Я еще не понимал тогда, что и здесь, в писательской среде, существует строгий иерархический закон подчинения младшего мнению старшего. Я тогда наивно полагал, что в литературе должна царить свобода суждений. Не тут‑то было! Я почувствовал после выступления на семинаре некий холодный сквознячок по отношению к себе некоторых писателей. Меня предупреждали и Павел Кузьмич Иншаков, и Владимир Алексеевич Монастырев, и Анатолий Дмитриевич Знаменский, давшие мне рекомендацию в СП, что организация негласно разделена на группы по некому непонятному в то время для меня признаку. И что во главе каждой группы стоит свой как бы вожак. Между группами идет скрытая, как теперь выражаются — подковерная, борьба за некие интересы. Я попал под жернова этой борьбы: дело в том, что одним из на

правлений борьбы был прием в СП. То есть пополнение рядов писательской организации молодыми литераторами держалось под жесточайшим контролем той и другой стороны: одна группа норовила подготовить и принять своего человека, другая — своего. Я считался этаким нейтральным, но как бы тяготеющим к группе Монастырев — Абдашев. (Я дружил с Монастыревым, по его предложению и настоянию меня «взял» в подшефные Юрий Николаевич, который и писал обо мне хорошо, и не возражал против моего назначения ответсекретарем альманаха). В то же время противоположная группа имела на меня «виды» как на своего человека. Там царили Иншаков и Знаменский. Очень мне симпатичные люди. Они и «просветили» меня относительно группировок. А Павел Кузьмич даже подсказал мне доверительно взять рекомендации у писателей той и другой стороны, чтоб уравновесить заинтересованность во мне. И вот надо же было случиться этому семинару и моему выступлению на нем. По сути дела против своего шефа — Юрия Николаевича Абдашева. Последствия этого рискованного шага Я тогда плохо понимал, но вскоре почувствовал, когда при голосовании о моем приеме в СП я недобрал целых семь голосов. А потом вообще против меня началась сначала тайная, а потом и открытая кампания со стороны группы Монастырев — Абдашев. И когда редактором альманаха пришел И. Кикило, меня стали откровенно выживать с должности ответсекретаря. Они стали «давить» на редактора, редактор на меня — уходи. Я недоумеваю — почему? По работе никаких претензий, так в чем дело? — «Они требуют». — «Кто?» И Кикило мне сказал кто. И до меня наконец дошло, что я наделал, выступив на семинаре в защиту Саши Мартыновского.

Он до сих пор вспоминает об этом и до сих пор удивляется, как это я осмелился выступить против Абдашева? Меня десять лет потом мурыжили, «катали» на собраниях. До тех пор, пока они не отделились. Что это такое, может понять только человек, переживший подспудную неприязнь. Меня дискредитировали долго, изощренно. Приняли в Союз уже и Сашу Мартыновского, а я все ходил в претендентах. Он стал оргсекретарем при ответсекретаре писательской организации. А я все дальше, дальше отодвигался от заветной мечты — стать членом СП. Саша удовлетворенно улыбался, выпуская одну книгу за другой. Они тогда тайком от писательской организации учредили издательство «Южная звезда» — он, Хохлов, Недушкин и

Драгомиров. За что потом были крепко «биты». Но… Дело прошлое.

А я не жалею, что выступил тогда по совести. Это было мое первое и фундаментальное выступление — с тех пор я никогда не кривил и не кривлю душой, когда речь идет об оценке произведения коллег и молодых литераторов. Я тешу себя мыслью, что тогда, на семинаре, я по сути дела продвинул писательскую судьбу Александра Мартыновского. И в какой‑то степени благодаря этому на свет появились великолепные его книги: «Спираль» и «Оборотни». Как знать, не выступи я тогда, не поддержи его, русская литература не имела бы в своих рядах настоящего русского бойца, а в своем арсенале обостренно бойцовские книги его.

В этом очерке я больше пишу о взаимоотношениях в писательской организации, чем о писателе Мартыновском. Сделал я это сознательно. Во — первых, потому что нахожу это мое выступление прекрасным предлогом поговорить о подспудной борьбе, о том, что пережито лично мной и касается лично Саши; во — вторых, потому что в разделе «Литературная критика» я подробно коснулся творчества

А. Мартыновского на примере его прекрасного'романа «Оборотни».

Несмотря на некоторые шероховатости в наших отношениях, я сохраняю к нему добрые, нежные чувства. Это безгранично одаренный человек. Спокойный, уравновешенный, глубоко мыслящий, благодарный гражданин России.

МОНАСТЫРЕ В Владимир Алексеевич. Прозаик. Родился в 1915 г. в Москве. Образование высшее. Окончил пединститут им. К. Либкнехта. Работал учителем.

Участник ВОВ. Сражался в составе казачьего пластунского соединения. Освобождал Кубань. Награжден орденами Красной Звезды и Отечественной войны 2–й степени.

Печататься начал в годы войны в армейских газетах, будучи военным корреспондентом. Статьи, очерки, зарисовки.

После войны появились его рассказы в разных изданиях. В альманахе «Кубань», в журнале «Советский воин»…

В 1951 г. вышел сборник «Пять дней». Затем в Воениздате и в «Молодой гвардии» одновременно выходят сборники его рассказов и повестей.

В разные последующие годы издаются книги «На перевале», «Люди в горах», «Тетрадь с девизом», «Норд-ост», «Гражданский иск» и др. В Краснодарском книжном издательстве и в Москве.

Некоторые его произведения изданы за рубежом — ГДР, Чехословакия.

В. А. Монастырев избирался ответсекретарем писательской организации. Депутатом городского Совета народных депутатов.

Член Союза писателей СССР.

Ушел из жизни в 1982 г.

Как человека и как писателя его часто вспоминает Иван Лукьянович Дроздов. Который более тридцати лет проработал директором Бюро пропаганды художественной литературы при писательской организации и знает все обо всех. Он говорит, что Владимир Алексеевич был одним из

самых культурных и порядочных людей. И одним из лучших ответсекретарей. Самый демократичный и обходительный.

А лично для меня — он еще и литературный крестный. Если можно так выразиться. Он первый заметил меня и, как говорится, благословил.

Это был серьезный, солидный человек. Временами казался суровым. Когда речь шла о достоинствах рукописи, чистоте русского языка. Помню, как он меня распекал за слово «сосисЬка». (Я написал с «Ь» знаком). Так отчитал, сверля своими глазами — буравчиками, что я запомнил на всю жизнь.

— …Взялись писать, батенька мой, так научитесь русскому языку сначала…

Я готов был провалиться сквозь землю. От его этого «гарнира» к злополучной «сосисЬке». Всякий раз, когда сажусь вычитывать рукопись, я вспоминаю Владимира Алексеевича. Это хорошо мобилизует остроту внимательности при чтении.

Не могу удержаться от соблазна и не рассказать о том, как он меня заметил.

Я жил тогда с семьей под Майкопом, в Хаджохе. Оттуда и послал в альманах «Кубань» свой очерк «Хор Яши Добрачева». О самодеятельном хоре при клубе им. Маркова в Новороссийске. Я был несколько лет его участником.

Очерк попал к Монастыреву на рецензию. Он прислал мне коротенькое письмо: «Ваш очерк одобрен. Готовится к публикации в альманахе «Кубань». Будете в Краснодаре, заходите. В. Монастырев».

При первой же командировке в Краснодар я воспользовался приглашением Владимира Алексеевича. Позвонил ему. Он назначил мне место и час встречи. В писательской организации. Там же находилась тогда и редакция альманаха «Кубань». Захожу. В большой комнате несколько человек. Один сидит за столом. С гладкой лысиной, розоволицый. Смотрит на меня доброжелательно. Он как‑то сразу понял, что это я, а я понял, что это он. Говорит присутствующим:

— А это Ротов. Автор очерка «Хор Яши Добрачева»…

Больше ничего не помню. До того был смущен вниманием настоящих писателей, которых впервые видел живьем.