Отдавать девчонке свою булавку – это как бы предзаказ. Огромное количество парней отдают девушкам булавки с намерением залезть к ним в штаны. Что, чёрт, характерно – у меня это тогда удалось! Также у нас есть легенда о Проклятии Второкурсников, в которой говорилось, что если второкурсник даст девушке свою булавку, то та его в итоге бросит. Глядя логически, это было неизбежно, учитывая то, как много девятнадцатилетних знают, на ком женятся. Ладно, это не касалось Мэрилин, но тогда проклятие сработало! Чтобы не искушать его, я на сей раз не стал давать ей свою булавку.
Да, тогда мы сошлись вновь, но мне потребовалось на это полгода. Ни одна девушка не может бросить Карла Бакмэна! Я пустился во все тяжкие, тусовался сразу с несколькими девушками, которых встретил ещё до того, как виделся с Мэрилин. Я был настоящей свиньёй. Наконец, в январе мне удалось решиться, засунуть подальше свою гордость и написать ей письмо, начинающееся с извинений. Мы встретились и снова вернулись друг к другу.
Ладно, я снова облажался. Нет, я ни слова ни сказал про её семью. Теперь я был наученным и знал, как она важна для неё. Нет, в этот раз я действительно всё испортил – я назвал её тупицей.
Ну, не совсем так. Это скорее следовало из моих слов. Она окончила свои два года в MVCC и собиралась переводиться в Платтсбург-Стейт. Она написала, что будет ночевать у своей тёти Линетт, и зачем-то заметило, что теперь её образование равно моему. Да, я должен был остановиться и не оспаривать это; да, я знал, проживя с ней почти пятьдесят лет, что она была эгалитаристкой, тогда как я был элитарист. Да, я должен был знать это лучше, потому что мы не раз спорили об этом за все годы. Но нет, я был «умнее».
Вначале я ответил, что Платтсбург-Стейт вошла в топ-20 самых развесёлых школ по версии «Плейбоя», так что, может, ей не стоит хвастаться качественным обучением, полученным там. Затем я совсем уж зарыл себя, написав, что ей понадобилось пять лет и три колледжа, чтобы получить одну степень, когда как я за четвёртый год в одном колледже получаю три степени! Ладно, я «удобно» забыл о правилах Тоусона, но я думал, что в этом есть определённая поэтическая симметрия.
Странно, но Мэрилин не согласилась с моим стилем прозы. Фактически, она обиделась на мои мысли. Всерьёз обиделась. Настолько, чтобы сообщить, что она больше ничего не хочет от меня слышать. Никогда. В этой или в другой жизни. Никогда.
Никогда, никогда, никогда!
Ладно, теперь я знал, как с этим справиться – с прошлого раза, когда я облажался. Надо было лишь написать письмо с обещанием убить себя, если потребуется. Я сделал это немедленно, приложил все украшения, пообещал больше никогда не делать так и многократно написал о своей бесконечной любви. Это срабатывало раньше. Я был достаточно умён, чтобы знать, как решить эту проблему.
Моё письмо вернулось обратно из её дома с пометкой «Возвращено отправителю». Это было несколько тревожно, но я написал действительно искреннее письмо, не только излив в нём свою душу, но и линчевав себя за содеянное, и оно пришло обратно как требуемый возврат.
Она отказалась принять его.
На выходных я пытался дозвониться ей домой, полчаса отстояв в очереди до таксофона. Всё окончилось разговором с Хэрриет, которая сочувствовала мне, но не смогла убедить Мэрилин подойти к телефону и поговорить со мной, и только лишь посоветовала подождать и попробовать позже. Через месяц или два. Или, может, ещё позже.
Я собирался сделать это лично, но это также было невозможно. По окончании тренировки я не ехал обратно в Трой – я собирался в Коламбус, Джорджия, чтобы стать парашютисом. Это ещё три недели, и, если только пилот не заблудится и не высадит меня над Аттикой, я не увижу её ещё почти месяц!
После выпуска я и несколько десятков моих товарищей-выпускников были посажены в автобус вместе со снаряжением и отвезены в Коламбус. Нет более медленного вида транспорта, чем армейский автобус. Я не был уверен, успеем ли мы добраться до зимы. И вот, в конце концов, добро пожаловать в Форт-Беннинг!
Вау, что за невероятно тупая идея.
Только подумайте – я собирался дать Армии Соединённых Штатов поднять меня на самолёте и сбросить мою задницу обратно! После я не раз размышлял о своей психической устойчивости, но тогда это казалось чудесной идеей. Однажды я уже совершал базовый прыжок – школа прыжков была доступна. Для офицеров-кандидатов было открыто ограниченное количество слотов, и я квалифицировался в конце июля. Многие офицеры тренируются прыгать, может, даже большинство, включая тех, кто в итоге не идёт в ВВС. Это считается ценным пунктом в списке ваших достижений.
Научиться прыгать с самолёта – не так уж и сложно. Они привязывают тебе к заднице парашют и выкидывают вон. Обо всём остальном позаботится гравитация. Как говорят в ВВС, «ещё никто не оставался в воздухе»! У них много таких поговорок. Ещё одна – «если ваш парашют неисправен, вернитесь после приземления и мы дадим вам новый»! Они просто переполнены байками и высказываниями. У них даже есть собственная песня, «Кровь на стропах», которая начинается так:
Он был просто новобранцем, застил страх ему глаза;
Он проверил снаряженье – путь заказан был назад!
Под мотора шум пытался он держаться молодцом…
Но вот он прыгнул – и с концом!
(ХОР)
Слава, слава – что за чёртов способ умереть?
Слава, слава – что за чёртов способ умереть?
Слава, слава – что за чёртов способ умереть?
Он браво прыгнул – и с концом!
И всё это на мотив Боевого Гимна Республики.
Песню продолжает бесконечное количество куплетов и версий того, что случилось с неудачливым молодым парашютистом. Это мерзко. Его вытяжной фал рвётся, его парашют неисправен, и запасной тоже, стропы (верёвки, под которыми он болтается) душат его, он ломает все кости до последней, всюду хлещет кровь – «он браво прыгнул и с концом!» Во время тренировок ты очень рано запоминаешь эту песню. Она предвестник будущих событий.
Школа прыжков обманчиво проста, но прежде, чем ты сможешь получить вожделенный значок десантника и умереть за Бога и страну, тебе нужно пройти через неё. Это всего лишь три недели, и большинство курсантов думает – мы прошли через восемь недель основного обучения и одиннадцать дополнительного, какие, к чёрту, проблемы ещё с тремя? Так вот, затем они начинают думать иначе. Прыжки с самолёта – весьма брутальный дарвинистский процесс. Школа прыжков – очень, очень жёсткое место.
Вся первая неделя – это физические тренировки. Вы бегаете, упражняетесь, делаете приседания, отжимания и всё такое прочее. Если вы недотянули до конца недели – вы история. Они не примут вас, пока вы не будете справляться. Вас посылают домой, и вам нужно пробовать второй раз.
На второй неделе вас учат, как на самом деле прыгать из самолёта и пользоваться парашютом. Это Неделя Башни, и здесь есть куча интересных способов угробить свою задницу, нося оснастку для симулирования прыжков. У них есть целая уйма прыжковых башен, которые они купили на «Всемирной ярмарке-1939» и свезли в Джорджию, чтобы тренировать парней перед Второй Мировой.
Третья неделя – это когда вы действительно прыгаете из самолётов. Норма состоит из четырёх дневных прыжков и одного ночного. Первые два – так называемые «голливудские» прыжки, когда вы прыгаете только лишь с двумя парашютами. Вторые два – боевые прыжки, и тут уж вы нагружены всем, что должно быть у хорошо вооружённой машины для убийства, чтобы она была способна сеять в стане врагов хаос и разрушения. Последний прыжок вы совершаете посреди ночи, и он тоже боевой.
Проваливаете какую-то часть – и вы история. Сломали лодыжку на четвёртом прыжке? Вас отправляют домой, и вам приходится делать всё сначала, с самого старта. Ходили истории о парнях, которые совершали последние прыжки с вывихами и переломами – просто чтобы пройти уже через это. Должно быть, хорошая идея. Если мне придётся делать это по-настоящему, с настоящими плохими парнями в конечной точке приземления, может, я бы предпочёл, чтобы меня окружали безбашенные ребята!
