Несомненный интерес в освещении данной темы представляет книга Д. Мышанки «Кому жить и кому умереть…». В ней автор, в прошлом житель г. Барановичи, описывает свои долгие и мучительные похождения, связанные с побегом из гетто, поисками партизан и пребыванием в отряде.
«Первая «боевая» задача, — рассказывает Д. Мышанка, — была «бомбежка». Командир отряда выделил для этой цели десять партизан, которые, вооружившись пулеметом и винтовками, покинули лагерь. Вечером подошли к деревне. Группа осталась ждать в лесу, а старший группы с пулеметчиком ушли. Из села, к которому они приблизились, доносилась музыка.
— Там свадьба, — заметил командир группы.
— Будет, что выпить, — отозвался партизан с пулеметом.
Группа придвинулась к краю села. Командир оставил двух партизан для прикрытия на входе и выходе из села. Остальные восемь вошли в село.
Появление вооруженных людей на свадьбе напугало собравшихся. Гармонист перестал играть.
— Чего замолчал? — спросил его командир.
Хозяин застолья покорно предложил ему стакан водки.
— Бутылку, — ответил тот.
Пулеметчик пощупал сапоги гармониста и приказал:
— Снимай!
— Паночку-браточку, — умолял гармонист, — это моя единственная пара. Не забирайте сапоги.
Пулеметчик взвел затвор пулемета:
— Снимай, сказал тебе!
В это время остальные партизаны раздобыли две подводы и стали забирать у крестьян продовольствие. По дороге в отряд партизаны, завернув на хутор, куда заходили накануне вечером, оставили там отнятые у гармониста сапоги и получили взамен самогон»{209}.
А вот что рассказывает о советских партизанах на страницах «Комсомольской правды» некто Владимир Владимирович, который и сегодня, боясь гнева победителей, не рискнул назвать фамилию:
«На месте нашей квартиры было гестапо, и нам посоветовали идти к коменданту. Маме было страшно, но она пошла. Комендант выделил нам полицейского, и нам вернули велосипед, патефон, баян, даже кожаное пальто и швейную машинку. Потом это забрали партизаны»{210}.
О погромной деятельности «народных мстителей» хорошо знали в окрестностях. Население боялось встречи с ними. Ибо последнее означало одно — смерть.
Свидетельствует Д. Мышанка:
«Группа еврейских партизан, чей лагерь находился в Ляховичском районе, от жителей села Святица узнала, что бойцы из партизанского отряда, которым командовал Цыганков, убили братьев Липников — подпольщиков Барановичского гетто.
Евреи-партизаны взяли лопаты, лом, топор и пошли вдоль канавы в направлении села Святица, мимо сухого дуба и по приметам, которые им дали, пришли на то место, где было совершено убийство. Там лежали голые тела братьев Липников, трех молодых женщин — Ханы, жены младшего брата Матвея, тело молодой женщины, видимо подруги Аркадия, жену которого убили в первом погроме вместе с новорожденным ребенком, тело их старой матери, тело пятилетнего мальчика. Немного дальше они нашли тело самого Аркадия, убитого выстрелами в спину и голову. Рядом лежало нагое тело красавицы Ханы — с варварски разрезанным животом. «Это почерк Васьки-бандита[38], — поняли все. Такое мог сделать только он». Перед убийством ее изнасиловали»{211}.
Вот еще один пример на ту же тему.
«Двое партизан вошли в хату, двое остались ждать на улице. А те в хате, не требуя света, стали чиркать спичками и, сами себе подсвечивая, обшарили все углы, голый стол и особенно внимательно хозяйку и ее дочь на кроватях.
— Гм, сонное царство! Спят и в ус не дуют.
— А царевна — на славу!
— Да у этой голубки сок еще бурлит под кожей.
— Что вам от нас надо? — спросил ночных визитеров хозяин.
— Одевайся, голубчик! И ты, который там на печи.
На печи лежал, начиная колотиться от страха, сын хозяина — Андрей. Он тихо заплакал.
— Ну? Кому я приказал?!
Мужчин вывели.
— Куда вы их? — воскликнула, рыдая, молодая женщина.
— А ты, милая, оставайся в хате!
Партизаны закрыли отца с сыном в кладовке и приказали не подавать голоса. Сами же вернулись обратно. Те, что стояли под окнами, услышали дикий крик, приглушенные вопли, удары, стон женщин.
— Ой, мамочка моя! — кричала в муках младшая.
Часовые во дворе оживились и стали возбужденно двигаться и толкать друг друга в плечо — хмелем вскипевшая энергия требовала выхода. Товарищи в хате, казалось партизанам, долго развлекаются, поэтому они, прильнув к окнам, в нетерпении с жадностью облизывали губы.
Наконец хатние демоны выволоклись через сени на улицу.
— Ну и как?
— А ты иди попробуй. Жалеть, милый, не будешь!
И поменялись местами. И так все ночь.
Утром, когда еще держался туман, партизаны[39] подогнали к дому подводы, выволокли из хаты полуживую окровавленную семью, посадили на воз. Через несколько дней в ближайшем лесу собаки раскопали трупы, и были среди них замордованные женщина лет сорока, девочка примерно 14-летнего возраста и мальчик моложе ее. Они лежали чуть присыпанные землей. Далее, в болоте, нашли еще один труп — мужчины лет 45, в нем сельчане узнали хозяина»{212}.
Располагая оружием, властью и силой, рассчитывая на безнаказанность в условиях войны, партизаны чинили над ни в чем не повинным населением самые дикие расправы. Согласно воспоминаниям И. Малецкого, например,
«пастушкам отрезали языки, когда те, пася стадо, натыкались на партизанские базы»{213}.
Детей убивали и в партизанских отрядах. Тогда, когда они становились обузой для «мстителей».
«В лагере Пугачева[40], расположенном на хуторе, 23 января 1943 г., в субботу, все спали. Сам командир с женщинами и адъютантами, как обычно, после обильного ужина с самогоном, спал в хозяйском доме.
В это время к хутору подошли немцы. Проснувшиеся партизаны начали разбегаться кто куда. Спасаться стали и обитатели семейного лагеря — старики, женщины и дети. Во главе быстро уходящей колонны шел командир.
— Мама! Мама! — звали дети мать, убегающую от них вперед и пытавшуюся не отстать от отряда.
У девочки опустился чулок, у мальчика — расстегнулось пальтишко. Плач детей остановил их мать. Подождав их, она негромко сказала им: «Кричите, дети, кричите» — и убежала от них догонять впереди идущих. Дети стали плакать в голос.
Наконец отряд остановился недалеко от большого стога сена.
— Что делать с детьми? — спросил один из партизан.
— Надо от них избавиться, — сказал командир.
Предложение поддержали. Отряд никто не преследовал. Мать плакала и просила: «Убейте меня, но оставьте детей».
— Мама, пойдем, — плакали дети, услышав, что их мать просит ее убить, — мы будем идти!.
Между тем до детей дошло, что от них намерены избавиться, и они стали, плача, умолять:
— Дяденьки, не убивайте нас, мы хотим жить!
Два партизана взяли детей на руки и пошли за командиром отряда к стогу сена. За ними шли начальник караула, командир взвода и еще несколько партизан. У стога они подстелили сено на снегу, посадили плачущих детей. М. Сеин[41] накрыл детей своей шубой. Правой рукой он вынул из кобуры наган, левой нащупал головку одного ребенка и выстрелил. Плач стих. Он быстро нащупал вторую головку и выстрелил. Стало совсем тихо.
Под вечер отряд пришел в лес, отыскал покинутый партизанский лагерь и остановился в нем»{214}.
