А они прибыли. В районе обеда меня вернули в постель – в моей частной палате. Частная палата была запросом от полковника Физерстоуна, потому что, сказал я, классификация или нет, но своей жене я собираюсь рассказать всё как есть. Кроме того, что я сделал с четырьмя пленными. Мэрилин никогда не поймёт и не примет этого.

В последние несколько дней я много думал об этих убийствах. По некоторым стандартам я убил их, но не по всем. Согласно Женевской Конвенции и Единому кодексу военной юстиции, мне запрещалось убивать гражданских лиц при любых обстоятельствах, кроме прямого нападения на меня и моих парней. Однако, если бы я соблюдал правила Женевской Конвенции – мне бы следовало сдаться вместе с отрядом гражданским властям и ждать помилования или освобождения. Смехотворно.

Во время военных операций я мог быть, в определённых случаях, оправдан в убийстве – если это было во имя выполнения миссии. Но это, опять же, было неприменимо. Если бы я участвовал в легитимной миссии, связанной с наркотиками, я мог бы доставить своих пленников властям для дальнейшего решения их судьбы – что, опять же, было невозможно сделать в реальности.

Или я мог пустить по пуле в каждую башку и думать, что мир будет лучше без четырёх наркош.

Однажды, когда я учился управлению, я попал на занятия по управлению персоналом и человеческими ресурсами, которые вёл парень, бывший вице-президентом АТТ, и куривший покруче Физерстоуна. В один день он совершенно неожиданно спросил:

«Кто из вас поддерживает смертную казнь? Поднимите руки, – руки подняла примерно половина, включая меня. Он кивнул и сказал нам: – Вы – люди, которые способны увольнять людей».

Затем он пояснил, что увольнять людей – почти то же, что убивать их, с точки зрения самоощущения и последствий, но руководители должны быть способны сделать это.

Я всегда задавался вопросом, почему мне нравится руководить людьми. Мой отец не верил в смертную казнь (для прожжённого республиканца это странно, как по мне) и ненавидел кем-то руководить, когда такое случилось. У меня никогда не был проблем с тем, чтобы уволить кого-то; это просто часть работы, ничего личного, просто сделай это.

Кажется, то же самое относилось и к убийству людей. Мне не нравилось это, но я должен был это сделать. Что ж – сон из-за этого я не терял и не собирался.

Любопытно, что у моей матери не было претензий к смертной казни. Порой в ней проглядывала очень твёрдая жилка. Я помню, однажды она была в числе присяжных и присудила отправить парня на смертную инъекцию. Он просидел в камере смертников 8 лет прежде, чем проект «Невинный» получил его ДНК и доказал, что он невиновен и его нужно выпустить. Что до мамы – она была обеспокоена тем, что он всё равно говнюк, а значит, его всё равно нужно было пустить в расход. Она сказала мне это, и глазом не моргнув. Мама бы не осудила меня за убийство четырёх наркош, уж это точно!

Пока меня везли в мою комнату, увидел в коридоре Мэрилин с детской коляской. Я повернулся, чтобы позвать её, но санитары двигались слишком быстро. Это не имело значения; Мэрилин тоже увидела меня. Примерно через 30 секунд она вкатила коляску в мою комнату, следуя за медсестрой; та улыбалась и не вмешивалась.

Лицо Мэрилин сияло, но по нему также катились слёзы, и она чуть не бросилась на меня.

– О Боже, о Боже, ты дома, ты дома! – к счастью, она стояла справа, а все мои трубки и швы находились слева. Я лишь улыбнулся и погладил ей по спине. – Ты жив! Ты жив!

Я остановил её поцелуем, а затем подтолкнул в сторону.

– Я так сильно по тебе соскучился, но, думаю, мы должны дать медсестре сделать её дело.

Медсестра, которую, судя по бейджику, звали Хортон, просто проверила мои температуру и давление, а затем сказала нам о часах посещения. После этого она склонилась над коляской и проворковала:

– Ну разве ты не милашка? И так хорошо себя ведёшь!

Мэрилин улыбнулась мне, а затем наклонилась над коляской.

– Хочешь познакомиться со своим сыном? – спросила она.

– Это его первая возможность увидеть своего ребёнка? – ахнула сестра Хортон.

Она подняла мою кровать, чтобы усадить меня в вертикальное положение, и Мэрилин вытащила Чарли из его комбинезона.

