Примерно в таком ключе мы жили до июля 1995 года. Потому что в писательской организации раздрай, потому что какая‑то странная настороженность, ходят какие‑то слухи. Будто идет тайная растащиловка имущества писательской организации… А потом и в самом деле оказалось, что В. Канашкин прихватизировал журнал «Кубань» и почти без передышки, стремительно отдал редакционные комнаты за двухкомнатную квартиру якобы под редакцию, на самом же деле…
Но эго суд установит.
Грубо, со скандалом отказался подписывать акт очередной инвентаризации, и числящиеся за ним мебель и оборудование на миллионы рублей исчезли в неизвестном направлении. Окрыленный всеобщей всероссийской растащиловкой и безнаказанностью, зверски нахамил писателям, которые пытались его остановить.
В это же время, как оказалось, группа писателей прихватизировала на манер В, Канашкина писательское издательство «Южная звезда» и 360 тонн бумаги.
Писатели потребовали внеочередное собрание, которое приняло характер чрезвычайного. На нем В. Канашкин и тогдашний ответсекретарь С. Хохлов подверглись сокрушительной критике. С. Хохлов туг же подал в отставку, В. Канашкин в очередной раз поклялся вернуть журнал и, как раскаявшийся, в порядке примирения (по выражению В. Лихоносова), был избран в новый состав бюро.
Новым ответсекретарем по предложению того же Лихоносова был избран Михаил Ткаченко. Один из яростных разоблачителей С. Хохлова. Молодой, энергичный, говорят, подающий надежды поэт. И только что проявил бойцовский характер…
Сформировали бюро под него (по его желанию), и у нас началась новая жизнь, про которую тоже можно сказать словами вышеупомянутого романса, с некоторой интерпретацией, правда: «Не скучно, но грустно…»
Под давлением В. Канашкина и его явных и тайных сподвижников уводили бухгалтера В. А. Пошагаеву — честного, принципиального человека, проработавшего в писательской организации около тридцати лет. Она стала нежелательным свидетелем растащиловки.
Движимый энергией в заметании следов, В. Канашкин теперь стал приступать к самому Михаилу Ткаченко, требуя списания числящегося за ним редакционного имущества, стоящего на балансе писательской организации. М. Ткаченко, к его чести, заупрямился. Члены бюро его поддержали. В результате разбушевавшийся В. Канашкин вылетел из состава бюро.
Так закончилась первая серия нескучной нашей жизни. За нею последовала вторая, которую можно назвать «Самоутверждение». В общем‑то в самоутверждении человека в той или иной ипостаси нет ничего предосудительного. Но Михаил Ткаченко стал самоутверждаться своеобразным способом: я не ответсекретарь, я руководи
тель писательской организации. Желая показать крутой свой норов, в пику дотошным писателям нарек себя и того хлестче — председателем Союза писателей Кубани. Мол, знай наших!
А тут снова эти дотошные писатели:
— Но ведь Кубань — это не только Краснодарский край. Это и Адыгея, и в какой‑то степени Ставрополье, Кабардино — Балкария… Или тебя и там избрали ответсекретарем?
Михаил Ткаченко стал назначать членов бюро и наводнять его своими людьми. Писатели возроптали. Общественность перестала воспринимать его всерьез. А заодно — и писательскую организацию.
Недавно мы все‑таки провели выборы нового председателя писательской организации. Новым председателем стал П. Придиус. Но тут начала раскручиваться третья серия из жизни писателей Кубани. Я бы назвал ее: «И концы в воду». Дело в том, что комиссия по приему — сдаче дел не может дозваться Ткаченко, чтоб он сдал дела. Он не хочет примириться с тем, что его не избрали. Вот так‑то.
Но уже маячит четвертая серия, в которой писатели на очередном собрании, намеченном на октябрь, наверняка спросят: куда подевалось писательское имущество? А заодно, слегка опомнившись, спросят у себя, как это получилось, что В. Канашкин, умыкнувший это имущество, проскочил в новый состав правления.
В общем, живем не скучно, но грустно. Грустно оттого, что дали втянуть себя в такую грязь, от которой придется отмываться годы и годы.
«Литературная Россия», № 35.
НАМ КРОЯТ СМИРИТЕЛЬНУЮ РУБАШКУ?.
Эхо празднования 200–летия со дня рождения А. С. Пушкина все еще катится по России. А мысли возвращаются к тому, как все было. А было по — разному. Кто‑то с добрым сердцем готовился отметить великую дату, а кто‑то… Помнится, госпожа Новодворская сразу по нескольким каналам нашего свободного (от совести, очевидно) телевидения озвучила свою стратегию подхода к юбилею Пушкина. С характерной для нее артикуляцией и с обычной своей дремучей наглостью она обрушила на нашего затурканного телезрителя ушат прокисших уже исторических теледомыслов, опрокинув, как всегда, все с ног на голову, перепачкав русскую историю.
По ее мнению, Пушкин в «Капитанской дочке» воспел бандита номер один. За ним, в порядке ее умозаключений, она поставила Ленина, при этом забыв почему‑то, что самым близким его сподвижником был Лейба Троцкий (Бронштейн). Жонглируя словами, как тот паршивый фокусник, которому фокус не удался, она тужилась отвести глаза от нынешних, настоящих бандитов, которые разрушили Великое государство СССР и теперь по кирпичику разбирают Россию.
Да зачем далеко за примером ходить? Наши местные провокаторы ухитрились на местном, т. е. нашем кубанском уровне исподволь напакостить в этот день. Например, в конференц — зале библиотеки Пушкина, где проходило торжественное собрание, изумленным участникам был представлен портрет Пушкина. Характерно горбонос и откровенно похож на… В общем, на тех, кто не так давно под дикий хай «раскручивал» циничные «Прогулки с Пушкиным» Синявского.
Группа молодчиков из шибко демократических кругов пыталась «затопать» и освистать речь главы администрации края. Я взглянул в сторону свистунов и, к своему удивлению, увидел там лиц весьма и весьма причастных к культуре и даже к творческой интеллигенции.
Ну да Бог с ними. Очевидно, это и есть их настоящий интеллект.
А мне вспоминаются школьные годы, когда в наше сознание входил образ великого бунтаря Емельяна Пугачева — народного заступника. Закладывали в наши души революционный дух именно на этом произведении Пушкина «Капитанская дочка». И это делали не кто‑нибудь, а наши «доблестные» потомки творцов революции. Предтечи Новодворских. Тот же А. Луначарский или, скажем, Д. Благой. Теперь их дети и внуки разворачивают наше сознание на все сто восемьдесят.
Вспомним, как Дмитрий Дмитриевич Благой — самый титулованный литературовед — пушкиновед — написал в своих трудах: «Образ вождя народного восстания в романе Пушкина предстает во всей его суровой социально — ис
торической реальности». Далее. «Действительно, ему в высшей степени присуще чувство справедливости. Как русский богатырь былинного эпоса, он вступается за всех слабых, обездоленных. «Кто из моих людей смеет обижать сироту?» — грозно вопрошает он. Пугачев способен на глубокую признательность, памятлив на добро (его отношение к Гриневу). И все это отнюдь не поэтический вымысел. Именно таким предстает он в дошедших до нас и в значительной мере, несомненно, известных Пушкину народных песнях, преданиях, сказах».
«Тем значительнее, — пишет Д. Благой, — пушкинский образ Пугачева, в котором вместо исчадия ада перед читателем предстало яркое воплощение многих замечательных черт русского народа, его национального характера».
Сам Пушкин пишет о Пугачеве в «Истории Пугачевского бунта» — публицистическом произведении, названном так по требованию самого Николая Первого, написанном и опубликованном раньше «Капитанской дочки»: «Весь черный народ был за Пугачева… Одно дворянство было открытым образом на стороне правительства…».
А. В. Луначарский писал: «Как ни в одном другом произведении Пушкина, особенно видное место в «Капитанской дочке» отведено народу».
Нет нужны продолжать цитировать всемирно известных деятелей литературы и культуры, которые сделали карьеру на исследованиях жизни и творчества Пушкина, в том числе «Капитанской дочки», единодушно признававших историческую роль крестьянского восстания под предводительством Пугачева. Как нет надобности доказывать и то, как широко и безудержно эксплуатировали образ великого бунтаря и народного заступника отечественные и экспортированные революционеры и классики освободительных идей. Когда «богоизбранные» добивались равноправия. Теперь же, когда они почти у власти, когда они уже сами господа и дворяне кремлевско — ельцинского образца, они ринулись выкорчевывать из сознания народа бунтарский дух, противление злу насилием. Проще говоря, они решили, что наступил час, когда надо надеть на русский народ смирительную рубашку. Вот и раскудахталась «госпожа» Новодворская о бандитах, проливавших кровь русского народа. Экая озабоченность о русском народе!
