Я кивнул.

– Это справедливый вопрос. Нет, меня здесь не было, и нет, я не останусь. Я мог бы умыть руки, сказать, что это не моя вина, и какой с меня спрос. С другой стороны – я Канцлер. Я сам пошёл на эту должность и поклялся на Библии выполнять эту чёртову работу – и теперь я копаюсь во всем этом дерьме, – я оглядел ребят в комнате. – Через три года один из вас, парни, будет Канцлером. Остальные из нас скоро уйдут и станут историей, и какие-нибудь мудаки будут сваливать уже вам на колени всякое дерьмо. Просто помните, что вы сами подписались на эту работу, и не убегайте от неё.

– Вот и всё, – закончил я. – Мы извиняемся. Мы облажались. Дайте нам второй шанс. Однажды вы будете принимать новых братьев. Учитесь у нас и станьте лучшем, чем мы, и сделайте нас лучше, присоединившись к нам сейчас! – я встал и, подойдя к каждому кандидату, пожал ему руку, поблагодарив за то, что он пришёл, и извинившись перед ним персонально. Затем я взял двух старших братьев, чьи кандидаты отказались прийти, и мы пошли искать их в общежитии. Один побеседовал со мной в своей комнате, другой отказался говорить.

В итоге четверо из шестерых вернулись к нам, включая Грега, кандидата, который озадачивал меня в холле. Один из бывших там не присоединился, и не вернулся тот, который отказался выйти ко мне. Восемь новичков были проблемой. Двенадцать – давали недурной шанс остаться в живых. Впрочем, ещё не всё закончилось, и через пару недель проблема напомнила о себе.

Было последнее собрание в доме перед Адской Неделей, и нам нужно было проголосовать за принятие двенадцати кандидатов. Обычно это было лишь проформой. Мастер Кандидатов говорит имя, и коробка движется по кругу. К этому времени ребят уже все знают, и коробка быстро наполняется. Сеньоры и старички даже не голосуют, особенно если они не собираются вернуться в следующем году. Наш главный девиз – «Вы, придурки, можете сами выбрать, с какими придурками вам жить!». Единственный старичок, который голосует в и этом случае – их старший брат, который бросает символический белый шарик.

Это собрание ничем не отличалось, и первым шло имя Грега Морриса. Его имя было объявлено, и коробка начала обходить комнату, справа, где в основном сидели второкурсники. Так она и двигалась, из рук в руки, когда уже почти в конце Джим Истон демонстративно взял её, открыл и уронил внутрь шарик. На него тут же уставились все, включая его приятелей-старичков. Джим закончил пятилетнюю магистрскую программу и не собирался возвращаться в следующем году. Он пошёл против традиций, проголосовав.

Бадди Эббитс, Мастер Кандидатов, принял коробку в конце круга и заглянул внутрь, а затем поставил её передо мной. Внутри был одинокий чёрный шар, и можно было услышать, как ахают люди за столом совета. Я жестом призвал их к тишине. Бадди стоял, бледный, как покойник. Такого никогда не случалось на нашей памяти раньше – и с кем-то из дома, ни даже с кем-то из выпускников, шатавшихся поблизости.

Я медленно повернул голову туда, где сидел, издевательски ухмыляясь мне, Истон.

– Ты правда хочешь сделать это?

– Пошёл ты, Бакмэн. Запиши голос.

– Я так полагаю, за остальных ты проголосуешь так же?

– Пошёл на хуй. Понимай как хочешь.

Я мягко кивнул и поглядел на Билли, Секретаря.

– Пиши «Голосование пройдено», – голосование могло быть пройдено или не пройдено.

– Как ты смеешь?! Ты не можешь сделать этого! Это против правил!! – немедленно заревел Истон. Несколько других старичков и Отбросов также запротестовали.

Я дождался, пока гул утихнет, и затем спросил:

– Почему ты делаешь это, Джим?

– Я делаю это за Бориса, Майка и Хаммера. Тебе не следовало вышвыривать их! Иди в жопу, Бакмэн. Живи с этим!

Я лишь покачал головой.

– Джим, не делай этого. Они были и моими друзьями. Вы с Борисом ввели меня в дом, помнишь? А мы с Майком стали «белыми медведями» после дуэли за мою невесту. Помнишь это? Не заканчивай всё вот так.