– Чарльз Роберт Бакмэн, это твой отец! – Мэрилин протянула сына мне.

Он был одет в синий детский костюмчик и дополнительно завёрнут в тонкое одеяльце.

Если бы я ожидал, что Чарли будет похож на Паркера – то это было даже не близко. Паркер был похож на меня и мою мать; Марли был больше похож на семью Мэрилин, её мужскую часть, всю блондинистую и крепкую.

Усадив сына на колени, я поддерживал его спину. Ему было уже два месяца, и он мог держаться прямо – с некоторой помощью. Он не слишком шумел, но глядел на меня и корчил забавные рожицы, а затем широко улыбнулся мне. Мэрилин была в восторге!

– Он знает, что ты его папочка!

– Должно быть, у него газы! – ответил я.

Медсестра рассмеялась и вышла. Мэрилин надулась, но я понюхал воздух и сказал, что был ближе к истине. Я вытянул перед ним свой большой палец, и он ухватился за него. Он был слишком мал, чтобы делать что-то ещё, но, как по мне, выглядел вполне нормальным. Я определённо не видел признаков синдрома Уильямса! Он проявляется на лице задолго до появления других симптомов.

Я пересчитал пальцы на его руках.

– Все 10! А что насчёт ног? – спросил я Мэрилин.

– И там тоже 10, – ответила моя жена.

Я ухмыльнулся сыну.

– Все 10 поросят? Я проверю позже, – я глянул на Мэрилин. – А что насчёт, ну, ты знаешь…

– Чего?

– Ну, у него есть и 21-й?

Она на секунду застыла, а затем закатила глаза и застонала:

– Мужчины! Вы все думаете, что это так важно! Да, у него есть и 21-!

Я снова повернулся к Чарли.

– Поверим мамочке на слово. Я смотреть не буду. Папочка подгузников не меняет!

– Папочка слабак! – Мэрилин забрала его обратно и понюхала его подгузники, – Сейчас ты всё и узнаешь.

Она снова вручила его мне, а затем вытащила из пачки, лежащей снизу коляски, свежий подгузник. Найдя ровное место на кровати, она умело поменяла его. Мэрилин меняла их своим братьям и сёстрам, как только стала достаточно большой, чтобы сделать это. Перед тем, как закончить, однако, она подняла его, чтобы я видел:

– Убедился? 21-й!

– Похоже, он может вырасти в 22-й, а то и 23-й, – заметил я.

– Мужчины! – после смены подгузников пришло время кормления.

Мэрилин вернула его мне, а затем выудила из сумки одеяльце и накрыла им свои плечи и грудь. Затем она расстегнула блузку и, забрав Чарли, сунула его под одеяльце. Она кормила его грудью!

– Ну, думаю, это лучше, чем бутылка, – сказал я. Мы обсуждали это во время занятий от Lamaze.

– Маленький поросёнок, вот он кто! – Мэрилин на мгновение поморщилась. – Гляди, какой ужас!

– Ну, он точно Бакмэн, – Мэрилин улыбнулась на это. – Господи, как хорошо тебя видеть. Я так по тебе скучал!

– И я тоже скучала. Но ты выглядишь ужасно! Ты так сильно похудел.

– Это изысканная больничная еда, – я пожал плечами. – Сброшенные килограммы мигом вернутся.

– Совсем не мигом, ты знаешь это.

Я снова пожал плечами:

– Теперь я дома, с вами, ребята. Я вернусь в форму. К чёрту эту диету, не так ли?

Мэрилин посерьёзнела.

– Карл, что с тобой произошло? Ты должен был поехать в Гондурас на пару месяцев и вернуться домой. Но тебя объявили пропавшим без вести и чуть ли не погибшим, затем сказали, что ты арестован, а затем ты оказался в больнице. Я не понимаю! Что с тобой случилось?

Я вздохнул и рассказал ей. На то, чтобы всё разъяснить, ушёл добрый час – ведь у Мэрилин не было понимания армейских порядков, какое было у Физерстоуна. Я пропустил часть с пленниками, просто повторив свою версию о том, что я развязал их и выстрелил в воздух, чтобы поторопить их. Ага, поторопить на пути на тот свет. Уверен, однажды в будущем они встретят меня там.

В конце она просто молчала. Чарли напился досыта, и теперь дремал в коляске. Я закончил со словами: