Вот еще несколько примеров. Под Николаевом солдаты вермахта нашли несколько сожженных заживо немцев. Чины НКВД постарались, чтобы жертвы мучались подольше, привязали несчастных к деревьям и облили бензином только нижнюю часть тела. В Мелитополе в подвале местного НКВД были обнаружены трупы немецких военнослужащих, которым в половые органы вводили стеклянные трубки, а затем разбивали их молотком{39}.
Из отчета тайной полевой полиции о борьбе с советскими партизанами:
«Проводя нападение, партизаны действуют с беспримерной жестокостью. Так… партизаны напали на двух русских полицейских, сопровождающих транспорт скота, и, выколов им глаза и отрезав уши, повесили.
В отдаленной деревне Центрального армейского района в полдень 31.12.1941 г. появилось около 100 хорошо вооруженных партизан, находящихся под командованием большого числа офицеров.
…Один из полицейских был ранен и попал в руки партизан. Сначала они полностью раздели раненого и заставили его лежать в снегу при 40–45 градусах мороза. Потом они разграбили деревню и расстреляли 2 жителей, сыновья которых входили в полицию. Партизаны угрожали согнанным вместе жителям сжечь их деревню, если они будут сдавать хлеб и скот немцам.
После этого на глазах у офицеров и жителей деревни был изувечен лежавший в снегу раненый полицейский. Его конечности были поочередно переломаны, а затем отрублены.{40}
Свидетельствует Я. Халаев, бывший колымский узник:
«Осенью 1942 г. только в одном балкарском селе В. Балкария большевики убили 575 мирных жителей, причем убиты были только старики, женщины и дети… Их жилища были дотла сожжены бандами НКВД. Поводом для этой кровавой оргии послужило то, что жители этого села восстановили мечеть и молились в ней за победу немцев»{41}.
Из книги российского автора С. Кара-Мурзы «Советская цивилизация» (2002):
«27 февраля 1944 г. отряд НКВД под командой начальника краевого управления НКВД комиссара государственной безопасности 3-го ранга (генерала) Гвишиани собрал в ауле Хайбах стариков и больных, запер их в конюшне и сжег». (Тогда было выселено 362 тыс. чеченцев и 134 тыс. ингушей.){42}
Из газеты «Незалежная Беларусь» — 1953. № 1(7):
«В 1944 г. в Вильно, из Свято-Духова монастыря, который во время войны был переоборудован под лазарет, советские солдаты выбросили на улицу умирать немецких раненых и больных. Голые трупы сестер милосердия висели в окнах монастыря, а две умирали под очередью бойцов, которые их насиловали. Рядом стонал раненый немец. Боец, жуя хлеб, попросил у соседа винтовку и прицелился в раненого, холодно, спокойно, все держа хлеб в руке. Немец застонал еще сильнее, боец спустил курок, но не выстрелил — в винтовке не было патронов. Боец спокойно пробил раненого штыком»{43}.
Факты зверства НКВД, приведенные нами выше, были только прелюдией того, что ожидало население Западной Беларуси после прихода Красной Армии.
Как сообщают документы, на первом этапе, когда Барановичская область оказалась под советским военным управлением, заработали внесудебные органы — «тройки», состоящие из представителей НКВД, НКГБ, СМЕРШа, Особого совещания при НКВД СССР. Они выносили приговоры о смертной казни, каторжных работах, длительных сроках заключения в тюрьме или лагере ГУЛАГа. Применялась и такая мера наказания, как направление в административном порядке на спецпоселение сроком на шесть лет, направление на принудительные работы в наркомат угольной промышленности.
Кровавым выдался год 1944-й. Вместо немецких виселиц появились советские. Лето 44-го: повешены артисты смоленского и минского театров — это в столице Беларуси; в Вилейке в один день повесили 23 сотрудника бывшей белорусской администрации; в Новогрудке повешен заместитель БЦР П. Якуцевич, труп которого чекисты, для устрашения, запретили снимать несколько дней; в Несвиже казнен офицер БКО А. Ясюк{44}.
Волна террора победителей захлестнула область, обрушилась на ее жителей, смертельно растекаясь и захватывая все новые и новые районы. Поиски «врагов народа», стимулируемые органами НКВД, приобрели доселе невиданный размах. Суд был скорым и неправедным.
Богатым на расстрелы стал и 1945 г.:
Витебск — повешен белорусский генерал К. Езавитов.
Варшава — расстрелян Н. Шкелёнок.
Москва — расстрелян А. Демидович-Демидетский.{45}
Радость по поводу того, что предыдущая оккупация закончилась, оказалась непродолжительной. Новая оккупационная метла сразу замела по-новому. Террор Москвы решал несколько задач — устранял противников и снимал проблемы (нет человека — нет проблемы), решал вопросы пополнения численности лагерей рабского труда, служил мерой устрашения для оставшихся пока еще на свободе и пока еще живых.
Под беспощадный смершевский каток попали, например, все учителя, которые в 1941–1944 гг. занимались педагогической деятельностью. Так, в лагерях оказались: Петр Скребец — директор Новогрудской учительской семинарии; Антон и Иван Турко, Масловский, Жданович, Барак… — сельские учителя Ляховщины…{46}, Иван Кит — руководитель отдела народного образования Столбцовского района. Он, как и тысячи других, попал в лагерь НКВД на Колыме. Обратно талантливый педагог не вернулся — погиб на чужбине.
После этого пришли за деревенскими старостами и их помощниками. В том же Ляховичском районе, например, за одну ночь забрали более 50 человек, в числе которых: бывшие старосты деревень Почаповичи, Домашевичи, Своятичи, Заритово, Конюхи, Грудские, Ковали, Старолесье — А. А. Демид, Н. М. Гринцевич, А. П. Лойко, М. В. Свистунович, А. П. Свистунович, Шадура, Григорович, Пташук, Таранда и др. Любопытная деталь: жители деревни Грудские в коллективном письме, направленном в РО НКГБ, спасая односельчанина, призывали к объективности: «Шапковский М. В. был солтысом в порядке очередности…» Но, как свидетельствуют архивы, всякие попытки спасти человека были тщетны. Всех мужиков, обвинив в «измене Родине», загнали в советские лагеря смерти. Выживут, вернутся домой немногие, да и те, если честно, будут жалеть, что в свое время не ушли на запад или не пустили себе пулю в лоб.
Долгие годы жила в лесу, боясь ареста, 78-летняя Л. П. Нестерович, чтобы не умереть с голоду, питалась корой берез и осин. В наиболее тяжелые дни, когда силы покидали ее, ела траву{47}.
Не менее тяжелые времена настали для членов СМБ — тысяч белорусских парней и девушек. Как известно, большинство эсбээмовцев осталось в родных местах, отказавшись покинуть страну, что само по себе являлось уже формой протеста. Судьба их оказвлась незавидной. По всей области прошли аресты молодежи. Их пик пришелся на декабрь 44-го. Например, в городе Слоним в застенки НКВД были брошены сотни членов СБМ, в первую очередь активисты. Сумели скрыться несколько человек, в том числе и Н. Демидович[10]. Ее схватили только в 1949 г. В барановичской тюрьме, куда она попала, оперативники НКВД изгалялись над девушкой как могли: например, сорвав с нее одежду, пытали… электрическим током{48}.
Но настоящая охота была устроена на бойцов и офицеров БКО и Самообороны. В лагеря попал каждый бывший солдат белорусской армии, а также его домочадцы. Всего из западных областей Беларуси, в т. ч. и Барановичской, за колючей проволокой оказалось 34 тыс. человек{49}. Достоверно известно: первые массовые аресты прокатились по Барановичской области в августе 44-го. 12 августа был «зачищен» Новогрудский район, 24 августа — Барановичи, Несвиж и Слоним.
