Походили по тесным длинным коридорам, вышли на террасу, что над мутной Темзой, где отдыхают парламентарии в перерывах между заседаниями — курят, пьют бельгийское пиво. Покурили, сфотографировались и пошли дальше.

В здании пусто. Только дежурные полицейские, да служащие хозяйственного управления наводят какой‑то косметический порядок.

Подошли к дверям кабинета, в котором работает Марк. На дверях табличка «Марк Уотсон». Он закрыт и опечатан на время каникул. Заглядываем через дверное стекло: над столом фотографии Данни и Каролайн. Его любимцы.

Зашли в компьютерную, где Марк и его коллеги по Хансарду приводят в порядок свои стенограммы. Потом большой кабинет, где сидят начальники. Далее по коридору идем мимо телефонных будок, из которых парламентарии говорят со своими пресс — секретарями. Ну а потом мимо дверей зала, где заседает Палата Общин.

Дверь закрыта, парламент на каникулах.

Вышли во дворик, без задержки прошли мимо полицейского поста, и по Парламентской улице, мимо памятника Черчиллю, мимо резиденции премьер — министра Джона Мейджера на Даунинг — стрит, 10, где в глубине двора видна знаменитая черная дверь; далее мимо школы конных полицейских, где обучают охранников королевского дворца, — на Трафальгарскую площадь.

Центральная площадь — тесненькая, как и все в Англии. В огороженном центре, где вокруг высоченного столпа — пьедестала, на котором взметнулась фигура адмирала Нельсона, — четыре огромных льва из черного мрамора. Толпы туристов кормят голубей. И мы покормили орешками, которые я привез из России. Туг же магазин, в котором продают корм для птиц.

С площади идем к Букингемскому дворцу. Над ним реет флаг. Это означает, что королева Елизавета в Лондоне.

Прямая, как стрела, улица упирается в роскошное здание дворца. Перед оградой — циклопическая скульптура

королевы Виктории с парящими над ней позолоченными ангелами.

На площади кучкуется народ. В открытые ворота видны шеренги солдат, конная полиция. Играет военный оркестр…

Мы прошли через мостик в прилежащий парк. Там свежий воздух, просторно и зелено. На озере плавают декоративные птицы. Тихо, спокойно, прохладно. Какой-то мальчик бросил обертку от мороженого и не попал в урну. Встал со скамейки, поднял бумажку и бросил ее в урну. Мелочь! Но приятная.

Для детей отгорожен уголок с качелями и песочницей. Малыши копаются в песке, предварительно сняв обувь возле…

В песочнице ни мусоринки, и песок чистый, как стеклышко. На газоне тут и там сидят под столетними дубами и ясенями. Чисто, красиво, безмятежно. Неплохо им тут, за Ла — Маншем…

А ведь было! И Наполеон их воевал. И Гитлер пытался. Но Ла — Манш обоим помешал. Плюс отражательнонаправляющая политика: от себя удар отвели, на Россию направили. Нам пришлось укорачивать пыл агрессорам. В результате они (на Западе) благоденствуют, мы, как всегда, бедствуем. И снова к нам лезут, все поучают. И снова у нас трудности, все чего‑то хотят от нас, все чего‑то мы хотим…

Хотеть, говорят, не вредно. Напрягаться тоже. Вон без напряжения и особого хотения, утопая в благоденствии, целая нация блекнет на глазах у всего мира. А все потому, что расслабились не в меру. Разомлели от достатка. И не только в любви, даже язык претерпевает «урезекцию». Вместо «гут монин» — просто «монин»; вместо «гуг найт» — просто «найт»; вместо «гут бай» — просто «ба — ай»! Вместо «хэлоу» — «хай»…

Нет, голова и желудок у них работают. А вот душа… Вянет душа. То есть нарушается Закон Божий: из триединства, определенного Создателем, выпадает важное звено. За что Бог и гневается. Мельчит людишек. Так можно и сгинуть с лица Земли.

Спустя несколько дней после Лондона, уже накануне моего отьезда Надя спросила:

— Ну как тебе Англия?

— Нормально. Только вот одно звено выпадает…

— Какое — такое звено?

И тут я блеснул знаниями из Библии, которую она мне подарила.

— Бог — триединое существо. Человек — тоже. Только у него иные ипостаси: мозг, душа, желудок. Если из этой цепи…

— Ясно…

— Вот и получается: хорошо‑то хорошо, да ничего хорошего.

Но это в нашей русской песне поется. А для них может то и хорошо, что хорошо.

Как бы там ни было — дай Бог им благоденствия и процветания. И спасибо за гостеприимство.

Побывавшие за рубежом любят рассказывать про изобилие там всего. И мне не обойти этой темы. Правда, видится мне их изобилие несколько под иным углом зрения. Но об этом ниже. А сейчас о школе. Вернее, о методе обучения ребят — дошколят. О том, как они учатся за игрой. Не Бог весть какая новость, но вот бросается в глаза.

И дома, и в школе, чтобы научить чему‑нибудь малыша, с ним затевают игру, которая и помогает осваивать нужное.

К моему приезду моя дочь Надя и зять Марк решили подучить детей русскому языку: надо же будет общаться с дедушкой! Стали придумывать, как это лучше сделать. Пошли в магазин игрушек посоветоваться, и там с ходу предложили им купить детское домино: на деревянных «камнях» вместо белых глазков нарисованы половинки разных животных, птиц, насекомых. Игра заключается в том, чтобы приставить на кону такой «камень», который составил бы цельную фигуру животного. При этом надо называть его по — русски. Мне по — английски, естественно.

К моему приезду дети уже знали названия почти всех животных на русском языке. Кроме того Надя научила их разным словам и выражениям, необходимым в обиходе:

«здравствуй», «доброе утро», «спасибо», «спокойной ночи», «я тебя люблю» — и спрашивать: «Как дела?»

Это «Как дела?» у них особенно забавно получалось: «Как деля?»

Через несколько дней после моего приезда дети предложили мне сыграть в это самое домино. Во время игры я заметил, что лучше всех произносит русские слова средняя по возрасту Каролайн. (Тут уместно будет сказать, повторюсь, сколько из них кому: Люсе — одиннадцать, Каролайн — семь, Данни — четыре. Анне — самой старшей — на днях исполнится восемнадцать. Она учится и живет в Кембридже, готовится поступать в университет).

Когда у Люси и Данни возникали затруднения с названием животного по — русски, они посматривали на Каролайн: она подскажет. Она выручала их всякий раз и потом, когда им надо было обратиться ко мне.

Однажды Данни надо было что‑то сказать мне. Мы с ним в доме, а Каролайн во дворе. Он несколько раз приступал ко мне: прибежит и ютится в коленях, о чем‑то просит. Чувствую по тону, и все «плиз, плиз». Я не пойму, что он хочет. Тогда он сбегал во двор и, когда вернулся, четко сказал: «Дедушка, иди сюда». Я сначала даже не понял, что он сказал: к тому времени мое ухо уже привыкло воспринимать английскую речь, а тут… Оказывается, он бегал к Каролайн консультироваться. Взял меня за руку и повел посмотреть игру «Шарик в лабиринте».

Потом Каролайн научила его говорить: «Дедушка, пойдем играть». За играми мы и учили друг друга необходимым словам и предложениям. Именно в игре с детьми я и научился немного английскому. Мне кажется, я лучше усваивал, чем когда‑то в школе, а потом в институте. А теперь частенько вспоминаю Г. К. Жукова, его «Воспоминания и размышления», где он описывает, как они играли со Сталиным в «Красных и синих». Вот почему он так гениально выигрывал битвы с немцами!

С Марком мы общались, в основном, с помощью Нади. Но несколько раз мы оставались с ним один на один. Вот тут я и ощутил этот самый пресловутый «языковый барьер».

Поехали мы в хозяйственный магазин купить доски для ремонта пола в чуланчике. Я испытал чувство, будто меня замуровали в четырех стенах: будто я среди напрочь немых.

Приехали, идем к стеллажам, я весь в тревоге — как мы поймем друг друга при выборе досок? Там всякие: 9*

широкие, узкие, со шпунтом, без шпунта… Я подошел и сказал: «Это». Марк этак вопросительно повторил: «Это?» Потом стал показывать на другие доски и что‑то говорить. Я не столько понял слова, сколько догадался, о чем он: мол, может, эти? А может, те?..