Если бы это и правда был военный трибунал, то гражданский адвокат – последнее, чего бы я хотел. Это моё право, но они редко знают, что делать в военном суде, и выглядят не лучшим образом. Однако мой случай – чем бы он ни был – был политическим, а не военным, и это всё меняло!

Дверь в комнату снова распахнулась, и на сей раз влетели раскрасневшийся майор-начальник и его помощник-сержант, который тут же соблаговолил треснуть меня. Майор поглядел на несчастного сержанта и с рявканьем приказал ему:

– Вон! – затем он повернулся ко мне и сказал, – А ты! Больше никаких твоих фокусов!

Дорн бросился наутёк, и я заорал ему вслед:

– Никакой сделки, Дорн! Никакой сделки!

Майор последовал за Дорном, требуя сообщить, что я сказал ему, но я сомневался, что Дорн ему скажет. Это была конфиденциальная информация, и Дорн, полагаю, будет держать рот на замке. Сержант остался здесь; впечатав меня в стол, он застегнул наручники и снова поволок в подвал. Капрал присоединился по пути, чтобы помочь ему. Уровень воды стабилизировался где-то в полудюйме от пола; должно быть, вода стекала в несколько крысиных нор.

Но теперь было одно отличие. Они взяли крюк на верёвке, и, прикрепив один конец к потолку, они расстегнули мне наручники и привязали меня к нему. Кажется, капрал был недоволен, но он не мог это остановить, и он удерживал меня, когда я начал протестовать. Сержант улыбнулся и вынул пару чёрных кожаных перчаток.

– Ты не сотрудничал. Майор хочет, чтобы ты сотрудничал, – он махнул капралу, чтобы тот вышел.

Я хотел бы сказать, что следующие 20 минут стоически держался, не выдав и писка. Но это было бы не совсем правдой. Я не закричал. Я пару раз выругался. Я старался контролировать физиологические функции. Меня пинали очень тщательно, но только в живот. Думаю, суть была в том, чтобы не помять моё лицо, дабы я был всё таким же цветущим очаровашкой на фотографиях. По прошествии этого времени я был сплошной массой боли, но я всё ещё был на ногах. Тогда сержант решил бить меня по ним и соприкоснулся с моим правым коленом. Я помню лишь свой вопль, и всё стало чёрным.

Я медленно приходил в себя; снаружи было темно и тихо. Кислый вкус во рту подсказал мне, что минимум один раз меня приложили лицом, а мокрая и вонючая одежда сообщила, что я, должно быть, обмочился и обосрался. Болело всё, даже те места, которые не были задеты. Хуже всего было то, что всё, жившее в воде, теперь жило во мне. Несмотря на тропическую жару, меня колотило от озноба, и я почувствовал снова дерьмо на комбинезоне, когда снова потерял сознание.

Когда я второй раз пришёл в себя, это было от какого-то шума на лестнице, ведущего в то подземелье, что звал своим домом. Я наполовину лежал на грязном матрасе, а наполовину – на полу моей камеры, и уже начинал гадать, а не поспешил ли я отказываться от сделки о признании вины. В Форт-Ливенворте, по крайней мере, сухо.

– Откройте дверь, капрал, – услышал я. – Это приказ! – рявкнул кто-то с той стороны. Я повернул голову в ту сторону, и это отдалось болью. Однако это был новый для меня голос, и будь я проклят, если меня обнаружат таким, лежащим в своём дерьме. Я подполз к прутьям решётки и попытался подняться.

– ГОСПОДИ, ТВОЮ Ж, ИИСУСЕ! КАКОГО ЧЁРТА ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ?! – завопил голос. Я не мог достаточно сфокусироваться, но мне удалось поднять левую ногу и, держась за прутья, подняться в полу-стоячее положение. Моя правая нога выглядела нерабочей, хотя и была объята адской болью.

– ОТКРОЙТЕ ДВЕРЬ! НЕМЕДЛЕННО! – заорал голос.

Я сфокусировался на нём. Это был коренастый полковник, пробирающийся ко мне сквозь воду. Его сопровождал капрал военной полиции, но теперь он очень нервничал. Я смутно услышал, как он сказал «Да, сэр» и принялся возиться с замком.

– Иисусе Вседержитель милосердный! – воскликнул полковник.

Я не знал, что происходит, но знал, что я в очень плохом состоянии. Если меня оставят одного, я, возможно, умру. Я видел раньше умирающих. Мне досталось прилично. Но если я умру, то хотя бы сделаю это стильно. По крайней мере, о Мэрилин и Чарли позаботятся.

