Я стоял на подъездной дорожке, освещённой новым рассветом, и глядел на свою жену.

– Я иду спать!

– Я тоже!

Оказавшись внутри, я выпил таблетку и полбутылки пива, разделся и забрался в кровать. Мэрилин к этому моменту уже крепко спала. Я попытался закрыть шторы и убрать дневной свет, но всё было спроектировано так, чтобы место было открытым и светлым. Даже занавески были светлыми. Это было неважно. Уже через полминуты я отключился и не просыпался до самого ужина.

Проснувшись, я обнаружил себя в кровати одного, но из душа доносился звук льющейся воды, а значит, моя жена не могла встать намного раньше. Пару минут я валялся в кровати, вспоминая события, а затем слез с кровати – и рука снова стала болеть. Я взял своё пиво, чтобы прикончить его, но оно пахло тухлятиной, отчего меня замутило. Я взял его с собой в ванную, чтобы вылить в раковину.

– Как себя чувствуешь? – спросила моя жена, высунув голову из душа.

– Я в порядке, – улыбнулся я. – А ты?

– А я не получала никаких швов.

Я отмахнулся.

Я буду в норме, – взяв пустую бутылку из-под пива, я направился на кухню.

Отыскав в одном из ящиков изоленту, и принёс её в спальню вместе с пластиковым пакетом.

Душ был выключен, и, как только Мэрилин закончила сушить волосы – я попросил её выйти.

– Вот, давай немного обмотаем мою повязку и заклеим.

– А это не повредит тебе, когда потом будешь её снимать? – спросила она, отрывая кусок ленты.

– Милая, мне нужно в душ!

Мэрилин пожала плечами и кивнула, и мы закрепили пакет поверх повязки, так, чтобы та стала водонепроницаемой. Вооружившись так, я пошёл в ванную и принял долгий, горячий душ. Затем, когда я снимал повязку – было больнее, чем при зашивании!

– Ё-моё! Аккуратнее! – вопил я.

– Тебе перед этим надо было побрить руку, – заметила Мэрилин.

– Я никогда не попрошу тебя делать мне эпиляци.! – ответил я. Если это что-то такое, то пошло оно к чёрту!

– Я не понимаю.

Очевидно, нет; теперь я подумал об этом. Мэрилин брилась, да изредка выщипывала брови. Она не делала эпиляции. Я пояснил, и в ответ раздалось громкое:

– Забудь об этом!

Я согласно кивнул.

– Полагаю, в ближайшее время мы не будем плавать, – сказала она.

– Уж точно не я. Ты можешь, а я могу поглядеть. И я был бы счастлив втереть масло тебе между бёдер, – предложил я.

– Что у нас на ужин? – Мэрилин надела халат.

– Куда-нибудь сходим, я полагаю.

– Я не хочу выходить. На ближайшее время мне уже хватило выходов, – ответила она.

Я пожал плечами и поднял руки вверх.

– Не думаю, что у нас есть выбор. В холодильнике ничего нет, по крайней мере, такого, из чего можно готовить. Только закуски и всё такое, если только всё оставшееся время я не буду кормить тебя омлетами.

– Нет, – чуть ворчливо ответила она.

– Одевайся. Мы сходим за пиццей, может, принесём её сюда.

– Ладно.

Мы быстро оделись и просмотрели брошюры, которые оставил нам Финч, чтобы найти ближайшую к нам пиццерию. Я схватил брошюру и ключи от машины, и мы поехали на поиски ужина. Был воскресный вечер, довольно тихий. Мы сделали заказ, и присели за столик на углу.

Я заметил, что Мэрилин исподволь оглядывает помещение.

– Что ты ищешь? – спросил я.

Она наклонилась ко мне и понизила голос:

– Я гадаю, видел ли нас уже кто-нибудь в газете.

На секунду я задумался.

– Сомневаюсь. К тому времени, как эти ребята дописали свои статьи этим утром, утренний выпуск был уже готов. Это значит, что публикация выйдет завтра, и то, не факт. Это будет не очень большая статья. «Туристов ограбили». Как будто в первый раз такое! Должно быть, разместится где-нибудь на последней странице, сразу под рекламой крема от морщин.

Кажется, Мэрилин надеялась на это. Я тоже надеялся, что это будет правдой. Может, если на острове пройдёт торнадо или землетрясение? Я не помнил ничего такого о весне 1982-го, но, может, я забыл о каком-нибудь бедствии.

