«Перегибы» и «недогибы» Ежова, озвученные Сталиным на синьорен — конвенте, дали в руки Берии конец нити, который позволил ему размотать весь ежово — ягодовский клубок. В точности по замыслу Сталина.

Вот официальное сообщение из документа, опубликованного в сентябре 1990 года: «…жизни более двадцати тысяч чекистов пали в годы сталинских репрессий». («Правда», 2 сентября 1988 г. и 20 сентября 1990 г. «В Комитете государственной безопасности СССР»).

«О Берии заговорили, что он, мол, восстанавливает справедливость, вскрыл злоупотребления, тайно творившиеся за спиной товарища Сталина. Слово «ежовщина» сделалось синонимом жестокости. А если аресты и продолжались, то теперь уж, безусловно, только оправданные и необходимые».

Пересмотром нескольких десятков дел, таких, как ложно обвиненного физика А. Вайсберга и нескольких работников Московского горкома партии да наказанием омского прокурора и его заместителя за карательный произвол, с подачи средств массовой информации было напущено туману о том, что возмездие за казни настигло чуть ли не всех, кто этим грешил, и впредь, мол, настигнет каждого, кто позволит себе… Народ, естественно, ликовал и возносил до небес гений вождя и его железного наркома Берию.

Так начал обеливать себя перед потомками Иосиф Виссарионович Сталин. Но это было только начало.

Очевидцы тех событий, даже ближайшие, трезвомыслящие соратники Сталина, свидетельствуют, что в обществе царил такой подъем, такой энтузиазм, что даже они, и, казалось, сам Сталин верили, что сотворили праведный суд. Борьба с троцкизмом и врагами народа закончилась полной победой Сталина и сталинистов и теперь в стране должны воцариться мир и согласие. Простые люди искренне верили в это. А вот соратники Сталина — не совсем. Потому что, с одной стороны, им действительно очень хотелось, чтоб гильотину репрессий отправили на слом. Ибо она висела над каждым из них. С другой стороны, они понимали, что ответственность перед потомками понесут вместе со Сталиным. Перед всеми ними стояло неотвратимое будущее, которое предъявит свой счет. А еще неизвестно, что лучше — оставить будущему как можно меньше свидетелей беззаконий, продолжая репрессии, или…

В общем, ситуация складывалась тревожная, почти тупиковая. Они отлично понимали, что отмыться от той крови, которую они дружно проливали массовыми казнями, будет не так просто. Но они понимали и другое — Сталин что‑нибудь придумает. И были близки к истине. По вышеупомянутой версии, в его «гениальной» голове все явственнее обозначались контуры грандиозного плана сокрытия совершенных злодеяний. А именно — надо было учинить такую бойню мирового масштаба, которая затмила бы все внутренние «разборки». По сравнению с которой борьба с троцкизмом и врагами народа, а на деле борьба со своим непокорным народом, выглядела бы легкой разминкой под флагом борьбы за советскую власть. Тут очень кстати в Европе нарисовался фюрер. Если спустить пса с цепи, то он перегрызет горло всей Европе и до икоты может напугать советского обывателя. И он забудет не только нанесенные внутренние обиды и кровопролитные политические ошибки, а до конца дней своих будет молить Бога о здравии Отца всех народов за мудрое руководство в борьбе с гитлеровской густопсовой командой. Надо только впустить эту команду в пределы, чтобы она «похозяйничала» на советской земле месяц — другой, пожгла города и села, побила людишек. Чтоб они отведали настоящих массовых

ужасов. Тогда им и на ум не придет вспоминать внутреннюю костоломную разминку. Надо запустить волка в «овчарню» на некоторое время. Пусть порезвится. После него Сам покажется народу ангелом — хранителем. Отцом родным.

Заодно в костер войны можно будет бросить остатки недобитых троцкистов. Настоящих и мнимых.

Теперь мы знаем — так и получилось.

Вот почему, считают наиболее дотошные аналитики, он «вырубил» перед войной почти весь командный состав Красной Армии. Вот почему как бы ненароком были оголены западные границы, отведены в глубь страны более-менее оснащенные, укомплектованные личным составом воинские части. Вот почему при его‑то болезненной подозрительности он упорно не верил донесениям о готовящемся нападении Германии. Начиная от показаний перебежчиков до разведывательных данных группы Шульца-Бойзена и Харнака. И даже Рихарда Зорге, действовавшего в Японии по заданию самой тайной в СССР политической разведки ведомства тишайшего А. А. Андреева. Вот почему, мне кажется, он в первые дни войны не предпринимал активных действий по отражению нападения, симулируя подавленность и прострацию; а на самом деле своим бездействием давая возможность полчищам фашистов продвинуться подальше в глубь страны.

Вот почему его наиболее стойкие соратники, такие, как Молотов, Каганович, Микоян упорно, до конца своих дней, твердили о его гениальности: он вывел из‑под удара всех. И, наконец, вот почему он так бесстыдно «заигрывал» с Гитлером, подписывая «Пакт о ненападении» и раздела Польши. Думаю, он тайно втягивал его в игру, исподволь подталкивая к замыслам против СССР. Война спишет все перегибы.

Во всей этой грандиозной всечеловеческой трагедии он отводил особую роль собственному народу: в схватке с Гитлером народ под его полководческим гением сам осенит его ореолом Спасителя от фашистского порабощения. И начать это восхождение в сияющие вершины он решил с послабления осужденным и гонимым. Он даже отменил, правда, на время смертную казнь. Высшей мерой наказания теперь стал срок заключения в двадцать пять лет.

Смягчен был режим политическим заключенным и разномастным «придуркам». Этапы на Колыму, на золотые прииски, теперь старались отправлять в летние месяцы. Начался массовый пересмотр дел. Массовые освобождения из тюрем и лагерей. Правда, дело шло туго, но шло.

Не так просто было тормознуть репрессивную машину. Отсюда и появился дефицит времени. Нужного якобы для комплектования и оснащения Красной Армии. На самом же деле нужно было переориентировать, оптимизировать сознание народа. Разыграть спектакль решительного отказа от жестоких методов борьбы. Дать хотя бы иллюзию свободы, справедливости и законности. Ибо Сталин понимал, что скованный страхом народ — плохой воин.

Спектакль этот сопровождался грандиозными, на всю страну, экзекуциями виновных в беззакониях. Под этот шумок планомерно и жестоко уничтожался весь ягодо — ежовский репрессивный аппарат. Но чтобы довести эту «работу» до логического конца и внедрить в сознание народа праведность своих деяний, Сталину не хватило какого‑нибудь года.

А Гитлер тоже был не дурак. Он отлично понимал, что Сталин своими жестокостями крепко насолил советскому народу и что теперь как бы заигрывает с ним, перекраивает сознание людей, закомплексованное страхом. А потому торопился с планом Барбаросса. Куй железо, пока горячо! Не случайно он выдвинул главным лозунгом в борьбе со Сталиным освобождение народа от большевизма. Видно, хорошо был осведомлен о настроениях людей в Советском Союзе. И чуть было не выиграл на этом. Ибо предательство и сдача в плен с нашей стороны приняли чуть ли не массовый характер. В первые месяцы войны в плену у немцев оказалось около четырех миллионов наших солдат и офицеров. И если б не жестокость, которую гитлеровцы чинили на оккупированных территориях, кто знает, чем бы война кончилась.

Но Сталин все‑таки переиграл Гитлера. Испытанным средством — устрашением собственного народа и армии. Для начала нафаршировал воинские части особистами, которые зорко следили не только за прилежностью бойцов и командиров, но и за лояльностью каждого. И меры к нерадивым, особенно к нелояльным, принимались самые строгие. А потом появился приказ № 227 «Ни шагу назад». В мясорубку были брошены штрафные батальоны. Их посылали под кинжальный огонь, в самое пекло войны. Тут была двойная «выгода»: с одной стороны, затыкались самые горячие участки передовой, с другой — «выпалывалась» ненадежная часть людей.

Кончилась «малина» и в местах заключения: разом отменили всякие послабления. Режим ужесточился до крайнего предела. Отказ от работы считался изменой Родине. За это расстрел. Шаг влево, шаг вправо — считался побегом. Наказание — смерть. Стреляли без предупреждения.