Держась за прутья левой рукой, я – насколько мог – поднялся вертикально, а затем приложил руку ко лбу. Мои рёбра кричали, и я знал, что там что-то треснуло, а может, даже и сломало. Меня не волновало. Я отдал честь, и полковник поглядел на меня.

Ч– то, во имя всего святого, вы делаете, капитан? – спросил он.

– Моё имя – Карлинг Паркер Бакмэн Второй, Капитан, Батарея Браво, 1-й Батальон, 319-й воздушно-десантный артиллерийский полк, 82-я Воздушная Дивизия. Я действующий офицер Армии Соединённых Штатов, не сложивший своей присяги и не освобождённый от неё компетентным органом. Я не знаю, кто вы, но или салютуйте в ответ, или идите к чёрту! – дальнейшее меня не волновало. Он уставился на меня, отвесив челюсть, а затем всё снова поглотила тьма.

Когда я очнулся вновь, мне в глаза ударил яркий свет. Не свет в конце тоннеля, а простой, как в ярко освещённой комнате. К моменту, когда я подошёл близко и открытию глаз, то снова заснул. Кажется, это повторялось несколько раз, прежде, чем мне удалось открыть глаза достаточно, чтобы посмотреть, где же я. Я смог увидеть какой-то белый потолок и попытался двинуться, но не смог. Я мог чувствовать вещи, но не мог двигаться. Умудрившись всё же повернуть голову и приподняться, увидел, что вроде как в больничной палате.

«Должно быть, я жив», – подумалось мне.

Будь я был мёртв, то не думаю, что Небеса выглядели бы как палата, хотя шансы на то, что я попаду на Небеса, были не слишком велики. Нет, обратное было куда вероятнее, и, хотя Ад тоже мог выглядеть как больничная палата, я представлял его иначе. Может, на палату похож Лимб, но я лютеранин, вроде как, и мы не верим в Лимб, Чистилище или любую другую католическую комнату ожидания вечности.

Я попытался ещё немного сдвинуться, и мне удалось поднять голову чуть выше. Моё тело было привязано к кровати. Ну, как минимум, моя новая тюремная камера более комфортабельна, чем предыдущая. Это меня слегка утомило, и я снова заснул.

В следующий раз, когда я проснулся, в комнате была медсестра. Должно быть, она возилась со мной, потому что когда мои глаза открылись, она это заметила. Широко улыбнувшись, она сказала:

– О, отлично! Вы очнулись! Как вы себя чувствуете?

Я открыл рот, но даже захрипеть не смог в ответ. Она поднесла мне маленькую чашечку воды и соломинку:

– Попробуйте так, – это был крайне неудобный способ питья, но я выпил достаточно, чтобы смочь заговорить, – Хотите приподняться? – спросила она.

На этот раз я смог выдавить из себя:

– Да.

Зайдя ко мне со спины, она взялась за края кровати и медленно приподняла мою голову. Когда я приподнялся градусов на 30, она остановилась, и мы снова попытались взяться за воду. Я выпил всю чашку. Вкус был как у амброзии.

– Спасибо, – прошептал я. Прочистив горло, и попытался снова. – Спасибо.

На этот раз звучало лучше, почти как у человека.

– Ещё немного? – спросила она.

Я втянул ещё немного воды и смочил ей свои губы. И ощутил языком, что кто-то – должно быть, медсестра – смазала их вазелином, чтобы предохранить от шелушения. Прочистив глотку чуть сильнее, я сказал:

– Спасибо? Что случилось? Где я? – теперь мой голос был похож на мой голос. Почти.

– Вы знаете своё имя? – нервно глянула на меня медсестра.

– А? Я Карл Бакмэн, капитан Карл Бакмэн, 1-я из 319-й. Где я? Что это за место? – она глянула с облегчением – кажется, девушка решила, что у меня амнезия. – Что происходит? Я всё ещё в тюрьме? – я огляделся.

Мои руки были пристёгнуты ремнями к кровати, и я не мог ими двинуть. Ещё одна причина, по которой двинуться мне было не дано – это то, что моя правая нога была обёрнута бинтами и подвешена вверх. В ближайшее время я никуда не собираюсь.

Медсестра всё ещё пыталась ответить на мой вопрос о тюрьме, когда я чуть постучал руками по бокам кровати: