Идем к домику. Чувствую, как меня цепко свежит чистейший горный воздух. Голова от него кругом. Нас берет на пленку Саша — оператор ВГТРК «Кубань». Возле домика под пушистым дубком со свисающими дульками желудей гуртуемся, сходу намечаем программу пребывания: незаметно образуется кружок, и Владимир Федорович подробно рассказывает нам историю строительства этого домика братьями Короленко — Илларионом и Владимиром. Не знаю, может, благодаря его рассказу про домик он становиться моим главным героем на весь день. Мне все время хочется рассмотреть его пристально. Что-то понять через него. Мне как‑то даже завидно, что коллеги слушают внимательно. А я не могу вслушаться. Я почему‑то всматриваюсь в каменную стену, в ветхие деревянные балкончики, и точит меня вчерашнее расстройство.

В порядке подготовки к этой поездке я решил полистать и почитать что‑нибудь Короленковское. Стал перебирать свою библиотеку «Всемирной литературы» (двухсоттомник), и что такое?! Не могу отыскать том с произведениями В. Г Короленко. Несколько раз перелистал каталог, вчитываясь в алфавитный указатель авторов художественных произведений, и не могу найти Короленко. Корнель Пьер есть, Корогич Виталий есть, Копштейн Арон есть, а Короленко нет. Не поверил глазам своим. Пошел к соседу, попросил его полистать каталог. Нет! Хоть тресни! Лишь в указателе переводчиков в 96–м томе нахожу В. Г. Короленко. Оказывается, когда‑то он перевел стихотворение А. Мицкевича. Одно — единственное! И благодаря ему попал в библиотеку «Всемирной литературы». Уму не постижимо! Однако это так. В чем дело? Заглянул в список редакционного совета библиотеки и все понял: Абашидзе, Брагинский, Бээкман…

Отыскал стихотворение в переводе’В. Г. Короленко, читаю:

В душе моей так же

печально,

И глубь ее гак же

кристальна…

Перед поездкой сюда прочитал в «Кубанских новостях» обширный очерк о Короленко П. Придиуса, озаглавленный «Домик над морем, или Полузабытый Гений нравственности». И настолько потрясен был автор состоянием памятника русской культуры, что потащил нас туда, чтобы мы воочию убедились, что там творится.

Как мы одичали, как рушим святые места! Да, нам трудно живется. Страна разорена, богатства страны перешли в руки отечественных грабителей в законе. Хлебная корочка все тоньше. Голод, который нам вдохновенно гарбузуют «новые русские» и русскоязычные, кажется, задышал в затылок. Это страшно. Но бездуховность еще страшней. Это конец нации.

Вид домика действительно ужасает. Все, что можно было порушить, — порушено. И только каменные стены стоят монолитом.

— Из дикаря сложены! — слышу чей‑то придушенный голос, а в нем восторг. И сердце мое встрепенулось: вспомнилось детство в Новороссийске: дикарем у нас называли бутовый камень, из которого навороссийцы, да и многие жители Причерноморья, кладут фундаменты и опорные стены жилых домов. Это великолепный стройматериал! По твердости и морозоводостойкости уступает разве что мрамору. Царь — камню. Ну, то для дворцов и усыпальниц вождей, а дикарь для простонародья. Однако голь знала испокон веков толк в этом камне. И мы, мальчишки, знали в нем толк в своих забавах: пустим камень — дикарь с крутого склона Лысой горы, он катится хорошо, прыгает высоко — и не рассыпается. Не то что трескун — другой причерноморский камень. Тот легко слоится от малейшего удара, а пущенный с горы рассыпается вдребезги через два — три прыжка.

И привязались ко мне эти камни сегодня! Но я думаю — камни, что люди. Одни подобны дикарю по крепости, другие что твой трескун. Хожу, смотрю разоренные внутренности домика, а сам думаю о каменных стенах. И верхний дворик теперь уже выложен дикарем. Правда, не лучшей породы, «ослабленный», как выразился наш гид Владимир Федорович.

Деревянные части дома одряхлели непоправимо. Черепичная кровля течет. Ее попортили строители — реставраторы из ведомства А. Ф. Ачкасовой, уполномоченной беречь архитектурные и культурные памятники края. Прислали их сюда несколько лет тому назад человек 25–30.

