Громадный питон разъярённо зашипел, после чего что есть мочи сжал свои смертоносные объятия, явно намереваясь перекорёжить чемпиону Кузгара всё тулово. Толстые кости Ратибора натужно затрещали, но, к несказанному удивлению Пурагелиса, выдержали его мощнейший натиск, что на памяти тёмного колдуна ранее ещё никогда не случалось.

Тем временем огневолосый богатырь довеском напряг могучие мускулы, пусть с невероятным трудом, но всё же успешно сопротивляясь и повторной, ещё более сильной атаке гигантской холоднокровной рептилии. И вместе с тем Ратибор ещё пуще сжал челюсти на носопырке здоровенного пресноводного гада. Крепкие белые зубы «рыжего медведя» прокусили стальные чешуйчатые пластины, защищавшие мордаху второго естества Пурагелиса, а затем глубоко вонзились уже непосредственно в плоть сетчатого питона, явно при этом задев некие особо чувствительные рецепторы жуткой твари, ибо та аж вся содрогнулась от прокатившейся по ней, словно гранитной колотушкой, волне нестерпимой боли.

Пурагелис попытался вырваться из «зубного капкана» рыжебородого русича, резко дёрнувшись влево-вправо, но тем самым спровоцировал уже раскаты болевого грома, яростным набатом прогремевшие у него в голове, ибо Ратибор впился зубами ему в рыло намертво и отпускать даже не думал, прекрасно осознавая, что если разожмёт челюсти, то второго такого шанса на спасение уже не предоставится. Потому огнекудрый витязь, несмотря на все попытки освободиться неистово мотающего ромбовидной башкой оппонента, слабины не дал и челюстей не разомкнул. Наоборот, его крепкие зубы лишь ещё сильнее вцепились в крайне чувствительную харю заклятого врага, заставив, наконец, того взвыть в безудержной злобе:

«Пусти, рус! Пусти! Немедля! Иначе я тебе!..»

«Ты знаешь, — гневно перебил мысленный вопль Пурагелиса Ратибор, также перешедший на телепатический разговор, — я, слава богам, людей никогда в жизни не ел и не собираюсь! Но вот змей всяких разных доводилось лопать неоднократно! И варёными, и жареными, и копчёными, и даже сырыми пробовал! Прямо тебе скажу — объедение! Посему, как сдохнешь, сварганю, пожалуй, из твоей второй ипостаси себе наваристый супчик! Надеюсь, ты не против, гадёныш? И да, ента, не вздумай только оборачиваться в обратку, не лишай меня сытного обеда!..»

Ратибор своими словами явно подстегнул заклятого врага на совершение опрометчивых поступков. Пурагелис, в мозгу которого знатно помутнело от беспрестанно пронзающей его с головы до хвоста адской боли, совершил последнюю в своей жизни оплошность, и в самом деле неосознанно став превращаться назад в человека. Стальные канаты сетчатого питона сначала ослабли, затем разжались, а после и вовсе скукожились, далее принявшись быстро трансформироваться в худосочное тулово тёмного колдуна. И вот глава Роковой Длани, ошарашенно щупая свою окровавленную, страшно изуродованную зубами Ратибора физиономию, на всю округу в отчаянии взвыл абсолютно жутким голосом:

— А-а-а!.. Ты мне лицо обглодал, медвежара проклятый!.. Нос под корешок откусил!.. Вместе с верхней губой!

— Ещё не вечер, тварь! — раздался совсем рядом с утратившим всякую осторожность Пурагелисом неистовый рык огневолосого исполина. — Пришло время расплаты!

С этими словами Ратибор схватил тёмного колдуна за виски, облапил перстами его обезображенную харю и, нащупав большими пальцами глазницы огорошенного оппонента, с силой надавил тому на зыркули.

Раздался протяжный оглушительный визг; Пурагелис буквально растворился в жгучей пучине невыносимой боли, мгновенно накрывшей его с макушки до пяток. И душераздирающее визжание главы Роковой Длани с каждой секундой лишь усиливалось, ибо могучий витязь не спеша, с мрачным видом, в самом прямом смысле выдавливал пальцами очи заклятого врага. Продолжалось сие изощрённое издевательство над бренной плотью ненавистного противника до тех пор, пока зрачки Пурагелиса не лопнули да не вытекли из глазниц, словно давно копившийся гной из бог знает сколько времени зревшего нарыва.

