«С начала войны по 10 октября 1941 г. Особыми отделами НКВД и заградительными отрядами задержано 657364 военнослужащих Западного фронта, отставших от своих частей и бежавших с фронта, арестовано 25879 человек, расстреляно 10201 человек, из них перед строем — 3321 человек»{74}.
На Западном фронте, который, как известно, был образован из частей Западного Особого военного округа, дислоцировавшегося на территории БССР и в состав которого было мобилизовано все мужское население республики 1905–1918 годов рождения,
«контрразведчиками арестовывались по тысяче человек каждый месяц. Ими будет казнено 2136 бойцов и командиров. В каждый из первых 111 дней войны на позициях для устрашения оперативными сотрудниками Особых отделов по скороспелым приговорам Военных трибуналов, выносящих, как правило, только смертные приговоры, и «пропускная способность» которых была необычайно велика, будут приводиться в исполнение по 92 смертных приговора, в том числе по 30 каждый день перед общим построением личного состава частей и подразделений»{75}.
Гибли белорусские рекруты не только от пуль чекистов. Умирали они и из-за самоуправства своих отцов-командиров. Говорить, а тем более писать на эту тему, было запрещено. Но не сказать об этом нельзя. В частности, речь идет о мордобое. В частях Красной Армии он был распространен так же широко, как воровство и пьянство. Пример: член Военного совета 13-й армии Брянского фронта секретарь ЦК КП(б)Б Гапенко осенью 1941 г. в телеграмме, направленной Сталину, указывает на то, как командующий Брянским фронтом генерал-лейтенант А. И. Еременко «учил» Военный совет 13-й армии:
«Еременко… на мои замечания бросился на меня с кулаками и несколько раз ударил по лицу, угрожая расстрелом. Я заявил, что расстрелять он может, но уничтожить достоинство коммуниста, депутата Верховного Совета, не имеет права. Тогда Еременко вынул маузер, но вмешательство заместителя командующего Брянским фронтом генерал-лейтенанта Ефремова помешало ему произвести выстрел… Еременко стал хвастать, что он якобы с одобрения Сталина избил несколько командиров, а одному разбил голову»{76}.
Если командующий фронтом мог безнаказанно избить секретаря ЦК КП(б)Б, то можно представить, что он мог сделать с рядовым солдатом. Да все, что придет в голову!
Имелись также случаи, когда командиры РККА, спасая себя, бросали подчиненных на поле боя, тем самым обрекая их на верную гибель. 3 февраля 2005 г. газета «Народная воля» (№ 21) опубликовала статью Николая Бодюкова «Доты на линии Сталина». Некоторые фрагменты этой статьи мы приводим.
«…Около дота, что около самого Матейкова (Полоцкий район), в 1987 г. был поставлен памятник, на котором была установлена табличка следующего содержания: «В память о героическом подвиге 18 красноармейцев, отбивавших атаки фашистских оккупантов в июле 1941 г. и погибших в этом доте, выполнив свой воинский долг до конца». Не верится в написанное на памятнике. Ведь если совершен героический подвиг, то, надо понимать, врагу нанесены большие потери. Спрашиваю у жителя Матейкова Сергея Частного, были ли перед этим дотом могилы врагов. Немцы же хоронили своих погибших на видном месте, обязательно ставили на могилы березовые кресты. «Нет, — сказал Сергей, — немецких могил здесь не было. Хорошо помню. Еще в войну я слышал другую трагическую историю этого дота, что подтверждали потом жители Матейкова. Оказывается, командир при подходе противника закрыл в доте своих красноармейцев, а сам оставил поле боя. Оставленные на волю судьбы солдаты вели беспорядочный огонь и даже продолжали стрелять, когда немцы прошли линию укрепительного района. Наконец немцы обратили внимание на стрельбу в своем тылу. Подошли к доту и запустили в амбразуру отравляющий газ.
