• С 20 августа 1944-го до июля 1945 г. войска НКВД вывезли из Белостотчины около 20000 человек, при этом перебили около 500 проживающих там евреев, изнасиловали до смерти несколько тысяч женщин и девушек (от 8 лет и выше), которых вывезли из Пруссии{53}.
• Перед тем как сжечь город Данциг, там было уничтожено почти все немецкое население, приблизительно 100000 человек{54}.
• Советские войска были на подступах к Берлину, хозяйка волновалась и часто спрашивала меня: «Кия, что с нами будет, когда придут русские?» Я ее успокаивала: вы же хорошие люди, значит, и к вам отнесутся хорошо. Они (советские солдаты. — А. Т.) бушевали дня три, врывались в дома, забирали украшения, часы, ткани, шубы. У моих хозяев посуду разбили, перины распороли. Хозяйку изнасиловали, а мужа убили. (Из воспоминаний очевидца){55}.
• Не менее 15 млн. немецких женщин было изнасиловано офицерами и солдатами Красной Армии в 1945 г. Около 2 млн. из них сделали нелегальные аборты{56}.
• Хотелось бы обратить внимание на то, с каким животным ужасом народы Европы ожидали прихода освободителей от фашизма. Сохранился замечательный по накалу эмоций документ — доклад заместителя наркома внутренних дел, уполномоченного НКВД СССР по 1-му Белорусскому фронту И. Серова наркому Л. П. Берии от 5 марта 1945 г. Совершенно секретно. Цитируем:
«В связи с возобновившимся наступлением войск 1-го Белорусского фронта… установлено, что среди оставшегося населения распространена агитация немцев, что Красная Армия будет всех поголовно истреблять, в связи с чем отмечены случаи самоубийства…»
В деревне Болиц Бранденбургской провинции немец Мюллер, пытаясь покончить жизнь самоубийством, перерезал себе вены на руках.
В том же селе немец Гринвуд побросал в колодец жену и детей в количестве девяти человек, а сам пытался покончить жизнь самоубийством.
В гор. Зольдин опергруппой СМЕРШ 2-й танковой армии в течение пяти дней было зафиксировано 35 случаев самоубийства местных жителей-немцев.
Так, например, на своей квартире застрелился бывший майор немецкой армии, вышедший в отставку по болезни, фон Клебст, 65 лет, предварительно застрелив свою жену — старуху 60 лет.
Также покончила свою жизнь самоубийством заведующая учебным отделом уездной фашистской организации Лякнер Марта. Последняя предварительно убила двух своих детей пяти и трех лет, перерезав им артерии.
По ул. Шуцен на чердаке дома № 9 обнаружены повесившимися члены фашистской партии Цимпель Отто — учитель, Грайнер Пауль — купец, около которого висели также жена и ребенок пяти лет и ряд других в количестве девяти человек.
Задержанные члены фашистской организации на заданный вопрос о причинах большого количества самоубийств заявляют, что руководством фашистской партии была гарантирована эвакуация в глубь Германии всего партийного актива. В связи с быстрым продвижением Красной Армии эвакуация не удалась, поэтому они приняли решение кончить жизнь самоубийством, зная, что части Красной Армии все равно их расстреляют…»{57}
В комментарии к докладу И. Серова следует добавить, что ни один сталинский чиновник, зная о приближении войск вермахта, не пошел на умерщвление своих домочадцев, а тем более самоубийство.
А теперь об интернировании.
В августе 1944 г. в Совете Народных Комиссаров БССР создается отдел по репатриации граждан, усилия которого, согласно общепринятой версии, были направлены «на возвращение и устройство тех, кто оказался по разным причинам за пределами Советской Беларуси»{58}. Отечественная историческая наука работу репатриационных служб освещает весьма скупо: из 380 тыс. граждан БССР, которые оказались в Германии в годы оккупации, к концу 1946 г. домой вернулись более 200 тысяч{59}. И ни слова о том, что репатриацией белорусских граждан занимались карательные, а не советские, как считают ныне, структуры. Ни слова о методах, с помощью которых она проводилась и которые довольно ярко характеризуют «стиль» страны-победительницы. Напрасный труд и сегодня, спустя многие десятилетия, искать в доступных архивах объективные свидетельства этой полицейской деятельности советских властей.