– Я закончу всё так, как сам, блять, захочу! Пошёл в жопу!

Я лишь кивнул.

– Что ж, пусть так и будет.

Я стукнул молотком.

– Мы немного изменим процедуру. Мы проголосуем за всех парней вместе. Я голосую «за». А что ты, Марк? – я повернулся к Казначею, юниору.

Он мрачно глянул, но кивнул и сказал:

– За.

Я повернулся к Ректору, также юниору, и он тоже кивнул и сказал «За».

Я повернулся к Билли, Секретарю.

– Билли?

– Это законно? – тихо спросил он меня.

– Это законно, если мы так скажем. Кто всё-таки здесь решает – ты и твои братья, или кто-то, кто предпочёл бы сжечь дотла этот дом?

– Пошёл в жопу, Бакмэн! – начал вопить Истон, пока его пытались удержать в кресле.

Билли выглядел очень нервным, но он сказал «За» – достаточно громко, чтобы все услышали.

Я повернулся направо и поглядел на Бруно. Он не выглядел радостным, но, с другой стороны, он пропускал голосование, так как тоже уходил.

– Сделаешь выбор единодушным, Бруно?

– Это неправильно, Карл.

– А это? – спросил я, указав пальцем на Истона за своим плечом. В мой адрес летели всё новые проклятия.

Бруно поглядел на Джима и некоторых других. Он и все они жили в Гроганах, и у всех были злые лица.

– Мне это не нравится.

– Я не спрашиваю, нравится ли это тебе. Я спрашиваю тебя, поступишь ли ты верно. Ты знаешь, что верно. Это непросто.

– Ты лицемерная заноза, Бакмэн, ты знаешь это?

– Я много кто, – вздохнул я. – Я определённо заноса. Не такой уж лицемерный, но заноза. За или Против?

– За, чёрт тебя дери!

Кажется, по комнате прошёл коллективный вздох облегчения, а затем несколько криков от старичков и Отбросов.

– Пометь всех как прошедших, Билли.

Джим Истон встал и вылетел из комнаты, уверяя, что в остаток года не желает иметь с нами ничего общего. Он не остался на ужин; он пропустил Адскую Неделю и посвящение. Я не слишком за это беспокоился. Остальные старички держались подальше от будущих собраний, и я не думаю, что наши кандидаты имели представление, как близки они были к тому, чтобы не пройти в последний момент. На последнем домашнем собрании, во время выборов на следующий год, когда новые братья пришли на их первое собрание, я просто встал и сказал им быть лучше, чем были мы. Чёрт, они не могли быть ещё хуже.

Четверг, 26 мая 1977 года.

Я убедился в том, что всегда нахожусь в доме, когда там есть новички, и поездки на выходные пришлось прекратить. Мэрилин, похоже, поняла, и пару раз приезжала на выходные ко мне. Я не возражал – ведь она часто спускалась вниз и отдыхала у бассейна в одном из своих мини-бикини или чём-нибудь кружевном. Я видел одного из новичков, на глазах у которого она дошла до бассейна и сбросила на пол повязку вокруг бёдер; он не мог оторвать от неё глаз, и, не глядя, упал прямо в воду. Мэрилин покраснела, когда услышала, какой эффект она произвела. Мне же этот эффект понравился.

Наконец, настала выпускная неделя, неделя после последних экзаменов. Впервые за уж не знаю сколько времени – за годы! – мне нечего было делать. Я мог бездельничать весь день! Мои занятия были окончены. Моя диссертация была готова. Я сдал все устные зачёты. Всё, что я должен был делать – это торчать в почти пустом доме братства ещё неделю. В пятницу те из нас, кто идёт в КПОЗ, призывались в качестве лейтенантов или прапорщиков, а в субботу была церемония выпуска. Мэрилин приехала, как только окончились её занятия, и была со мной всю неделю. После выпуска она должна была помочь мне с переездом в школу повышения квалификации.

Все мы получили свои распределения пару недель тому назад. Некоторые, как Джо, получили их отложенные распределения. Он был призван вместе со мной, но откладывал службу, пока не окончил аспирантуру. Как и прежде, нас отправляли в Уортон. Каждый направлялся на тренировку по своей специализации. Бруно ехал в Форт-Бельвуар в Вирджинии, чтобы стать инженером. Мой путь лежал в Форт-Силл, Оклахома, в артиллерийскую школу.