Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Ящики кухонных столов открываются легко. Так и выкатываются. Стоит только тронугь. Будто они там на роликах.

Пылесос имеет переключатель для четырех степеней ворсистости линолеума. И устроен наподобие утюга для пола, с длинной ручкой.

Стиральная машина — умница — работает по заданной программе.

Дочь стирает на ней каждый день. Я подозреваю, что ей нравится стирать. Еще бы! Она закладывает белье, задает машине программу, и мы едем куда‑нибудь проветриться. Машина все делает сама: дозирует воду, ее температуру, стиральный порошок, отбеливающее; выстирает, прополоскает, отожмет и выключится, когда все сделает. Мы приезжаем — все готово. Остается повесить белье. Потом погладить.

Вот гладить — почти такая морока, как и у нас. Правда, утюг выдерживает заданную температуру и сам увлажняет из встроенного пульверизатора.

Духовой шкаф — дружище — еще похлеще стиральной машины. Мы ставим в него то, что нам надо подогреть к обеду или ужину, задаем ему программу, он подогревает нам обед и поддерживает его в заданной температуре к нашему приезду. А приезжаем мы к обеду без пяти двенадцать, к ужину — без пяти шесть. И сразу за стол.

Душ в туалетной комнате расположен не над ванной, как у нас, а в автономной нише. За легкой застекленной дверью. Умная такая дверь! Ты ее прикрываешь, а она из рук вырывается, прикрывается плотно. Чтоб не открыться произвольно, чтоб струя не попала за порожек ниши.

Головка душа поворачивается туда — сюда. По необходимости можно направить струю на себя, от себя, в сторону, куда угодно. Включение и выключение душа, регулирование температуры воды производится круглым пластмассовым регулятором с углублениями для пальцев, чтоб не соскальзывали, если в мыле.

Чтоб не терзать волосы вынужденным мытьем головы, пользуются целлофановой шапочкой. Она закрывает голову и… уши.

Боже! Как я обрадовался, увидев в магазине эти шапочки для душа. Я пользовался резиновыми, что для купания в море. Но их перестали выпускать, и я натягиваю на голову продуктовый целлофановый кулек.

Вода в кране круглые сутки. Это на периферии! В 76 милях от столицы! У нас — только в Москве. А в Новороссийске, например, утром подают только холодную. Вечером — только горячую. Почти кипяток. Что за логика!

Придумали же водонагреватель автономный. Этакая колонка с прикроватную тумбочку. Полностью автоматизирована. Ухитряется как‑то включаться, стоит только открыть в доме кран горячей воды.

Отопительные батареи плоские, слегка ребристые, напоминают наши электрообогреватели на масле. Внугри этой плоскости циркулирует горячая вода. От того же нагревателя. Температура в доме регулируется термостатом в прихожей. Этакая изящная штучка на стене. Повернул вправо — тепло прибавится, повернул влево — убавится.

Дочь с зятем так спланировали мое пребывание у них, что первую неделю он еще работал, чтоб не мешать нам с Надей наговориться и чтобы я освоился.

И мы с ней говорили, говорили. Она делает что‑нибудь, я хожу за нею. Или помогаю, если это возможно. А нет — попросту торчу возле. Она не отпускает меня. Ей хочется как можно больше узнать про нас в России, мне — про них здесь. И рассказывает, и показывает. Даже на чердак слазили. И там порядок: потолок уложен стекловатой (для утепления). И ни тебе паутины, ни пауков, ни других каких насекомых. Потому что обработано каким‑то средством от всякой «живности». Стропила стоят как новенькие, будто только что поставленные — тоже чем‑то обработаны…

Вот она посматривает на часы — скоро обед. Из духового шкафа потягивает вкусным. Без нескольких минут двенадцать приходит со двора Люся и на тележке везет в столовую тарелки и прочие необходимые принадлежности. Потом прибегают Каролайн и Данни. Моют руки, и за стол.

После обеда они играют в саду до часа. В час им включают телевизор, они смотрят мультики. Взрослые в это время отдыхают наверху. В доме тихо. (Телевизор приглушен).

Когда Марка нет, мы с Надей дневной отдых используем в саду — или «курякаем», как она говорит, сидя на пластмассовых садовых стульях, или просто сидим говорим.

Она, вижу, устает, когда нет Марка. Я помогаю чем могу. Но не во всем я ей помощник.

Марк, когда работает, приезжает на выходные. Усталый. Но вида не подает. Не принято. Иногда немного отдыхает. А чаще всего сразу включается в домашние заботы. Надя облегченно переводит дух.

У них строгое разграничение обязанностей. Например,

закупка продуктов на предстоящую неделю полностью на нем. И только на нем. А еще он купает детей на ночь. Иногда готовит обед, моет посуду. Это когда у Нади какое‑то неотложное дело.

На ней, как, наверно, и во всем мире на женах — основная часть забот. Общая атмосфера в семье и уют тоже. И она, по — моему, справляется со всем блистательно. Как бы играючи. И с выдумкой. Даже недостаток мебели (затратились на покупку дома, на обстановку копят), она сумела превратить в приятное достоинство дома. Еще и обосновала теоретически этот недостаток: больше воздуха и света. В доме должен царить человек, а не вещи. И в самом деле — в комнатах ничего лишнего. Только необходимое и то, что ласкает глаз. Между прочим, эта ее теория родилась не на пустом месте: я не люблю излишеств в обстановке.

Мой приезд, конечно, прибавил ей хлопот. Но она успевала и мне уделять внимание. Хотя я старался минимально отвлекать ее своей особой. Всякий раз пытался «тормознуть» ее рвение позаботиться обо мне. Хотя, признаюсь, мне была необыкновенно приятна ее забота. Настолько приятна, что эти двадцать семь дней, проведенных у них в гостях, для меня стали самыми счастливыми днями в жизни. И потому, что я пожил в настоящем изобилии, окунулся в настоящую культуру быта и бытия; и потому, что ко мне все хорошо относились, начиная от зятя и кончая малым Данни. Но самое главное — потому что дочь моя, Наденька, сделала все, чтоб мне было хорошо.

Я счастлив и тем, что она счастлива. Хотя счастье это далось и дается ей ох, как нелегко! И зиждется на мелочах быта. Которые так и подмывает назвать крупными.

3. Инглиш гранпа энд гранма

У народов всего мира почему‑то принято считать, что свекровь — самое зловредное существо на свете. У дочери же моей свекровь — премилейшее создание.

Некоторое время они с Марком жили в Америке, у его родителей. У молодых уже была Анна. Надя рассказывает:

— Ты не представляешь себе, папа (хотя теперь уже должен представлять), что такое языковый барьер! Это

вроде как на другой планете очутился. Так свекровь наклеивала бумажки на предметы обихода с их названием по — английски! Курсы (дважды!) ничего не дали. Пустая трата денег. А вот живое общение…

Сначала их речь казалась мне вообще одним сплошным словом. Потом стала различать отдельные слова, фразы. Запоминать поневоле. Потому что куда ни повернись — всюду английский: дома, на улице, по радио, телевидению, в магазине… Обволакивает, давит. Вот уже понимаю, о чем речь, а сама сказать не могу — язык не поворачивается. Потом наступило время, когда английский не стал казаться мне чужим. Вроде он меня всегда окружал. Слова сами стали проситься на язык. И вдруг однажды заговорила. Я как бы переполнилась словами, и они посыпались из меня через верх. Свекровь радовалась больше всех. А свекор!..

Свекор у нее — вообще золотой человек: и маленьких нянчил, и собаку прогуливал, когда Марка дома не было; и к доктору их возил, когда дети болели. И вообще каждый день приходил чем‑нибудь помочь.

Она оптимистка. И все видит, если не в розовом цвете, то в розоватом. И все у нее хорошие. Редко кто у нее бывает «Жучка». Любимое ее ругательство.

Марк — тот непроницаемый. Хотя в душе, чувствуется, добрый. Любит детей. Возится с ними.

Мы с ним сразу поладили. Я люблю во всем определенность. И он, видно, тоже. Еще по дороге из Хитроу он спросил у Нади, как мне называть отца. Надя перевела мне его вопрос. Я сказал, как ему удобней. И он попросил разрешения называть меня гранпа. Что в переводе означает дедушка. А точнее — большой папа.

60
{"b":"221467","o":1}