Попытаемся подробнее раскрыть содержание тезиса «репатриация», иллюстрируя его свидетельствами очевидцев и неизвестными ранее документальными источниками.
В апреле 1945 г. в город Штетин (ныне польский Щецин) приехал министр МВД Лаврентий Берия. Он, как следует из ряда источников, провел секретное совещание, на котором были обсуждены вопросы организации процесса репатриации — возвращения советских граждан, попавших во время войны в Германию, — домой.
Речь шла о военнопленных, томившихся в гитлеровских концлагерях, и советских гражданах, насильно угнанных на работу в Германию. Кроме них, подчиненных Берии интересовала и категория «хиви» (Hilfswilliger — доброволец), то есть советские граждане, добровольно выехавшие на работу в Германию или сотрудничавшие с оккупационными властями, а затем сбежавшие от «справедливой кары».
Здесь же, на территории Германии, находились остатки подразделений Белорусской краевой обороны, полицейских и других воинских формирований.
Всю эту массу народа надо было выловить, отфильтровать и отправить в СССР. По словам Берии, Сталин лично следил за выполнением этой задачи. Лаврентий Павлович предупредил собравшихся специалистов по фильтрации, что в основном они «будут иметь дело с людьми, изменившими родине, и поэтому нет особой разницы между солдатом, попавшим в плен, и коллаборантом (коллаборационистом. — А. Т.)». Всех их, требовал глава карательного ведомства, нужно «изъять», потому что они представляют опасность и для СССР, и трудящихся всего мира.
Берия предупреждал, что советские чекисты, т. е. работники репатриационных комиссий, столкнутся с препятствиями со стороны так называемых союзников на оккупированных ими территориях. Поэтому он рекомендовал направлять «наших людей» прямо в лагеря на территории союзников для ведения агитационной работы, пропаганды возвращения на Родину. В лагерях, где находились советские граждане, нужно было создавать актив из подлежащих репатриации, некоторым из особо доверенных разрешалось выдавать оружие, чтобы укрепить их доверие. Члены этого актива должны были узнавать адреса соотечественников, живших (скрывавшихся) на частных квартирах, выслеживать бывших полицаев, солдат БКО. В этих же целях надо было устанавливать связь с новой немецкой полицией, заводить дружбу с владельцами пивных, поддерживать тесные контакты с немецкими коммунистами и женщинами легкого поведения. Задание, бесспорно, трудное, но для настоящего чекиста, наставлял Берия своих коллег, любая трудность по плечу{60}.
И сработали «настоящие чекисты», надо сказать, на совесть. Тем, кто по каким-то «своим» причинам сомневался в правильности возвращения на Родину, внедренные в лагеря для интернирования сотрудники объясняли, что никакого преследования не будет, что Родина их ждет, правительство обеспечит работой (не уточнялось, правда, какое именно министерство отвечает за трудоустройство репатриантов), предоставит кредиты на строительство жилья.
Из воспоминаний Лидии Тарасевич:
«Я попала в Германию по вербовке. Приглашали на работы в сельское хозяйство. Проезд бесплатный, зарплату, жилье обеспечивают. Мы ж думали, что Советам конец, вот я и решила, что смогу помогать семье материально, уехав в Германию. Работала на ферме, доила коров. Когда Советы победили, нас, советских, согнали в лагерь. Сначала я хотела возвращаться, потому что сильно скучала по маме, по сестрам. Но мне дед один из-под Белостока сказал, что ехать нельзя, что загонят в Сибирь или расстреляют. Он предложил назваться его дочкой. А тех, кто до 39-го года жил не на советской территории, насильно не репатриировали. Поэтому много минчан назывались гродненцами, белостокцами, а украинцы из Харькова, Донецка — галичанами.
В общем, я долго думала, плакала, но все-таки послушалась деда. Потом, уже десять лет спустя, узнала, что те, кто поехал на Родину, попали в тюрьму…»{61}
