— Нет! — раздражённо всхлипнула заморская волшебница. — Могу предположить, что Благана повесила на него некий магический заслон от моего колдовского ока, но природа столь мощной защиты мне неизвестна! И как она ента сотворила, остаётся лишь гадать.

— Позволь нескромный вопросец, — осторожно промычал Тихомир. — Кто из вас более сильная чародейка: ты или Благана? — главный советник заинтересованно вытаращился на Урсулу. Его примеру последовали и Брадигост с Лютегой. Вопрос и правда был нескромным. Но очень занятным.

— Мы всегда балансировали примерно на равных. Ну разве что на полвершка я была помастеровитее, — немного пошевеля извилинами, не спеша прошамкала наконец иберийская ведьма. — Сейчас же, после того как я напиталась живительной силой на Руси, считаю, что уделаю её без особых сложностей! Плюс каркуше надо регулярно поддерживать свою магическую защиту на рыжем богатыре, а ента значит, что она ослабляет себя в первую очередь!

— Это хорошо… — Тихомир довольно крякнул. — А почувствовать её присутствие ты сможешь?

— Благаны-то? — Урсула на миг задумалась. — На дальнем расстоянии нет, иначе давно бы её сыскала. А вот вблизи… Ну, ежели она обернётся вороной и проскользнёт в Мирград, то, пожалуй, смогу. А если заранее настроиться, так точно словлю её ведовской фон! Перевоплощение всегда оставляет магический след. Пусть и слабый, но поймать его можно.

— Вообще прекрасно! — Тихомир радостно потёр потные ладошки. — А раз так, то, коль Благана окажется в городе, значит, и Ратибор будет недалече, правильно? Вряд ли она сунется к нам без рыжего медведя!..

— Правильно, — согласно пролаяла Урсула. — Хочешь как-то выманить их к нам? Устроить ловушку? Но каким образом?

— Да очень просто, — Тихомир противно захихикал. — Увеличим вдвое, а то и втрое количество казней во славу Ахримана! Заодно обвиним в этом Ратибора! Мол, нечего бормотать его имечко где ни попадя!

— А ты проказник!.. — спустя пару мгновений иберийская ведьма сначала неприятно ощерилась, а затем громогласно захохотала. — Но твой донельзя примитивный план мне нравится! Сегодня же и начнём!

Урсула взглянула на Лютегу и визгливо, повелительным тоном прокудахтала: — Вели Горибору, чтоб перед сегодняшними казнями обвинил в оных нашего рыжего шатунца!

— Слушаюсь, наставница, — Лютега покорно кивнула осунувшимся, страшно посеревшим за два года личиком, и всем в комнате в очередной раз стало ясно, кто нынче в городе за главного. — Будет сделано.

Спустя три часа

Стояла середина дня, но солнце, нещадно испепеляющее последние несколько суток Русь-матушку, с утра спряталось за огромными кудрявыми облаками, которые ещё ночью укутали небосвод чуть ли не до самого горизонта. Пару раз начинался, но тут же прекращался столь желанный в жару грибной дождик, словно горючими слезами, лишь слегка смочивший сухую землицу.

На Дворцовой площади приготовления к казни близились к своему завершению: на внушительном продолговатом кирпичном постаменте, высотой в метр с небольшим, шириной за три и длиной не менее десяти, довольно кучно, в два ряда стояли на подпорках шестнадцать массивных деревянных столбов. К каждому из них был крепко-накрепко привязан человек. Всего «провинившихся» оказалось поровну: восемь мужчин и восемь женщин. Все они были добро обложены хворостом аж по грудь.

Половину бедолаг приговорили «справедливым» судом Лютеги к сожжению за «дело», т.е. за нежелание признавать своим божеством Ахримана. Вторую же часть несчастных надёргали методом тыка с ближайших улочек буквально за полчаса до казни. И в отличие от первых восьми упрямцев, готовых умереть за свои убеждения и веру, но не предать славянских богов, вторая половинка обречённых на погибель пребывала в явном шоке от происходящего. Обвинения в их адрес ещё произнесены не были, и оттого в угрюмо обступившей страшный пьедестал толпе то и дело раздавался недовольный шепоток: люди мрачно щерились на опоясавших неровным квадратом постамент шалмахов в количестве трёх сотен рыл, что, положив длани на рукояти пока ещё не вытащенных из ножен ятаганов, уверенно стояли между скопищем народу и привязанными к столбам горемыками. Видно было: аскерам не впервой сдерживать разгневанную происходящим публику, вооружённую в большинстве своём, помимо крепких словечек, лишь палками да камнями. По крайней мере, так было ранее, до сегодняшнего дня.

