Нехитрый в общем‑то сюжет — извечный человеческий восторг новизной жизни, обычное нормальное разочарование жизнью, и надвигающаяся тень вечности — все это как бы щемяще знакомо, но подано необычно. Действительно, как‑то поперек. Необычными — обычными словами, неожиданными образами «выпуклый прилежный лоб», «в желудках плескался шелк», «золотоватый голос»,

«живое золото», «неусидчивая планета», «пиджаки из печной жести», «мир, молодой, как огурец пупырышками» и т. д. Целая россыпь образов и неожиданных стилистических оборотов, любая половина которых могла бы украсить солидный рассказ — все приятно удивляет, радует и даже восторгает. Плюс неожиданная, как правило, концовка, похожая на прерванный бег, сход с дистанции. Что вызывает недоумение, а порой и досаду. Автор как бы бросает вызов классическим образцам литературы и искусства. Дразнит читателя. Нарочито раздражает. Заставляет вернуть взгляд на прочитанное, пораскинуть ленивым своим умишком, попытаться понять, о чем собственно речь? Напрячься: что хотел этим сказать писатель? В этом тоже своеобразие художника Николая Ивеншева. Не говоря уже о свежести языка, особой манере мыслить и… провозглашенной автором исповедуемой манере «ходить поперек». Неизведанными путями.

Откровенно говоря, меня не приводит в восторг экспериментирование в духе сюрреализма, импрессионизма, модернизма и прочих измов. Я убежденный сторонник ясного и четкого художественного изображения в духе реализма. Меня тихо раздражают смазанные картины Манэ и Монэ. А «Черный квадрат» Маневича удивляет своим откровенным агрессивным одурачиванием здравого смысла. И в искусстве, и в литературе всякое выпендривание меня настораживает и я, грешным делом, думаю о модернистах как о тех, которые от жиру бесятся. Слегка переделывая это простонародное выражение: люди экспериментируют от большого ума, сверхталанта. Их стесняют рамки классического искусства, они уходят или пытаются уйти за рамки реалистического изображения. Ну что ж, думаю про себя, остается только позавидовать им. Не всякому дано такое видение. А главное — умение так изобразить. Как не всякому ученому дано понять Теорию Относительности Эйнштейна. Когда я прочитал, что всего пять-шесть человек из умнейшего мира способны ее понять, я откровенно успокоился: ибо получается, что не так уж глуп и я. Точно так я спокоен, когда смотрю картины или читаю книги авторов, пишущих необычно. При этом я все явственнее вижу в этих модернистских экспериментах «подпорки» чисто реалистического характера. Без них, без этих «связок», как бы воровски позаимствованных у реализма, модернизм — шелуха, не более.

Но человек любопытен от природы. Ему хочется понять даже непонятное. Мне кажется, в конечном счете, модернисты и ставят такую задачу — заставить человека шевелить мозгами. В этом смысле я их оправдываю и воспринимаю. И потом, я никогда не забываю изречения одного умного человека. Не помню, где я прочитал однажды: «Все модернисты, если они нормальные, не больные люди, кончают реализмом».

Мне кажется, Николай Ивеншев очень близок к тому, чтобы перейти на здоровый реализм. Именно это повлекло меня к нему. Именно это — понимание того, что он выползает из модернистского детства в литературном искусстве в вечно новое классическое реалистическо — фантастическое изображение, и подвигло меня на этот очерк.

Я читаю в «Литературном Краснодаре» восторженный отзыв Владимина Жилина (Шифермана) на книгу Николая Ивеншева «Портрет незнакомки» и думаю, чего в нем больше — действительного восторга или радости по поводу появления еще одного, так любимого ими «сиреневого тумана», в котором, словно в дремучем лесу, они намерены водить за нос русского человека? Умный Коля Алексеевич, по — моему, больше водит за нос их, чем нас.

Так мне кажется. А то, что он ходит поперек — то издержки взросления. Он просто пользуется пока боковым зрением.

Николай Ивеншев выступает часто со статьями о литературе, о писателях. Статьи его изобилуют неординарными, яркими, порой резкими и даже дерзкими высказываниями. «Российскую действительность, всю нашу жизнь всегда подпирала, как убогую избу, литература». «Но вот литература стала рушиться. Началось все с карнавала. Московские писатели стали жечь чучела своих противников. Такой смрад пошел. В глазах простого люда писатели превратились в довольно сволочных людишек». «Женщинам захотелось «западных» и «дворянских» чувств». «Поэзия — нежнейшая часть литературы. Она погибла или погибает первой. Когда‑то Вознесенский с Евтушенко собирали стадион «Лужники». Три года назад А. Вознесенский с «поэзоконцертом» приехал в Краснодар. Было продано три билета». «Один из печальных итогов века — из мира уходит женщина. Остается, конечно, пол, детородные функции. Но женщина в том понимании, какой она была в XIX, да и в середине XX века, уже пропала. Из‑за нее не дерутся на дуэлях». «Наши «дамы» в современных иллюстрированных журналах вывернуты наизнанку, до

кишок. К чему я это говорю? Уходит женщина, уходит и поэзия, и литература». И т. д.

Это т. с. его общие суждения. А вот несколько слов о своем творчестве: «Мои рассказы — это всегда сопротивление тупости, демагогии, чиновничьему садизму. Маленький человек зажат. Он в стальном сейфе, но он все равно будет стучать кулаками по броне».

В новелле «При лужке, лужке…» Настасья Куликова, продав козу перед родительским днем, раздала долги и купила продуктов, мать помянуть. «Кладбище, — пишет автор, — в родительский день в теперешней прохудившейся жизни оставалось единственным местом, где люди что‑то дают от сердца, а не по принуждению». Она обиходила, как могла, мамину могилу, вырвала траву, испачкав пальцы. «И здесь хотела перекреститься, но, взглянув на измазанные руки, раздумала. Может, нельзя грязными?»

Ах, если б сильные мира сего и всякие хитро- и великомудрые, у которых руки не то что в грязи, в крови по локоть, в народном добре по плечо, вознеся персты для крестного знамения, хоть бы разок задумались: может, нельзя грязными?

Великолепная, если не великая мысль! В духе чистейшего реализма. И вдруг в этой же новелле: «наглая зелень».

Обычно про зелень (зеленую траву) все поэты мира подбирают самые красивые слова. А тут «наглая». Одно слово, штрих, а как точно передает оно состояние души героини, только что выпросившей у Северянина, купившего у нее козу, разрешение проведывать свою Фиску. Показ состояния человека на контрасте: тончайшее движение человеческой души и «наглая» зелень.

Это вам не сюрреализм…

ЛИХОНОСОВ Виктор Иванович. Прозаик. Родился в 1936 г. на станции Топки Кемеровской области. Детские и юношеские годы провел в Новосибирске. Окончил историко-филологический факультет Краснодарского пединститута.

Однокашник замечательного русского критика Юрия Селезнева.

Первый рассказ «Брянские» опубликовал в 1963 году в журнале «Новый мир». Получил «благословение» самого А. Т.

Твардовского. Автор более тридцати книг. Лауреат Государственной премии. Делегат нескольких всероссийских и всесоюзных съездов, член правления Союза писателей России. Член бюро и почетный председатель Краснодарской краевой организации. Почетный гражданин г. Краснодара. Автор известного романа «Наш маленький Париж».

Член Союза писателей России.

Живет в Краснодаре.

Летом 1996 года я был в гостях у дочери в Англии. Она журналист. Сотрудничает с одной из газет, издаваемых на русском языке. Будучи в Лондоне, мы заскочили в редакцию буквально на минутку. И первое, о чем меня спросили, когда узнали, что я с Кубани: «Как там Виктор Лихоносов?»

Я почему‑то не удивился. Может, потому, что перед вылетом из Москвы многократно слышал от столичных тот же вопрос. И как бы привык к тому, что Кубань ассоциируется с именем Виктора Лихоносова. И все благодаря его легкокрылому русскому образному слову.