По окончании института, приехал в родной колхоз и стал работать агрономом, потом старшим агрономом, заместителем председателя колхоза. За работой да хлопотами по хозяйству задержался немножко с женитьбой. Женился в 28 лет. На студентке того же ВУЗа, Людмиле.
Свекровь говорит о невестке:
— Люда понравилась мне с первого взгляда. Они з Колей — хорошая пара. Живут дружно. Бывает иногда, як у всякой семье. Ко мне она относится уважительно Часто приезжае, привоза продукты, помогав по хозяйству. Мне уже девятый десяток — уже не та сноровка…
Небольшого роста, справная, с такой же, как у сына, улыбкой в глазах; отзывчивая, внимательная и неистребимо добрая — очень похожа на меня, — шутит он. Когда‑то был порот ею ремешком. Смешно теперь подумать о 5 этом, глядя на него, широкого в кости, большого, седого.
Перед вторым туром выборов губернатора журналисты кинулись на поиски нюансов из жизни именитого кандидата. Одна журналистка разыскала в станице Пластуновской маму Кондратенко и задала ей вопрос: «Хочет ли она видеть своего Колю губернатором Кубани». «Ни. Нэ хочу, — ответила она. — И вы там кажить ус им, шоб голосовали за Егорова. Я тут просю соседей, шоб вычеркивали мово Колю. Хай хоть трошки поживэ для сэбэ»…
Он для матери до сих пор Коля — сыночек. Который и теперь не всегда решится перечить ей. А она может не поступиться своей самостоятельностью, — например, хочет жить в стареньком доме, хотя рядом стоит новый двухэтажный, построенный сыном. А в городе квартира. И Коля с Людой уши прожужжали — переходи да переезжай. Нет. Родные стены и душу греют. Правда, согласилась провести ей телефон — нет — нет да и позвонит Коля, а чаще Люда — невестка. Дочь.
Согласилась подновить стены снаружи — обложить красным кирпичом. Что еще надо? Сын при хорошей должности и в почете у народа, дочь устроена, невестка замечательная, внуки… Погодки. Серьезные. Возле отца. Единомышленники… Поприбавилось мужчин в семье. Приятно, когда они дарят женщинам цветы, поздравляю ’. Хотя Коля и не любит сантиментов, а цветы дарит. Потомственный казак, он может порассуждать, в шутку, конечно, о том, что казак жинку бьет не за дело, а для поддержки тонуса, потому что любит.
Николай Игнатович бережно хранит отцовы казачьи реликвии: кинжал и две кубанки — одна с красным верхом, другая с синим. А саблю, которую нашел случайно в стрехе камышовой крыши (спрятанную от строгих советских властей), подарил любимому институтскому профессору.
Как и всякий душевный, благодарный человек, Николай Игнатович с умилением вспоминает первую учительницу Дину Петровну. Она первая в жизни Коли вдохнула ему веру в себя, поставив в журнал четверку.
Оценки в школе — это первые малышовские горести и радости. Тем более, когда тебе всего шесть с половиной, и когда в тетрадку сыпятся колы да двойки не совсем по твоей вине: чернила из бузины расплываются на кое — какой бумаге, да еще почерк никудышний. Одни огорчения! Как увидел суровый дед эти колы да двойки, молча пошел, купил тетрадки, чернильных таблеток, настоящую ручку — и жизнь пошла по — иному. Учеба заметно наладилась: первый класс закончил с двумя 4, остальные 5.
— Ну а дальше, как водится в жизни сельского мальчишки, — рассказывает Николай Игнатович, — игры на улице, купание в речке, рыбалка; важничал перед мелкими казачатами; раненько до девчат охочими были. Особенно модно было отбивать чужих — считалось этакой доблестью. Ну и что взять с безотцовщины — мать от зари до зари в поле или на ферме, мы предоставлены сами себе. За мной, правда, старшая сестренка присматривала. А вообще‑то бабка была у нас на улице, она следила за нами. Если кто чего не так — вечером доклад матерям. И нам порка. Воспитание было что надо! Я и своим сынам спуску не давал, когда росли. А как же?! По традиции. И привычка. Вот и по должности иногда приходится вожжи подтягивать, а кое — кого подстегнуть. А то и крепкое словцо «в хату твою мать!» — Николай Игнатович скоротечно так улыбается и опять серьезно: — Теперь вот готовлюсь дедом стать. Время, годы, усталость… Мечтаю закончить свое губернаторство да пожить спокойно; в огороде покопаться, воздухом сельским подышать. У меня в станице несколько соток земли, свой мотоблок. Ничего из овощей не покупаем, все свое. Весь борщевой набор…
Познакомились мы с Николаем Игнатовичем в бытность его первым секретарем Динского райкома партии. А началось все с того, что по предложению Политиздата я взялся написать книгу о сельчанах того времени. Это 1977–1979 гг. В крайкоме мне порекомендовали «взять» Динской район. И по успехам смотрится, и близко к городу — можно чаще наезжать.
И вот я в кабинете Первого. Он советует колхоз имени Чапава, что в станице Васюринской. Председателем Павел Трифонович Василенко. (Ныне покойный. Царствие ему небесное.) Один из лучших председателей в районе. Агроном по образованию, прекрасный организатор, рачительный хозяин, краса и надежда района. Только вот согласится ли он, чтоб о нем, о его колхозе, писали книгу? — усомнился первый секретарь.
— Животноводческие фермы в колхозе старые, показывать особенно нечего, — пояснил он, велев однако, секретарше вызвать по телефону Василенко. — Но теперь намечается крутой поворот в оснащении животноводства, большое строительство. И на этом этапе, думается, вам будет интересно посмотреть…
И тут раздался телефонный звонок — Василенко.
Николай Игнатович коротко рассказал ему обо мне и моих намерениях и, поблескивая хитринкой в глазах, закончил вопросом:
— А? Как ты на это, Павел Трифонович? — сам скосил глаза на меня. Из реплик его я понял, что Павел Трифонович не в восторге. Выслушав его, Николай Игнатович суховато дал понять, что не следует отнекиваться.
— Именно на этом переломе — на переходе от стареньких ферм к новым и интересно будет показать животноводство, новые промышленные технологии…
Через полчаса Павел Трифонович был в райкоме. Высокий, плечистый, приятной наружности человек. Он внимательно взглянул на меня, дескать, что за писатель тут объявился? Задерживая мою руку в своей огромной ладони, сказал:
— Вы будете моим дублером. Мол, практику проходите после курсов председателей колхоза. В таком качестве вам доступнее все будет…
Дублером, так дублером.
Книгу я написал. Она вышла в Политиздате в 1980 году стотысячным тиражом. И начинается она с описания встречи с Николаем Игнатовичем.
После нашей с ними встречи в райкоме я видел его неоднократно издали на полях колхоза «Чапаева», когда мы с Павлом Трифоновичем мотались по бригадам и фермам. Николай Игнатович наезжал как бы инкогнито. Его видели то на озимом поле — смотрит всхожесть семян, то на расстановке свеклы, а то на ферме — на новом строительстве или в старом коровнике, в родильном отделении.
Приезжаем, а нам говорят: «Только что был Кондратенко, смотрел новорожденных теляток…»
Павел Трифонович, улыбаясь, говорит мне:
— Любит животину! И во все вникает дотошно… Но не диктует.
О том, что он во все вникает, я наслышусь потом многократно. В бытность свою председателем краевого Совета народных депутатов, как впрочем, и сейчас, он проводил планерки. В начале рабочего дня. Имел обыкновение добираться на работу пешком. Или трамваем. Уже с утра знал, где, на каком перекрестке нет бочки с молоком, в каком магазине торгуют черствым хлебом, о чем говорят люди… С этого начиналась планерка.
Петр Ефимович Придиус — главный редактор «Кубанских новостей» очень хорошо знает Николая Игнатовича, общался с ним и в звездный час и тащил с ним тяжкий крест, из многих положительных черт выделяет его компетентность и умение слушать: «Сам по себе нетерпеливый,
— пишет Петр Ефимович, — он умеет, я бы сказал, красиво слушать — как бы в душу глядит собеседнику».
И, как и все люди, Николай Игнатович имеет свои недостатки. Все, кто знает его более — менее близко, не дадут соврать: горяч, порой чрезмерно. Одержим в достижении поставленной цели. Если загорелся какой идеей, его не остановить, того и гляди затопчет… Не всегда осторожен в высказываниях. Излишне доверчив, из‑за чего не раз ошибался в людях.