Впрочем, бравая уверенность осов в своих силах оказалась напускной. В воздухе витало заметное напряжение, осязаемое в той или иной степени каждым из присутствующих на Дворцовой площади. Ожидание очередной казни знатно раздражало честной люд, с дикой злобой буравящий ослямов яростными взглядами. Шалмахи, опытные завоеватели, старались внешне не показывать своего беспокойства, но то, что они находились в окружении толпы тысячи в полторы горячих голов, дико их ненавидящих, явно сильно нервировало заморских захватчиков; капли пота, бежавшие по вискам у многих аскеров, без сомнения, появились у теплолюбивых осов отнюдь не от стоявшего на Руси зноя.

Но вот на кирпичное возвышение по имеющимся у его основания ступенькам неторопливо взошёл статный высокий русич лет тридцати на вид, с каштановой гривой волос и такого же цвета короткой бородкой. На поясе у него болтались два одноручных топора и нож. В толпе раздался неодобрительный, презрительный гул: бойца, мягко говоря, явно недолюбливали. Воин же, насмешливо обозрев собравшуюся кучу народу, не без издёвки проорал в тут же наступившей тишине:

— Как я рад, что снова лицезрею сонмище медвежье пред собой, вы себе не представляете, мои дорогие косолапки! Моя волчья кровь каждый раз радостно бурлит в предвкушении, что снова над Мирградом разнесётся запах горелой плоти, а следом за ним раздадутся и громогласные поросячьи визги!.. Хотя чаво я такое гутарю, мы же жарим топтыжек, а не хряков!.. Однако… ежели медведь скулит, аки свинья, то кто же он на самом деле⁈ Может, всё-таки у него имеется пятачок, ась?..

Горибор (а это был не кто иной, как тот самый волчара, что в своё время под руководством колдуна Мельванеса осел с ватагой серых отступников из Варграда в Проклятой долине) снова злорадно осмотрел обступивших место казни горожан, из толпы которых раздались гневные проклятья. Измываться над подданными столь ненавистного ему Мирградского княжества один из ближайших подручных Лютеги несомненно любил.

— Ты, это, не переборщи давай, — с волнительной дрожью в голосе хмуро обронил Горибору на ухо с секунду назад подошедший к волку Кюбарт, обеспокоенно вслушивающийся в стоящий на площади глухой ропот. — Сегодня людей куда больше обычного притопало. И они явно на взводе!..

— Топтыги практически безоружны, а у нас имеются три сотни твоих гвардейцев, увешанных вифирийской сталью до зубов, — небрежно хмыкнул Горибор главе аскеров. — По правде сказать, я очень надеюсь, что медвежата выкинут некую глупость… Например, попрут на спасение своих! Тогда у нас будет официальный повод порубать ещё несколько десятков шатунишек на мелкие куски.

— Так-то оно так, — с сомнением пробурчал в ответ Кюбарт, — но лишне нагнетать всё равно не нужно! Я знаю, о чём говорю: моя держава много покорила народностей. Ежели так постоянно издеваться над вассалами, как ента делаешь ты, то бунты неизбежны; свой предел есть у каждого. Просто у кого-то он наступает раньше, у кого-то — позже. Вот и все различия…

— У меня приказ княгини с сегодняшнего дня удвоить количество казней, да сделать ента так, чтоб тень пала на кое-кого, посему, ежели чего, свои претензии можешь высказать Лютеге лично. А покамест, будь добр, не мешай, речь сейчас толкать буду. Никогда краснобаем не был, но уж тут расстараюсь!..

С этими словами Горибор развернулся, в который раз оглядел снова притихшее сборище людей и принялся, порой срываясь на крик, громогласно вещать на всю Дворцовую площадь: