— Одно дело делаем, ваше сиятельство. Россия у нас одна. Да и вы мне здорово помогли с рекомендацией мсье Контесона, им очень доволен. Так что насчёт Генуи?

На этот раз Игнатьев насчёт сиятельства возражать не стал

— Едем!

— Плывём, Алексей Алексеевич. Восьмого из Марселя, американское судно «Фрэнсис».

— Яхта Моргана?

Информированный человек, уважаю.

— Она самая.

Вы когда-нибудь видели Иосифа Виссарионовича Сталина в цивильном костюме с галстуком? Вот и я офигел. Кстати, и курит Сталин вполне обычные папиросы, а не знаменитую трубку.

Здороваемся рукопожатием.

— Здравствуйте, Иосиф Виссарионович. Позвольте представить: Алексей Алексеевич Игнатьев, русский военный агент во Франции.

— Здравствуйте, Андрей Николаевич, здравствуйте, Алексей Алексеевич. Наслышан о вас.

Игнатьев щелкает каблуками и пожимает Сталину руку. Всё очень изящно, на автомате, без подобострастия. Красота. Граф гвардеец, я такому шику не обучен.

Первый день Генуэзской международной конференции по экономическим и финансовым вопросам завершился. Короткий был день, только представление делегаций и фуршет, на который советская делегация не осталась.

Мы с графом присутствовали в числе аккредитованных журналистов, я от «TIME», он от «Tous le soirs», и успели перехватить Сталина на выходе.

— Благодарю, господин Сталин. Весьма польщён, — не может Алексей Алексеевич пока заставить себя произнести слово товарищ, и по имени отчеству к будущему императору тоже обратиться не может, бедолага.

Нагло встреваю во избежание конфуза.

— Есть очень важный разговор, Иосиф Виссарионович.

Сталин тему важного разговора просёк сразу. Коротко нам кивнул и обратился к остальным советским делегатам.

— Не ждите меня, товарищи, я буду позже.

Поговорить присели в ближайшей траттории на террасе. 10 апреля, в Генуе уже почти лето.

— Слушаю вас, товарищи.

Игнатьев доложил чётко, по-военному. Так мол и так, бабло цело, но перевернул его в баксы, не спрашивая разрешения. Готов понести наказание за самоуправство.

— Вам товарищ Малетин посоветовал в доллары перейти, Алексей Алексеевич?

— Так точно, господин Сталин. Андрей Николаевич передал через меня такую рекомендацию тому, у кого на счётах находятся неизрасходованные остатки казённых средств.

На господина, Сталин не отреагировал уже без моего встревания, вошёл в положение. Очень быстро адаптируется, что не удивительно.

— Выгодно получилось?

— Если считать во франках, то плюс семь с половиной процентов на сегодняшний день. Шестнадцать миллионов шестьсот сорок тысяч.

Сталин прикурил папироску, сделал пару затяжек и спросил, ощутимо добавив акцента.

— Скажите, товарищ Игнатьев, а почему вы докладываете об этом именно мне, причём в Италии?

— Вы здесь глава делегации, господин Сталин. Я доложил старшему.

— То есть, вы здесь совершенно случайно оказались в числе аккредитованных журналистов и случайно встретили главу делегации? — усмехнулся одними глазами Сталин.

Тот ещё тролль. Держись, граф.

Игнатьев юлить не стал.

— Мою аккредитацию обеспечил Андрей Николаевич. Он же посоветовал доложить именно вам. Его советы всегда очень полезны, хоть и редки, как истинные ценности. Вот я и решил совету последовать.

— Да, товарищ Малетин удивлять умеет. Вы прибыли вместе с Морганом? — Сталин продолжал общаться с Игнатьевым полностью игнорируя меня.

— Так точно, господин Сталин.

— И как вам Морган?

Алексей Алексеевич растерянно посмотрел на меня, осталось только чуть заметно пожать плечами.

— Не готов доложить, господин Сталин. Андрей Николаевич с Морганом знаком гораздо лучше. Меня даже его знакомым назвать нельзя. Мы лишь представлены друг другу.

— Андрея Николаевича я обязательно ещё спрошу. Вы знаете повестку конференции, товарищ Игнатьев?

— Знаю, господин Сталин.

— И какой бы вы дали совет нашей делегации?

Игнатьев снова растерянно посмотрел на меня, я снова пожал плечами. А что ещё сделаешь? Развлекается товарищ Сталин. Держись, граф, за нами Россия.

— Не готов советовать, господин Сталин. Это большая политика, от которой я очень далёк.

— Я услышал вас, товарищ Игнатьев. Возвращайтесь в Париж и работайте. О вашем самоуправстве я доложу, и мы подумаем — какой новой должностью вас за это наказать. А вы задержитесь, товарищ Малетин. Есть у меня к вам пара вопросов.

Граф всё так-же изящно откланялся и мы остались вдвоём.

— Игнатьев не входит в вашу организацию, — констатировал очевидное Сталин, — почему?

Хороший вопрос, на самом деле.

— Он для этого слишком благороден, Иосиф Виссарионович. Такие нам не подходят. Организация будет использовать любые средства для достижения своих целей. Мы не собираемся работать в белых перчатках.

— Вы откровенны, и это я ценю, но… — Сталин сделал паузу на полминуты, снова пристально вглядываясь в мои глаза, — такая организация не может не пугать. Вы ведь понимаете — почему.

Конечно понимаю. Всё необъяснимое априори воспринимается угрозой

— Понимаю, Иосиф Виссарионович. Поэтому и очень стараюсь показать, что мы не враги.

— У вас получается. Товарищи Ленин и Дзержинский выступают за расширение сотрудничества. Вы их буквально очаровали… я бы даже сказал — околдовали. В интервью Владимира Ильича, да и последующих работах появилось много свежих мыслей, и я точно знаю, что это плод вашего воздействия.

Ну, да. Чего уж тут, спорили мы с Ильичом восемь часов едва не до драки.

— Вам не нравятся эти мысли, Иосиф Виссарионович?

— Нравятся, дело не в этом. Это уже влияние вашей организации не только на партию Большевиков, а на само учение. От Марксизма по сути ничего не остаётся. Он превращается в новый Ветхий завет.

— Это же хорошо. Товарищ Ленин возьмёт только самое ценное из завета бородатых классиков-пророков, а их несбыточные мечты, наивные фантазии, заменит на новые заветы. Мы с Владимиром Ильичом действительно дискутировали, но никакого колдовства в природе не существует, уверяю вас. Я привёл доводы исключительно здравого смысла, а товарищ Ленин переосмыслит их ещё глубже.

— Удивительно, Андрей Николаевич. Вы действительно считаете происходящее нормой вещей, и это очень пугает. Чтобы кто-то смог за восемь часов убедить Ленина в своих, отличных от его, взглядах, да ещё и с позиции здравого смысла… Да всё это походя, в спешке, между делом. От вас в восторге Троцкий и Зиновьев, хотя друг друга они ненавидят. А ведь вы в организации не главный.

Картинно развожу руками. Что тут скажешь?

Молчим. Сталину тоже нечего добавить.

Скурив пару папирос, наш будущий император меняет тему.

— Какого итога конференции ждёт ваша организация?

— Нулевого, Иосиф Виссарионович. Новые отношения у России с миром должны начаться с чистого листа. Никто никому ничего не должен.

— Это нереально.

— Сейчас нереально, но после того, как вы договоритесь об этом с Германией, возникнет совсем другой расклад. Никуда эти твари не денутся.

— И это не помешает Моргану с нами работать?

— Он предупреждён и знает на что идёт, товарищ Сталин, — специально так обращаюсь, — чему-то это помешает, что-то осложнит, но работать будет можно. Германия это уже не Финляндия с тремя пароходами, Германия — это уже полный сервис.

— Примерно на такое мы и рассчитываем. Думаете, договоримся с Германцами?

Я знаю. Это ведь происходит повторно. На такие события моё вмешательство повлиять ещё не могло. Советская Россия и Веймарская Республика начали с чистого листа, а следом и остальные жадные жабы прискакали. И нам с Джеком это не помешает. У нас «Genève-Service SA» и карт-бланш в Германии. Морган не смог там организовать выпуск дисконтных облигаций государственного займа, прогнозируемая цена пробивала разумное дно любой экономической модели, но он выделил льготный кредит, а заодно очаровал-околдовал множество ключевых фигур, зачастую ненавидящих друг друга, как Троцкий с Зиновьевым. Всё по методичке. На послезнании, да усилиями такого мудрого человека как Джек получается натуральная магия. В тот раз всё срослось и без этих усилий, а теперь немцы ещё дополнительно ориентированы.