Неожиданно был найден ключ, отброшенный командиром-трусом при бегстве. Дот открыли. Там лежали 18 мертвых красноармейцев — жертв войны, а не героев…»
А в то время, когда советские карательные органы тысячами истребляли воинов РККА, среди которых было немало белорусов, германские войска стремительно продвигались по белорусской земле. 27 июня немцы вошли в город Барановичи, 28-го — пал Минск, 9 июля дивизии вермахта вышли на линию Днепра, 11-го овладели Витебском, 13-го — Оршей, 15-го — Полоцком, 16-го Смоленском, 26-го — Могилевом. Остальная, небольшая часть республики осталась под немцами во второй половине августа: 19-го Гомель, 22-го — Мозырь{77}.
Сталин, спеша взять ситуацию под контроль, бросает в бой ракетную артиллерию[2]. Но изменить что-либо уже было невозможно.
Стремительное продвижение германских войск позволило секретным службам рейха захватить горы секретной документации. Оскар Райле, личный помощник адмирала Канариса, руководителя абвера[3] — германской службы военной разведки — в своих мемуарах «Тайная война. Секретные операции абвера на Западе и Востоке (1921–1945)» приводит подробности того, как НКВД СССР оставило, бросая Беларусь, свои секретные разведывательные материалы:
«…группы фронтовой разведки 111 старались как можно быстрее добраться до учреждений секретных служб противника. В некоторых случаях это удавалось в первые часы кампании, поскольку НКВД, главная ветвь советской секретной службы, выдвинул свои органы вплотную к германо-советской демаркационной линии, проходящей по Польше. Так, например, было в Брест-Литовске. Непосредственно после воздушного налета сотрудники и команда 111-й фронтовой разведки под командованием майора Т. вошли в город в передовых порядках наступающих войск и заняли здание НКВД. Капитан Д., участвовавший при этом, так описывает этот эпизод: «Когда мы вошли в здание НКВД и произвели осмотр, то все было так, как если бы служащие учреждения только что покинули свою контору. Письменные столы, сейфы, стулья — все стояло на своих местах. Я установил, что междугородняя телефонная связь через коммутатор, расположенный в подвале, не была отключена. Телефонные штекеры еще воткнуты в коммутационные гнезда, и коммутаторные лампочки продолжали гореть. Служащие учреждения, видимо, бежали сломя голову. Поэтому в сейфах, вскрытых автогеном, обнаружили множество секретного материала. Наша «коммандос» работала почти неделю, чтобы изъять и просмотреть все документы, найденные в НКВД. Например, мы обнаружили красный список телефонных адресов размером со спичечный коробок, в котором перечислялись служебные в Кремле и домашние телефоны членов советского правительства. Затем из изъятой секретной информации выяснились имена и адреса ведомых Брест-Литовским органом НКВД информаторов и агентов. Разумеется, мы сразу же стали их разыскивать, ибо из дел было так же ясно, какие шпионские задания против Германии они выполняли и какие им еще предстояло выполнять. В некоторых случаях розыск привел к успеху…» Приведя это признание офицера абвера, Оскар Райле подчеркивает: «Эти свидетельства представляются мне по-настоящему примечательными. Из них совершенно однозначно следует: нападение 22 июня 1941 г. для советского руководства оказалось полной неожиданностью. Еще примечательнее тот факт, что крупные отделы советской разведки располагались в Брест-Литовске и других местах, непосредственно у германо-советской демаркационной линии, проходящей по Польше. Они были укомплектованы, как и органы НКВД в глубине страны, работали, словно повсюду царил глубокий мир. Сами списки и дела по своим информаторам и агентам они держали в сейфах, находящихся на расстоянии не более километра от ближайшего германского поста. Все это свидетельствует, что советская секретная служба ни в малейшей степени даже не задумывалась о том, что когда-нибудь придется уходить из Брест-Литовска и передислоцировать необычно далеко выдвинутые учреждения НКВД. Скорее советский противник обращал свой взор на Запад и явно рассчитывал на продвижение в этом направлении к определенному сроку… В покинутых полевых укреплениях и зданиях, в которых располагались подразделения НКВД, мы находили в изобилии секретные документы… Один грузовик за другим привозил изъятые документы в пункты сбора и обработки информации…»{78}