Мэрилин затихла, пока мы ждали пиццу.

– Что такое, солнышко? Жалеешь, что мы приехали? – спросил я. Она выглядела слегка нервной.

– О, нет, это не так. В смысле, тут было очень весело, по крайней мере, до той ночи, и, как ты и сказал, такое может случиться где угодно.

– Ну, тогда что такое?

– Ладно. Сейчас не сердись, просто дай мне сказать, – я кивнул и сделал жест пальцами в духе «не робей». – Прошлой ночью в баре, когда ты там дрался, ты почти выглядел так, будто собираешься убить их.

Я только улыбнулся и махнул рукой.

– Ох, ты знаешь меня, пленных не брать и всё такое.

Моя жена не улыбалась:

– Я именно об этом. В смысле, я о… Карл, не злись на меня… перед тем, как мы уехали из Файеттвилля, я слышала рассказы. В смысле, просто слухи, даже не рассказы, даже шепотки. Я никогда в них не верила, но прошлой ночью, глядя на тебя в драке, начала верить им.

Внезапно я ощутил, что сильно нервничаю, и это не проходит. Я знал, к чему всё идёт, и не хотел, чтобы это продолжалось.

– Что именно ты слышала, милая? – тихо спросил я.

Мэрилин понизила голос до шёпота:

– Когда ты был в Гондурасе, и тот последний прыжок сбросил вас с твоими бойцами в Никарагуя, ты взял в плен тех наркодилеров. Я слышала минимум от двоих жён, что ты убил этих людей, чтобы не дать им потом рассказать обо всём, и сжёг их тела, – она выглядела очень виноватой, виноватой и смущённой тем, что подняла эту тему.

– Ладно.

– Ну?

– Что «ну»? Ты ещё ни о чём меня не спросила.

– Ну, – моя жена закатила глаза, – это правда или нет?

Я откинулся на спинку и поглядел в выходящее на пляж окно пиццерии. Когда я повернулся обратно, как раз привезли наш заказ, так что ответ откладывался ещё на минуту. Наконец, когда мы снова остались одни, я очень осторожно ответил:

– Ну, я слышал подобные обвинения. С точки зрения законности это было бы крайне тяжело доказать. Насколько мне известно, никакие никарагуанские власти моей экстрадиции не требовали и никаких обвинений в связи с той миссий не выдвигали. Кажется, о нашем присутствии никто не сообщил, так что никарагуанцы не выдвигали никаких протестов. Конечно, все подобные разговоры могут поставить нашу безопасность под угрозу и создать международный инцидент, так что лучше бы воздержаться от подобных вопросов.

– Ты не ответил на мой вопрос, – она сердито посмотрела на меня. – Сказать, что ты не признан виновным – не то же, что сказать, что ты невиновен.

– А так важно, виновен я или нет?

– Да! – она оглянулась посмотреть, не слышит ли нас кто, а затем снова понизила голос: – Карл, до прошлой ночи я могла просто проигнорировать это и притвориться, что никогда не слышала тех слухов, но прошлой ночью в баре ты выглядел так, будто собирался убить тех парней. Я должна знать, за какого человека я вышла замуж.

– Ты нашла чертовски удобное место и время, чтобы спросить меня об этом! – ответил я, косясь на наше окружение.

– Пожалуйста, Карл, мне нужно знать.

– Ну, дай мне задать тебе вопрос. Если бы у нас шла война, я был в бою, в меня стреляли – и я бы убил четверых человек. Я оставался бы тем человеком, которым ты меня всегда считала?

– Но ты не был в бою, – Мэрилин покачала головой.

– Мэрилин, та миссия была так близка к боевым условиям, как только возможно. Если бы я сделал то, о чём ты спрашиваешь – то потому, что это было бы необходимо для завершения миссии, а не потому, что я кровожадный убийца. У меня было только две вещи, которые мне нужно было выполнить любой ценой: вернуть моих ребят домой, каждого из них, живого или мёртвого, и удержать Соединённые Штаты от кровопролитной войны, которая бы началась, если бы те четверо мужчин заговорили. Я выполнил свою миссию.

– Это что-то вроде признания в том, о чём я спрашивала? – спросила она.

– Если вопрос в том, такой ли я человек, который мог бы убить другого человека, то ответ – да, я мог бы сделать это. Если вопрос в том, делал ли я это уже, я не буду отвечать. Ты уже знаешь ответ; просто не хочешь себе в этом признаваться.