— Ты должен мне, Морхольд. Ты дважды задолжал мне. На том перекрестке, где погибла семья Ляли, когда-то осталась моя мать. Когда ты выбрался прямо передо мной… когда я узнал твое лицо, виденное всего раз, ты не представляешь, как мне стало хорошо. Как я хотел расколоть твой череп сразу, но за тобой лезли серые охотники, и мне пришлось ждать. А потом ты сделал то, что сделал. И твой долг за погибшую женщину, родившую и вырастившую меня, увеличился. В моем заплечном мешке сидел мой брат! Мой брат, Морхольд! Самый настоящий больной урод, весящий сорок килограмм! Слабое и никчемное существо… но оно было моим братом! Я упал и убил его, раздавил в лепешку, переломал косточки и размазал внутренности! Из-за тебя, Морхольд! Снова из-за тебя!

Милена присвистнула в своей клетке, повернувшись к Морхольду:

— Да ты просто мясник, что и говорить.

Молот повернул к ней лицо:

— Замолчи, женщина.

— А то что?

— Останешься здесь. Когда я уйду. И сдохнешь где-нибудь на потеху толпе.

Она замолчала. Морхольд сел на пол. Смотрел на лицо своего, пожалуй, самого страшного врага в жизни. И не знал, что ему сказать.

Что он помнил о том дне? О тех днях?

Они обороняли Кротовку, где люди создавали жизнь. Не пустили выродков-кочевников, встали на их пути. И сами полегли почти полностью. Это война, такое случается. А брат Молота? Да он уже и не помнил, заметил ли что-то тогда, на грязном раскисшем спуске, на который еле-еле вскарабкался. Да, что-то было за плечами у живой горы, пнувшей его в бок. Точно… он видел бледную тонкую руку. И слышал треск, когда Молот упал на спину. И что?

— Зачем ты мне все это рассказал?

Молот отодвинулся от прутьев:

— Мне сейчас нужна твоя помощь. А что касается всех, кого я убил, то это не должно тебя касаться. Ты причинил мне куда больше боли. Оставил совсем одного. Те, кого убил я, идя за тобой, не были для тебя кем-то важным. Не строй из себя гуманиста, будь так добр. Ляля и его друг? Ляля был полным идиотом, а его дружок пользовался этим. Дурачок верил каждому слову коротышки, и коротышке было очень удобно рассказывать, как я прикрылся матерью Ляли, когда вы расстреливали нас из всех стволов. А на самом деле меня оглушило в первые же секунды, когда рядом разорвалась граната из какого-то орудия. Ты знаешь, кто и из чего стрелял гранатами?

Морхольд вздохнул. Время раскрывать душу пришло как-то незаметно и не совсем так, как ему хотелось бы исповедаться.

— Я стрелял из СПГ. У меня было три ящика осколочных и помощник. Он погиб.

Молот рванулся к решетке, оскалив зубы. Шумно задышал, всматриваясь в Морхольда.

— Так это ты нашпиговал меня осколками и выпустил внутренности моей маме, Морхольд. На самом деле ты…

— Я, — Морхольд глубоко вздохнул, сел прямо и посмотрел в глаза гиганта, сверлящие его через прутья. — Да, я. Мы выполняли свою работу. И выполнили ее, отбросив ваш табор от людей, восстанавливающих цивилизацию. Пусть и в одном небольшом куске страны. Что дальше?

— Пока ничего. Пока… — Молот успокоился, встряхнулся, чуть слышно рыча сквозь зубы. — Когда погиб Женька, мой братишка, и я понял, что ты удрал, пошел следом. Ты поступил бы по-другому? Вот и я так же думаю, можешь не отвечать. Ты шел бы за мной хоть на край света, зная, что получишь нужное. Как сейчас рвешься к своей семье. Мы с тобой даже в чем-то похожи.

— Ага. Как собаки похожи хвостами и лапами.

— Хватит! — Молот стукнул по стене. Прутья тревожно загудели. — Ляля не дал мне пройти, и я убил обоих. Они были тебе дороги? Нет. Потом тебя спасли те люди в фургоне. Что ты про них знаешь? Только то, что они хотели показать тебе. И все.

— Они были добры ко мне.

Молот снова стукнул по прутьям.

— К кому-то они наверняка были злы. Не бывает белого и черного, ты же знаешь. Ты сам соткан из всех оттенков серого. Они просто оказались не в том месте и не в то время. Нелепая случайность.

