Печальное зрелище!

Лесовозные дороги сделаны наспех и небрежно. На обочине сотни и сотни поверженных и неиспользованных деревьев. Развороченная земля, изуродованные русла речек и ручьев; тут и там штабеля невывезенного почему‑то леса, мотки и обрывки ржавеющего троса, детали машин, грубо устроенные разделочные площадки. Эта кошмарная мешанина из древесины, земли, железа и разного брошенного оборудования или частей от машин производит гнетущее впечатление. Эти картины бесхозяйственности и разора напоминали мне картины послеоккупационного Новороссийска. Особенно на передовой (на линии фронта), где больше года противостояли наши немцам. Воронки от снарядов и мин, неубранные трупы, колючая прово-

/

дока и разные боеприпасы. Этот кошмар войны сильно походил на кошмар лесозаготовок в наших лесах. Только вместо трупов на лесосеках, разделочных площадках, вдоль лесовозных дорог и трелевочных волоков — жугкие навалы ценнейшей брошенной древесины. Это не хозяйственная, а бесхозяйственная деятельность. Я бы даже сказал — варварская. «Почти полмиллиона кубометров древесины — третья часть, — пишет далее В. Я. Нагалевский, — от заготовленной, получив ярлык «отходы», остается в лесу гнить, или в лучшем случае ее сожгут как дрова». Это так. Душа сжимается, когда я вижу среди этой буйной, на грани помешательства, «хозяйственной деятельности» стайку больших солнцеподобных горных ромашек. Они здесь как в стране великанов — выше роста человека, с головками, что у подсолнуха. Поворачиваясь вслед за небесным светилом, они как бы в недоумении оглядывают результаты этой самой «хозяйственной деятельности» людей. Это дикое вторжение. И отступают подальше от дороги, от разделочных площадок, будто боятся, что им оттопчут ноги. А их просто уничтожают. И этому варварству нашли этакую обтекаемую формулировку — природа отступает под прессом хозяйственной деятельности человека. Мы лицемерно озабочены повреждением защитного озонового слоя, верхней атмосферы Земли, в то же время наращиваем объемы производства любимых нами автомобилей, фреоновых холодильников, добычу и сжигание угля, нефти, газа. Никто не против этих прелестей. Но надо же в меру и по уму.

У меня до сих пор перед глазами пихты — великаны в широком и глубоком горном распадке, заросшем разнопородным лесом. Они поднялись кронами над слоистыми туманами, замерли в недоумении. А к ним подбираются, урча где‑то в утробе распадка, трелевочные трактора. Пихты подрагиваются в ужасе, кутаясь зябко в тонкие туманные пледы. Как ни величественна Природа, она бессильна перед нашествием глупых людей. Об этом мне журчит и ручеек, который пробился светлой струйкой через широкий и грубый тракторный след. Суждено ли ему пробиться к матке — реке Белой?

Я присел на корточки перед муравьиной кучей. У муравьев переполох. Может, даже паника. И они не знают, что делать. Хотя работы у них навалом. Где‑то я читал, что одна муравьиная колония уничтожает килограмм вредных для леса насекомых. И способна оградить от вредителей около четверти гектаров леса. Они бы и рады заняться

своим делом. Но им не дают. Рядом, на развороченной бульдозером площадке, дико взвывают бензопилы, страшно рычит лесопогрузчик и то и дело взрывается рокотом трактор. Подрагивает земля под муравьиными ногами. Что-то они затевают. Может, переселение? А может, ведут дополнительный набор в свою муравьиную армию? (Говорят, у них есть армия, правительство и даже здравоохранение). Вот и объявили они осадное положение. Готовятся выступить против нашествия людей. Да где уж им!..

В «Красной книге» все виды растений и животных подразделены на пять категорий, в зависимости от степени угрозы исчезновения. Первая категория — это виды, находящиеся под угрозой исчезновения. Пятая — восстановленные виды, благодаря принятым мерам. Более всего в книге растений и животных второй и третьей категории. Открываю страницу наугад: «Ковыль красивейший. Вид находится на грани исчезновения. Внесен в «Красную книгу».

Боже мой! Это прекрасное растение, придающее открытой местности, когда дует ветерок, серебристую шелковистость. Это тот самый ковыль, который воспет в народных песнях!

