— Женя…
— Да?
— Сколько мы проедем без дозаправки?
— Не могу сказать. Помню, сколько сама машина должна идти, а тут… все же другое. Двадцать на сто километров, наверное, не меньше. Если не больше.
— Если снег поплывет, как пойдем?
— Не очень пойдем. Лыжи и есть лыжи, как ни назови. Встанем — и как корова на льду.
— А дождь, в чем-то, был бы неплох.
— Следы смоет? — Даша покосилась на оставленные позади полосы. — Только мы же…
— Какой дождь? — Уколова пожала плечами. — Мороз, снег.
— Не заговаривай, — Азамат вздохнул. — Поехали, нечего стоять.
— А как же оправиться и перекурить? — крякнул изнутри Костыль. — Мне прямо не терпится.
— Без физиологии никак? — поинтересовалась Уколова. — Думаешь, мне приятно…
— Моя королева… — сивый возник рядом с ней. — Думаю, что после нашего с вами экзерсиса в том милом подвале вы просто мечтаете его повторить. А раз так, то любая физиология не должна отвращать. Тем более, исходя из логики и количества раз моего посикать в кустики, точно должны понять о моем здоровье. Физическом, моральном и половом.
— Господи…
— Коммунистка ты какая-то неправильная, — поделился Костыль, — ты вообще как, коммунистка, комсомолка, беспартийная или сочувствующая?
— Сталина на тебя нет… — Уколова покачала головой. — Иди ты уже по нужде, мой нескромный ни хрена не рыцарь, да поедем. Зассанец чертов.
Костыль гоготнул и протиснулся между Азаматом и сморщившейся Дашей. Подмигнул Азамату, споро спрыгнул и похромал себе за машину.
— Демон, не человек, — протянула Уколова, — надо было его там оставить. Всю душу уже вывернул и никак назад не запихнешь, вцепился, как клещ, и все.
— Я все слышу!
— Еще и ушастый, слышит он, — Уколова усмехнулась. И прошептала: — Костыль муди…
— И снова все слышу. Фу-фу-фу так говорить, товарищ старший лейтенант. И как вам не стыдно… ох, как хорошо-то, Настенька… Вы, как старшая по званию и относящаяся к самой прогрессивной части выжившего человечества, ибо исповедуете веру в мировой интернационал, должны всем нам показывать пример поведения и разговорной речи.
— Почему Настенька? — поинтересовалась Даша.
— Не знаю… ох… все ж надо до врача дойти. Или до бабки какой, травницы… Да что ж такое-то…
— Эй, — Азамат сплюнул, — ты там долго собираешься впрок маки поливать?
— Почему маки?
— Степь… — Азамат посмотрел на звезды. — Ну, а почему бы и нет. Степь, маки…
— Степная восточная мудрость, точно… — Костыль замаячил понизу, аккуратно, чтоб не оскользнуться, идя назад. — Вот, прям беда какая-то.
— Какая? — не дождавшись ответа про Настеньку, спросила Даша.
— Сколько ни тряси, а последняя капля всегда на ботинок, сапог или валенок.
— Господи ты боже мой, дай мне сил терпеть это дальше, а… дашь? — поинтересовалась Уколова у кого-то наверху. — Вот что ты за человек, Костыль?
— Хороший. — кивнул сивый. — Положительный и свободный от стереотипов со штампами.
— Руку давай, хороший, — Азамат наклонился, — сам-то не заберешься.
— Это да… — Костыль усмехнулся. — Пока еще нет.
Дверь даже не скрипнула, закрываясь. Хорошая техника у Хозяина. А думать о том, кто это, Азамату пока не хотелось. Зачем? И так понятно, что человек нехороший, раз ему служили такие, как Ча и Минос. Разговор с таким простой: дуплетом в голову. Можно и в живот, чтоб подольше мучился, но тут вопрос: а человек ли он? Мутанты не всегда подыхают после картечи в пузо.
— Ты как? — Азамат посмотрел на Уколову. — Устала?
— Нормально… — протянула Женя, зевая. — Но лучше не интересоваться.
— Моя королева?
Уколова вздохнула. Обернулась.
— Чего еще?
— Стыдно признаться, но водить я тоже умею. Просто рубило меня так, что хоть стой, хоть падай. Честное благородное слово. Иди, поспи.
Азамат разложил карту. Умеет вести? Пусть садится за баранку.
Хорошо, карта не пострадала и не пошла на растопку на МТС. Где они хотя бы? Ага…
Вот балка была, она-то овражищем и стала. Каньоном, Большим Оренбургским. И пока ни конца ему, ни края.
— Мы должны выйти на Большой Сурмет. Оттуда пойдем на северо-восток. К Белебею.
— Как скажешь, лоцман, — Костыль уселся в водительское. Уколова не стала спорить. И, если все верно, уже засопела, сломленная усталостью. Это хорошо, пусть отдыхает.
— Лоцман?
— Ну, не шкипер же… — Костыль погладил баранку ласковым кошачьим движением ловеласа, легко вспоминающего разные встреченные обводы, выпуклости и мягкости. — Шкипер сам должен уметь вести судно.
— А ты, значит, шкипер?
— Я — старпом. Шкипер изволит дрыхнуть. Хотя… может, и шкипер. Капитан, мать его, Флинт. И меня боятся отсель и досюдова. И любят, пусть и не все. Как ни странно, в основном любят бабы.
— Эй, Флинт… — сонно пробормотала Уколова.
— Ась?
— Не заткнешься, стану Сильвером. А его боялся сам Флинт.
— Молчу, моя королева. Уважаемые пассажиры, правила нашей транспортной компании вам знакомы. В связи с вынужденной пересадкой из комфортного железнодорожного экспресса в помесь мотоблока и труповозки с приклеенными пластиковыми лыжами, прошу всех пристегнуть ремни безопасности. Маршрутный боевой пепелац «Маньяково — Мертвонадеждинск» отправляется…
— Краснобай, краснобай… балабол ты, — буркнула старлей. — Дай ты поспать, изверг!
— Яволь, даме гауптман. И не спорь со мной, женщина! Твоё гауптманство у тебя на лице написано и скоро случится на погонах. Поехали-с…
Азамат не заметил, как «буханка» потихоньку набрала ход. Водителем Костыль оказался от Всевышнего, чего уж. Оглянуться не успел, а стенки оврага уже мелькают, ускоряются в беге, сливаются в белые полосы. И все это — мягко и убаюкивающе.
Когда они вылетели на открытый оперативный простор, Азамат тоже почти не заметил. Вот только катились в кишке, вырезанной в самой себе землей и… р-р-р-а-аз… лишь белое и посверкивающее, все в мягкой зелени пополам с жидким серебром луны. «Буханка», встав на ровно слежавшийся твердый снег, благодарно заурчала и побежала совсем ходко.
— По полям, по дола-а-а-ам, сёдня здесь, завтра та-а-ам…
Костыль мурлыкал под нос, сидя уверенно и даже красиво. Одна рука — на рулевом, вторая — на рычаге. Неуловимые движения, и машина катится и катится, переезжая почти незаметные на скорости кочки. Даже лучше, чем по трассе.
— Почему ты, типа, анархист? — поинтересовался Азамат. — И что оно для тебя?
— Ну… — Костыль усмехнулся, неуловимо достав откуда-то чудом целую самокрутку. — Да не журись, братишка, это просто табак. С Кинеля. Драгоценность моя. Говорят, раньше в ходу были сигары, натурально, скрученные из целого табачного листа. Знаешь, какие выше котировались?
Азамат пожал плечами.
— Свернутые на шоколадных, роскошно-тугих бедрах мулаток. Сладкие от солнца Кубы и их пряного пота. Эй, старлей, твои бедра круче, не переживай. Я ж твой рыцарь, в хвост его и в гриву, Айвенго. Шаришь?
Азамат усмехнулся. Шарит, хотя вроде и спит. Вот человек, а? Скотина и подонок, а смог даже на нее как-то особо подействовать.
— Шарит, — констатировал Костыль, — пусть притворяется, что спит. Это, мой друг башкир, животный магнетизм. И никак иначе. Врожденная харизма и обаяние.
Где-то на своей койке вздохнула Даша.
— А чего вздыхает просто Дарья?
— Не трогай ее, — посоветовал Азамат, — ее к нам привел наемник. Сдается мне, ты на него сильно смахиваешь.
— Не он на меня?
— Он старше.
— Кто такой?
— Морхольд.
— А… ну, каждому свое. Тебе прям интересно, почему я анархист и на кой оно мне?
— Не типа анархист?
— Не, самый, дружок, настоящий бессистемный анархист. Борюсь, как могу, за свободу людскую, настоящую и в головах. Неизвестно, что хуже, кстати. Несвобода с цепью на шее или клетка, запирающая мозги.
И ведь не поспоришь.
— Воля, Азамат, просто так не дается. Вот ты сам — человек вроде бы вольный, верно? Или нет? Чем тебя купил офицер этот? Старлей-то, понятно, баба служивая… извини, моя королева, женщина, конечно. Или все же девушка? А?