— Ну да… — протянул Морхольд. — А по рабам ты саданул кувалдой только из милосердия, избавив тех от страданий рабской доли? И самих летунов?

— Какие мы благородные, только посмотрите! А сам радовался, когда я пришел и убил ее братьев!

Молот ткнул пальцем в Дочь Зимы. Та отпрянула, зашипев и показав зубы, точь в-точь дикая кошка.

— Черт с тобой, — Морхольд сплюнул, — говори о деле, хватит трепать языком.

Молот довольно кивнул.

— Наконец-то… Я не лермонтовский демон, не Воланд или еще кто-то из литературных героев сгоревшего мира. Простой его житель, такой же, как и ты. И мне нужна твоя помощь. Так ты сможешь отдать свой долг.

— Неужели?

— Да. Ты забрал мою любимую женщину. Единственную, кто любила меня всю свою жизнь. Но из-за тебя я увидел ее. Она мне нужна. Такая женщина мне подходит.

Молот кивнул на Дочь Зимы. Та сверкнула злющими глазищами, вцепившись в прутья руками:

— Я тебе горло перегрызу, дай только добраться, урод!

— Закрой рот, женщина! — грохотнул Молот. — Я тебе уже говорил.

— Совет да любовь прямо, — присвистнул Морхольд. — С первой половиной долга все ясно. А вторая? Ты хочешь выбраться отсюда с моей помощью?

— Да. — Молот кивнул. — Точнее, с помощью твоей ящерицы. Она пригодится в самом начале.

— Как?

Тот усмехнулся. И сотворил… нет, не чудо. Что-то большее.

Прутья заскрипели, когда Молот взялся за них. Заскрипели так, что Морхольд поверил в единственный шанс. Ручищи Молота вздулись сосудами, мускулами и, казалось, даже костями. И он справился. Побагровевший, сопящий, как локомотив, но справился. Прутья треснули в местах сварки, оба. Молот выгнул их в стороны и взялся за тот, что был между ними. Выломал, потратив времени куда больше и явно устав.

Когда великан, еле протиснувшись, выбрался из клетки, его чуть пошатывало. Он выпрямился, хрустнув всем огромным телом, потянулся, раскинув в стороны руки. И когда сосед Морхольда, наконец-то пришедший в себя, решил вцепиться в такую манящую цель, даже не разозлился. Просто перехватил жилистую лапу явно водяного мутанта и дернул на себя. Впечатав того головой в прутья. Череп не выдержал, проломившись с жутким хрустом.

— Копать-колотить, — протянул мужик, сидевший где-то в стороне, — ничего себе…

Замок с двери Морхольда Молот оторвал. Вместе с проушинами. И, что и говорить, Морхольду стало не по себе, когда надо было выйти. Но он шагнул, пригибаясь. И практически уперся в живую гору.

Молот смотрел на него сверху, сопел и чуть дергал лицом. И как-то очень ясно стало одно: это самый настоящий момент истины. Тот самый миг между прошлым и будущим, когда все разом встанет на свои места.

— Если мы все сделаем, — пророкотал Молот, — я дам тебе уйти. И если мы никогда больше не встретимся, то не стану искать тебя специально. Уговор.

Морхольд кивнул и протянул руку. И когда она утонула в широченной ладони Молота, сердце несколько раз ударило куда быстрее. Но вот хватка ослабла, и пальцы стали свободными.

— Дурацкий вопрос… — Морхольд почесал подбородок. Попробовал почесать через бороду.

— Что? — Молот недовольно засопел.

— С какого перепуга ты такой грамотный? Не пойми меня неправильно, да оно и глупо, но мне страх как хочется понять — откуда?

Молот улыбнулся. Вернее… показал зубы, чуть растянув рот.

— Стереотипное мышление всегда подводит. Если я здоровенный урод, то должен быть тупым?

Морхольд осклабился в ответ. Он уже привыкал к его соседству.

Молот только покачал головой.

— Моя мама… моя мама работала в школе. Большой сельской районной школе. Преподавала историю и географию. И считала, что даже рожденный ею урод должен иметь образование. Во время перехода, когда ее племя, которое вы частенько называете выродками, только тронулось с Урала, а я был крохой, случилась остановка. Привал… в городе. И там она нашла библиотеку со старыми школьными учебниками. Еще советскими. И взяла их с собой, и таскала, пока я не подрос. В пять лет рюкзак тащил уже я. И не жалею об этом.