Бригаду — так и хочется сказать банду из какой‑то конторы с претенциозным названием «Творчество». И они натворили такого, что Владимир Федорович и Валентина Семеновна до сих пор не могуг прийти в себя. Сняли кровлю, при этом попортили ее, содрали везде полы, порушили все, что можно было порушить, якобы для того, чтоб сделать все заново. Но вместо работы пустились в загул: пили, купались в море, вечерами ходили на танцы… Потом исчезли в неизвестном направлении.

Я поглаживаю рукой каменные стены и думаю: хорошо, что они каменные! И оказались не по зубам варварам из «Творчества». И весело представляю себе, как братья Короленко, изыскивая строительный материал подешевле, остановились на дикаре — стены из него простоят века. Не знали они, что этим стенам придется бороться не только со временем, но и с нашей дикостью.

Где вы, русские меценаты?! Или вы обезумели от легкой наживы? Не хочется верить, что вы уподобились стервятникам, которые с высоты своего положения взирают на то, как корчится в агонии наша Родина — Россия? Дожидаетесь часа, когда душа ее отлетит в вечность? Неужели не понимаете, что, когда не станет ее, не станет и вас? Что золото — не хлеб, его не угрызешь.

Нелепость того, что мы творим, сулит нам нелепое будущее.

Мы спускаемся ио улице Короленко в сторону моря. Недалеко от домика — музея высится трехэтажный кирпичный особняк. За глухим кривым забором бешено взлаяли огромные лохматые псы. Особняк только возведен, еще не отделан. Голая кирпичная кладка, пустые глазницы окон, дверных проемов — и вдруг на фронтоне электронные часы. Идут, показывают правильное время. И смотрятся почему‑то нелепо. Поистине примета дикого нашего нелепого времени! Вернее, безвременья.

На кривых же воротах — отлитые из металла дощечки, оповещающие: «Не входить» и «Во дворе собаки». Людей, и правда, не видно.

По сторонам улочки слева и справа — дома, домишки, и ветхие завалюшки, а с ними по соседству новостройки коттеджей — целый городок! Настроено навалом, если можно так выразиться. Без малейшего признака архитектурной мысли. А какой уголок! Чудо! Упоительной свежести воздух. Близкое дыхание моря. Да здесь при хозяйском подходе можно устроить рай земной. А устроили хаос.

Хаос в делах, хаос в мыслях, хаос в душах…

Боже мой! Встали бы братья Илларион и Владимир Короленко и посмотрели, что здесь сотворил «свободный» народ, они бы умерли снова от досады и ужаса. А ведь Владимир Галактионович, как никго другой из русских интеллигейтов, верил в неизбежность обновления жизни россиян. И был одним из ярчайших выразителей предчувствия этого обновления. Вот это оно?..

«Кубанские новости» 04.11.1998 г.

Краснодар — Джанхот — Краснодар.

Так называется игра — практикум в сиротском Детском доме Новороссийска. Здесь содержатся дети от трех до восьми лет. По исполнении восьми, ребенка передают в школу — интернат. Всего их в доме 55. Некоторые с дефектами, как в физическом, так и в умственном развитии. С этихми занятия проводят по особой программе. А игра — практикум «Вечером в семье», на которой я поприсутствовал, проводится с нормальными детьми.

Лишенные по разным причинам настоящей семейной жизни, они с упоением разыгрывают жизнь в семье. Где «папа» и «мама», «дедушка» и «бабушка», «сестренки» и «братишки»; где по вечерам все собираются за семейным столом. Все, конечно, понарошку, но дети, и с ними взрослые, настолько входят в роль, что я порой терял чувство реальности происходящего.

Начинается все с того, что «дедушка» и «бабушка» и дошкольница — «внучка» нянчатся с малышкой, которая еще в коляске; ждут «папу» и «маму» с работы. Раздается звонок (чья‑то рука звонит колокольчиком), входят «папа» и «мама».

«Папу» играет Ваня Сафрыгин — мальчик лет пяти; а «маму» — учитель — дефектолог Алла Васильевна Лашко — высокая, стройная женщина в очках. До смешного разновозрастны «муж» и «жена»! Но это только сначала, а потом… Потом и мы, зрители, входим в роль: я и учителя, няни, свободные от своих дел, сидим полукругом на детских стульчиках, сопереживаем.