок, и повел Пышку гулять по участку. В голове сидела только одна мысль.

Моей жене было стыдно за меня?

Когда мы вернулись внутрь, я снял Пышку с поводка, и она начала гоняться за близняшками по кухне. Я бросил взгляд на Чарли, смотревшего телевизор, а затем на Мэрилин, которая ставила посуду в посудомоечную машину. Затем я доковылял до телефон, и набрал номер, который знал наизусть.

– Алло? – ответил Джон Штайнер.

– Джон, это Карл. Я согласен.

После того, как я повесил трубку, Мэрилин посмотрела на меня:

– Я думала, ты сказал мне, что не хочешь избираться в Конгресс.

– А я думал, ты сказала мне, что хочешь, чтобы я избрался!

– Я этого не говорила! Да и ты все равно никогда не слушаешь, – улыбаясь, ответила она.

Я уставился на жену на мгновение, и прежде, чем успел ответить, мимо пробежали близняшки. Я уцепился за Холли, и спросил:

– Вы знаете, где мама держит камеру?

– Нет.

– Ну, сходите с Молли и поищите. Я собираюсь придушить маму, и, хочу, чтобы в тюрьме, у меня была при себе фотографию.

Девочки захихикали и умчались из кухни. Мэрилин удивленно посмотрела на меня и сказала:

– За такое голосов семей тебе не видать!

– Вы испытываете судьбу, милочка!

На это она рассмеялась и кинула мне в голову полотенцем для посуды.

– Вытрите посуду и поставьте на место, господин Конгрессмен! – я же только скрутил полотенце и шлепнул ее им по заднице.

– Теперь ты потерял еще и голоса от женщин! – добавила она.

– Правда? Зато я набрал голосов от угнетенных мужей, так что я покрылся.

Во вторник утром Джон собрал совещание в моем кабинете. Когда мы говорили в воскресенье, он сказал мне ни с кем больше не обсуждать это, кроме как с Мэрилин, и что ей тоже нельзя распространяться. Ни семье, ни даже кучке левых коммуняк, если такие есть! Это его слова, если что.

Во вторник в моем кабинете были Джон, Брю МакРайли, Боб Дестрир, Рич Миллер и Джек Нерштейн, и мы закрыли все двери, опустили все жалюзи, и накрылись колпаком тишины. Джек был равным Джону по округу Кэрролл, он был главой республиканского комитета девятого округа Мэриленда. В пятницу его не было в городе. Настало время поговорить о политике.

Диалог начал Джек:

– Я слышал, что вы отклонили предложение в ту пятницу. Что же заставило вас передумать?

Хороший вопрос.

– Я обсудил это с Мэрилин, моей женой, на выходных. Она сказала мне не переживать за нее и детей, и сделать это, если я думаю, что могу что-то изменить. И думаю, что я могу.

– Что же изменить? – переспросил МакРайли.

Я улыбнулся ему.

– Я думал, что это вы предлагали мне баллотироваться?

– Я серьезно. Тут нам нужно что-то большее, чем просто приятные банальности. Нам нужно разобрать, чем же вы выделяетесь, и почему вы правы. Ответьте на вопрос.

– А ты нахальный засранец, не так ли? Ладно, во что я верю? Моя главная позиция заключается в том, что необходимо выравнивать бюджет. Финансовая политика в этой стране – это сущий кошмар. Если в этом мы не сможем провести черту между Стюартом и мной, то тогда нам всем надо пересмотреть все!