Ратибор, князь Мирграда'

— Всё зарисовал, писака? — рыжебородый богатырь выхватил послание у ошарашенного Емельяна и принялся не спеша его перечитывать, про себя добродушно посмеиваясь.

— Это слишком даже для тебя, Ратик, — негромко промямлил огорошенный Емельян. — Так нельзя! Речь, конечно, отличная, но… но… как-то недостойно, что ль… В первую очередь тебе, как властелину Медвежьего княжества, не подобает такое баловство отправлять…

— Ты прав, Емелька, тыщу раз прав! — Ратибор скомкал письмо и сумрачно пробормотал: — Что я, как скоморох, в самом-то деле⁈ Да и наваял этому ослолюбу целую грамотку! Не велика ли честь⁈ Как там балакают всякие дьяки и прочие книжные червячки? Краткость, вот к чему надобно стремиться! Посему, белобрысик, записывай новую весточку ентому императорскому губожую! На этот раз, пожалуй, обойдёмся всего тремя хорошо известными ему словесами, которые звучат так:

— Иди сюда, пёс!

Кулхидор, дворец владыки Ослямбской империи. Спустя полтора месяца

Стояла середина сентября, но осень даже не думала пытаться подвинуть разошедшееся сверх меры лето; ни малейшего намёка на хоть сколь-нибудь значимое похолодание не наблюдалось в Нурязиме, столице Ослямбии, и в помине. Впрочем, для теплолюбивой Ослямбской державы практически круглогодичная жара была явлением вполне себе обыденным; зимой здесь было всегда ненамного холоднее, чем летом.

До полудня оставалось ещё часа полтора, когда Эдиз, окружённый с двух сторон четырьмя рабами с опахалами из перьев королевского павлина, сидел на своём троне и лениво потягивал красное ялминское вино из кубка, явно утоляя мучившую его с утреца жажду. Проще говоря, властитель буднично похмелялся. Попутно он сжимал в правой руке мятую бумажку, раз за разом перечитывая адресованное ему послание, а также подпись под ним. Похоже, в одурманенной хмелем голове правителя до сих пор не могло уложиться, как подобное стало вообще возможно на этом свете.

'Эдизу, императору Ослямбии

Иди сюда, пёс!

Ратибор, князь Мирграда'

Эдиз снова просмотрел письмо, затем сделал жадный глоток из необъятной чаши и хмуро воззрился на распластавшегося в десятке метров от него на полу молодого черноволосого воина-аскера.

— Эй, как там тебя?

— Бураст, мой господин!

— И кто ты таков?

— Твой верный подданный, господин! Десятником был, в полку военачальника Кюбарта!

— А почему «был»?

— Э-э-э, — Бураст явно смутился. — Потому что более нет его…

— Кого нет? — не без издёвки полюбопытствовал Эдиз, нехорошо при этом прищурившись. — Полка или Кюбарта?

— Э-м-м… Так ни того, ни другого более и нема, государь! — молодого аскера била сильная дрожь. Только явно не от холода, а от страха. Бураст прекрасно знал, что бывает с теми, кто приносит недобрые вести его «горячо любимому» императору.

— И что же произошло, милейший? — подчёркнуто спокойным голосом продолжил вкрадчиво интересоваться правитель Ослямбии. — Куда же запропастились мои ненаглядные шалмахи вместе с их удалым атаманом?

— Э-э-э, да знамо куда, владыка! На колышках да копьях вдоль Гранитного тракта нынче загорают. Точнее, не они сами, а только их макушки.

— А Гранитный тракт, ента у нас?.. — Эдиз вопросительно вскинул брови. — Освежи-ка в памяти…

— Ента дорога, ведущая в Мирград. Та самая булыжная тропка, вдоль которой вы в своё время велели развесить бошки русов, павших при осаде столицы Медвежьего княжества. Ну вот злыдни варвары и вернули нам должок. Сторицей! Устроили бучу, свергли поставленную вами местную княгиню и вырезали всех наших воинов, — с готовностью отвечал взявший себя в руки Бураст, которому, невзирая на рвущийся наружу ужас и нежелание умирать, нельзя было отказать в храбрости; многие гонцы, принёсшие плохую весточку, вообще загодя в обморок падали, ещё на входе в Кулхидор.

— И под чьим же чутким руководством случилась данная нежеланная смута? — Эдиз мимолётно стрельнул злым взором по стоящему чуть левее от трона зябко поёжившемся Джушукану. Родной брат императора почувствовал холодный ручеёк, несмотря на духоту и жару, побежавший между лопаток и далее по пояснице, и мгновенно понял, каково сейчас незадачливому вестнику.

— Знамо под чьим!.. — между тем чётко отбарабанил Бураст. — Здоровенный рыжий варвар, тот самый, коего вы уволокли в плен пару лет назад, вот он и возглавил сие кровавое восстание! А после самолично уселся на престол! Меня пощадил лишь для того, чтоб я передал вам, господин, письмишко от него! Всех остальных же шалмахов русичи вырезали, а их тыковки водрузили на колья. Вдоль Гранитного тракта…

— Так, ента я уже слышал! Причём не только от тебя, — презрительно скривился Эдиз. — Ещё имеется, что проквакать?

— Да, конечно! — торопливо залопотал молодой аскер. — Я много чего ещё могу наплести, только не убивайте! У меня два брата и три сестры! А ещё батька с мамкой и попугайчик Лошпа! Все ждут не дождутся моего возвращения!..

— Понятно, — Эдиз осушил до дна золочёный кубок, небрежно поставил его на протянутый одним из рабов поднос, затем икнул и равнодушно продолжил: — Как там тебя, говоришь?.. А, неважно! Отрубить ему сначала конечности, потом язык и последней — голову. Ну а далее сложить всё енто добро в мешок и отослать домой, его родне, — император покосился на стоявшего слева Герканта. — Всё понятно?

— Так точно! — военачальник вытянулся по струнке, хотя глаза его пусть и на миг, но сверкнули крайне неодобрительно. — Будет сделано!

— Не-е-ет! Не надо, прошу! — перед ликом страшной смерти жалостно захныкал Бураст. — В чём моя вина⁈ В том, что я правду поведал⁈ — в молодом аскере, подхваченном под мышки двумя широкоплечими гвардейцами, внезапно вспыхнула неконтролируемая волна гнева. — Да будь ты проклят, шакал самолюбивый!.. Гори в преисподней вместе со своим свинорылым божком!.. Тварь злобливая!..

— Что⁈ Так! — Эдиз в бешенстве вскочил на ноги. — Зубы все ему ещё вырвать! Медленно! А также всей его родне! И затем шкуры с них содрать! Живьём! А после спалить дотла хату ентой нахальной букашки! Со всеми родичами и любимым попугаем! Последнему загодя клюв оттяпать и перья выщипать, пущай тоже мучается! Во славу Ахримана!

«Лучше бы ты молчал, парнишка, — тоскливо подумал про себя Геркант, со скрытой печалью глядя на то, как уволакивают из зала упирающегося, в ужасе истошно верещащего молодого воина. — Так бы только тебя, как свинью, разделали. А теперича та же участь ждёт и твоих домочадцев».

— А ну, цыпа-цыпа, иди-ка сюда! — правитель Ослямбской империи, проводив яростным взглядом несчастного пленника, коего силком уволокли из тронного зала, затем грозно вперился в посеревшую физиономию родного брата. На негнущихся ногах тот медленно прошествовал к пьедесталу, после чего Эдиз жёстко схватил Джушукана за горло и со словами «Жри, малой, жри!» с усердием начал запихивать тому в рот весточку из Мирграда. Страшно кашляя и давясь волокнистым пергаментом, тот с большим трудом, но покорно принялся жевать и глотать столь не понравившееся хозяину Кулхидора письмецо, явно боясь непослушанием разозлить взбеленившегося старшего брата ещё пуще.

— Ента твоя вина, Джуш, что рыжий варвар бежал! — свирепо процедил Эдиз, одновременно отталкивая от себя поперхнувшегося бумагой младшего братика в толпу придворных, что кучковались чуть далее, по обе стороны пурпурной ковровой дорожки, ведущей через весь зал к трону. — Твоя, а также ентого чванливого дурака Зелима из дома Тупсов да Байбариана! И если городничего Дулмаса я всё равно в скором времени велю бросить в подземные казематы и замучить до смерти, несмотря на твои вялые потуги его отмазать, а Зелим сам сдох от меча рыжезадого дикаря, то ты, мой любимый братишка, жив-здоров и до сих пор не под ударом, прошу заметить! Хотя явно не ценишь моей доброты, ибо заслужил страшную кару точно так же!..