Я каждый раз, когда приезжаю в родной Новороссийск, хожу на Красовский перевал. И всегда тащу с собой «Справочник — определитель» трав. На перевале я блаженствую среди буйного разногравия и заодно просвещаюсь: выбираю незнакомый цветок или травку и определяю ее название. Благодаря «Справочнику» я узнал, что всем известный одуванчик называется козлобородником сомнительным. Что голубенький цветочек, расположенный вразбежку на стебельке, называется цикорием обыкновенным. По-нашему воронец называется пионом тонколистным. Тюльпан — тюльпан Шренка. И вдруг читаю в «Красной книге», что этот тюльпан на грани исчезновения. А воронец, то бишь пион тонколистный, — уже редкий вид, внесен в Красную книгу СССР. А я их ношу маме с перевала каждую весну. И замечаю, что их все меньше и меньше. Выходит, у меня на глазах, в течение моей жизни, исчезают с лица земли любимые мои цветы. Не хочется верить, что если моя внучка Юля, которая побывала со мной на перевале Геще видела тюльпаны и воронцы, то внук Женя уже может и не увидеть. Я смогу только рассказать ему про тюльпан. Как и о ящерице, которую поймаешь за хвостик, а она оставит его и убежит.

Все это наводит на грустные мысли. А что сделаешь? Ничто не вечно в подлунном мире. И мы тоже. Однажды и нас не станет. Это заложено в Природе — появление и исчезновение. Так в чем же дело? О чем печемся? О каком‑то ковыле, ящерице. А в том, очевидно, что Природа сама распорядится сменой «декораций», и не надо толкать ее под руку. Не то можно спровоцировать такой процесс, от которого нам не поздоровится. Нас самих придется заносить в Красную книгу. Только кто это сделает?

Так что если вдуматься, «Красная книга» в конце концов о нас с вами. И спасибо создателям за ее за «красный огонек» — предупреждение. Проникнемся с Божией помощью.

Кубанские новости» 30.12.1994 г.

Мой однопалатник по санаторию «Ейск» прибыл с Алтая. Он поставил чемодан, бросил журнал на стол и начал раздеваться. Заметив, мой интерес к журналу, сказал:

— Купил в Барнауле. Чтоб не скучать в дороге. — И, подал его мне.

Журнал «Алтай», № 6, 1991 год.

— Там интересная повесть, — продолжал он. — «Волчья охота».

Я открыл журнал, пробежал глазами «содержание». О! «Валерий Шатыгин. Волчья охота». Однокашник по Литинституту. С тех пор я стараюсь «достать» и почитать его.

Итак.

Трое друзей, фронтовиков — разведчиков, очутившись после ратных дел на мирной ниве гражданского строительства, как бы нанизанные на административно — служебную вертикаль, постепенно нисходящую «от Москвы до самых до окраин» до стройки на Алтае (дорога через перевал Карахач), сами того не замечая, под давлением «неких обстоятельств» втянулись в такую волчью жизнь, которую действительно иначе не назовешь, как волчьей охотой.

Справа Валерий Владимирович Шатыгин

Академик Сукристов, витающий где‑то в правительственном поднебесье, управляющий трестом Бочкарев, стоящий в центре между стройкой на Алтае и Москвой, и начальник строительства дороги Шестопалов — вот главные герои, на которых держится стержень сюжета. Три волчары строительства коммунизма, прошедшие фронтовыми дорогами, видавшие смерть в глаза, сломавшие хребет фашистскому чудищу, познавшие настоящее солдатское братство, пришли с фронта домой строить мирную жизнь. Но… Что‑то довлеет над ними. Громоздкое, холодное, бездушное и… непонятное. Образ этого «непонятного» дан в начале повести. Это, если говорить о деле, — снежный, недоступный Карахач. Он царит над горными таежными распадками, взирает со своего холодного высока на суету у своего подножия, и никто не может постичь его студеную поднебесную, жестокую «мудрость»; никто не смеет приблизиться безнаказанно к его вершинам, и никто не может рассчитывать на его участие или снисходительность, потому что он равнодушен ко всему — что там, внизу. Хотя мы понимаем, что без подножия не бывает вершин. Но жизнь устроена странно: именно живот