После этих слов Докрудж опустился на одно колено перед Ратибором и склонил кучерявую макушку в почтительном поклоне. Его примеру последовал сначала один невольник, потом второй, третий, и вот бывшие рабы, минуту назад обрётшие свободу, все как один склонились перед владыкой Мирграда, повторяя, словно молитву, слова:

— Я с тобой, могучий русич! До самой смерти!

— Я мало чего понял из того высокопарного дерьма, что в конце прокудахтал ентот раскудрявый уголёк про свою родню, — негромко проворчал подошедший к Ратибору конунг Вальгард. — Зато вроде уразумел, что у нас к войску плюс пятьдесят доходяг. Правда, непонятно, державших ли в своей жизни хоть раз меч в клешнях…

— За всех не скажу, но я обучался ратному делу у лучших мастеров Миллирии!.. — серые очи вскинувшего голову Докруджа, услышавшего нелестное лопотание главного буревестника, гневно сверкнули. — Посему, уверен, с клинком обращаюсь уж как минимум не хуже тебя, дедуля!

— Умерь пыл, воин! У тебя будет возможность показать себя в битве, — тут же осадил высокородного миллирийца Ратибор, а после положил тяжёлую длань на плечо Вальгарда, заставив и того прикусить язык. Грубая брань в сторону третьего сына Тарвина так и не сорвалась с уст быстро взявшего себя в руки северянина. Ненужной ссоры пусть и с трудом, но избежать удалось. Старый варяг просто резко крутанулся на пятках, сделал четыре-пять шагов вперёд и замер у левого борта судна.

Рыжегривый витязь также развернулся и не преминул встать вровень с вождём норманнов, с одобрительным прищуром взирая на раскинувшуюся перед ними огромную флотилию в несколько сот кораблей. То на одной галере, то на другой периодически раздавались восторженные вопли; освобождение рабов от цепей шло полным ходом. Стоит ли говорить, что подавляющее большинство из них изъявили горячее желание присоединиться к планирующемуся вторжению и охотно вступили в армию русичей.

— Ты молодец, — спустя пару минут довольного созерцания уже своего флота буркнул Вальгарду властитель Мирградского княжества. — Сработал быстро и красиво! Теперича мы без особых проблем вторгнемся в Ослямбию. Ну а первым у нас на пути встанет…

— Амарак? — Вальгард выжидательно скосил глаза на Ратибора.

— Он самый, — согласно кивнул чемпион Кузгара. — Он самый. Насколько мне помнится, с обороной, с какими бы то ни было крепостными укреплениями у ентого портового городишки совсем плохи дела. Чего нельзя сказать о его благосостоянии… Амарак — град богатый.

— Это очень хорошо, — очи Вальгарда хищно блеснули. — А то мои соколы уже притомились от бездействия! Начинают пить да драться от скуки. Надобно их того, в зарубу какую горячую окунуть, чтоб отпустила грусть-тоска бездеятельная. Да и меня вместе с ними макнуть в битву, аки коржик в варенье, не помешает. Долго мы вас ждали, уж извелись все! Ингемар так вообще каждую ночь на луну воет в печали…

— Как он? — не преминул сухо полюбопытствовать Ратибор, правда, без особого интереса. — Сильно дуется?

— Да не, — Вальгард криво ухмыльнулся. — Не поверишь, но вообще на тебя не серчает более! Тут ведь какое дело: Востроглазый же сначала наивно полагал, что тебе тогда, в первый раз, ну, когда вы сцепились в доме Олафа, просто свезло не по-ребячески! Мол, застал его пьяного врасплох и всё в том же духе. Но вот когда ты моего троюродного братца, уже твёрдо на ногах стоящего, и во второй раз играючи нахлобучил, тут уж он, как очухался, лишь смущённо волосатые лапы в стороны развёл, признав, что ты банально и сильнее, и ловчее. Ну а обижаться в таком случае, что словил плюху в харю от более могучего и быстрого, так енто только на себя можно! Прекрасно ведь Ингемар знает, что сам напросился, так что пенять не на кого; вопрос считаю закрытым. Правда, енто не отменяет того, что я с ним скоро в унисон на облака заскулю от скуки…

— Потерпи ещё немного, владыка Пернатого острова, — понимающе хмыкнул в ответ Ратибор. — Совсем скоро вы утолите свою жажду. Как битвы, так и сокровищ. А заодно и я утолю свою…

— И что же тебя мучает за жажда, богатырь? — Вальгард вопросительно вскинул брови. — Явно ведь не та же самая, что у нас щекочет под копчиком…

— Ты прав, старый буревестник, — очи рыжеволосого великана мрачно запылали багряной синевой. — У меня своя жажда. Тебе, кстати, она хорошо знакома, ибо называется — жажда крови!.. И утолить её в полной мере сможет лишь исчезновение Ослямбии с карты мира!

— Всего-то? — Вальгард ехидно фыркнул себе в бороду. — «Скромные» запросы…

— А то! — с серьёзным видом проворчал Ратибор, и не думавший шутить на эту тему. — А то!

Спустя полторы недели. На южном побережье Тёмного моря

Стояло раннее утро, когда дозорные аскеров заприметили первые галеры русов на горизонте. Амарак встретил прибывающую, некогда свою, а теперь принадлежащую русоволосым варварам флотилию, конечно, отнюдь не пряниками с вином; осы давно прознали про надвигающуюся из-за Тёмного моря страшную грозу. Потому и успели приготовиться, «приветственными» залпами из десятка-другого катапульт да баллист, в страшной спешке притащенных, в основном, из Нурязима, довольно удачно накрывая подплывающие вражеские корабли. Правда, несколько потопленных посудин лишь только ещё больше разозлили нападавших; в основной своей массе акулообразные ладьи одна за другой успешно приставали к ослямбским берегам. Ибо огромный флот русичей, насчитывающий под семь сотен галер, в двадцать камнемётов было, конечно, не остановить.

Впрочем, поначалу объединённую рать высаживающихся славян, варягов и освобождённых ими рабов слегка проредили тучи стрел, раз пять выпущенные с пологого ската (на вершине которого и стоял портовый град) по атакующим. Это отличились три легиона Ослямбии, в ожидании орды дикарей спешно набранные в Нурязиме, Дулмасе и самом Амараке да его окрестностях по приказу Эдиза и насчитывающие на момент высадки русов чуть более двух десятков тысяч бойцов. Но остановить хлынувшее на них полчище знатно осерчавших противников осы уже не могли: силы были слишком неравны.

Обозлённые столь неласковым приёмом русичи, даны и бывшие невольники — кто стиснув зубы, а кто изрыгая страшные проклятья, — рьяно кинулись вверх по покатому склону, с ходу врубившись в ряды обороняющихся аскеров. Те, руководимые не особо искусным в воинском ремесле Корсаватом, тучным посадником Амарака, после недолгой, но кровопролитной, ожесточённой рубки дрогнули и принялись суматошно пятиться к городским воротам. В конце концов торопливое отступление быстро превратилось в паническое бегство; правда, внутрь города, во главе с посадником, проскользнуть успела от силы лишь одна пятая от двадцати тысяч, ибо образовавшаяся на входе толкучка ну никак не располагала к бойкому прохождению за казавшиеся такими обманчиво спасительными стены селения. Непродуманный отход да захлопнувшиеся перед самым носом массивные врата отрезали большую часть осов от городских укреплений, заставив при этом обезумевших от страха аскеров потоптаться в дикой сутолоке на телесах не вовремя споткнувшихся соплеменников. Таким образом драпанувшие аскеры собственноручно, в страшной панике передавили не менее сотни своих же сородичей.

Выживших же благополучно добили озверевшие от крови и жажды мести варвары прямо под стенами Амарака, правда, после тут же откатившись назад, на позиции, находящиеся вне досягаемости для луков и арбалетов защитников крепости. Впрочем, бездействовали нападавшие недолго; брошенные в спешке шалмахами катапульты и баллисты без дела простояли с гулькин нос. Ратибор не мог упустить возможности (а заодно отказать себе в удовольствии) бахнуть по ослямам их же орудиями. Что вскоре и случилось; русы развернули камнемёты да принялись с азартом расстреливать портовый городок, нанося его нехитрым укреплениям чудовищный урон. Вскоре старая, хлипкая кирпичная стена высотой всего в три метра, на протяжении многих лет защищавшая Амарак лишь от ветра и пыли, стала похожа на решето, столько брешей в ней понаделали. Возвышавшийся же недалече от ворот древний донжон благополучно обвалился при первом же попадании в него увесистого куска гранита.