Истошный визг тут же сменился жалобным хныканьем; тёмный колдун, практически уже ничего не соображая, принялся нелепо содрогаться в конвульсивных рыданиях.

Ратибор же не стал и дальше изгаляться над явно поверженным недругом. «Рыжий медведь» просто снова переместил руки на виски окровавленного неприятеля и, как тисками, с двух сторон сжал кочан чернокнижника, а затем со словами: — Ента тебе, выродок, за Благану и Марфушу! — с силой надавил ладонями на башку могущественного волшебника. Череп Пурагелиса сначала хрустнул, а после в мощных лапах рыжебородого богатыря и лопнул, будто упавший на пол перезревший арбуз, знатно обдав при этом самого Ратибора ядрёной смесью из крови, костей и мозгов. Фактически обезглавленное тулово тёмного чародея неловко осело на пол. От оказавшейся словно между молотом и наковальней головы владыки Вельберии мало что осталось, кроме окровавленных черепных ошмётков.

Спустя мгновение из безжизненного тела хозяина Мглистого замка принялись со свистящим шёпотом одна за другой вылетать захваченные магом бесчисленные души, с ликующим шелестом устремляясь ввысь, навстречу долгожданному упокоению. Основатель же, глава и последний из тайного сообщества тёмных кудесников Роковой Длани отправился вслед за своими соратниками, то есть на суровое судилище небожителей, где каждому, со всей возможной справедливостью всегда воздаётся по земным делам его. А дел тех нехороших за несколько веков своего жития-бытия натворил Пурагелис с доброй горкой. Стоит ли упоминать, что на Божьем суде строгие жрецы Высшего Правосудия его уж давненько заждались.

— Долго возился! — тем часом раздалось откуда-то с верхотуры.

— Знакомые слова… Помнится, мне лет пять-шесть назад сказал их Яромир в Орёлграде, после памятного поединка с тамошним дуболомом Могутой. Тогда ещё Свят отправил нас к Изе с просьбой подсобить в скорой битве с хазарами, — с лёгким подозрением проронил Ратибор, одновременно поднимая глаза к небесам. Там, среди облаков стоял и сурово взирал на него, сложив руки на груди, Сварог в своём людском обличье могучего русоволосого воина. — Уж сколько с той поры воды утекло, и не счесть. А помню, как вчера было…

— Да, ты правильно заподозрил: это я вложил те едкие словеса в уста твоего боевого соратника. И ещё не раз и не два подтрунивал над тобой их голосами. А также помогал советами да старался обуздать твой избыточный, постоянно рвущийся наружу гнев…

— Советами помогал⁈ — язвительно хохотнул Ратибор, который быстро свыкся с невероятной мыслью, что разговаривает ни много ни мало с самим богом-кузнецом. — Так советчиков у нас и без тебя хватает; в каждом кабаке за кружечку-другую душистого хмеля нагородить с три короба всегда желающие сыщутся! Ты бы лучше не советом, а делом подсобил! Хотя бы минуту назад, когда меня тугим арканом обвивала одна толстенная вонючая змеюка…

— Енто так не работает, — Сварог сокрушённо покачал головой. — Я не могу непосредственно вмешиваться в твои зарубы с поглощёнными Тьмой смертными, какой бы чудовищный облик они ни принимали; своих земных врагов ты должен был одолеть сам. Правда, сегодня я слегка нарушил это правило, вдохнув в тебя частичку своей Силы; именно благодаря ей ты весь день не чувствовал усталости супротив орды вельберийских воителей. Ну а с Ахриманом уже подмогнул как мог; вкрай обнаглевший свинорыл нарушил все мыслимые и немыслимые устои и договорённости, за что и поплатился…

— Так ты всё енто времечко был со мной? — Ратибор недоверчиво прищурился.

— С тех пор как на шее у тебя мой молот болтается, — постоянно. А до этого не круглосуточно, конечно. Но частенько, да, оказывался незримо рядом; осознал ты всё верно. Я внимательно наблюдал за тобой; как мог подсказывал, направлял. Вот, например, помнишь ту жаркую пору в Мирграде, когда была назначена награда в триста золотых монет за твой рыжий котелок? Вижу, что помнишь! А не запамятовал, как в то лихое времечко трое душегубов вломились к тебе в избушку? Тогда мне в срочном порядке пришлось разбудить твою дремлющую чуйку да заставить опрометью помчаться до хаты, дабы спасти детишек и Марфу…