Общая численность обороняющихся, вместе с принудительно набранным ополчением из черни, составляла не более десяти тысяч бойцов. И первые же несколько залпов катапульт нападавших выкосили на стене львиную долю наиболее боеспособных элитных гвардейцев, руководивших обороной Нурязима и споро примчавшихся на устроенную невольниками диверсию. Защитники Золотого города толком ответить ничем так и не смогли; лишь удосужились бахнуть из шести уцелевших баллист, не причинив пошедшей в атаку рати славян хоть сколько-нибудь значимого вреда. Ну и конечно, со стен довольно беспорядочно посыпались стрелы; впрочем, их количества было явно недостаточно для того, чтобы остановить неумолимо сжимающееся бесчисленное кольцо атакующих, сквозь стиснутые зубы практически синхронно выдохнувших:
— Победа или смерть!
Между тем смертоносный дождь из кучи мелких камней раз за разом всё продолжал поливать убийственным ливнем высоченные стены Нурязима, добро прореживая ряды обороняющихся. Но вот разящие залпы катапульт прекратились, ибо появилась вероятность задеть своих; первые нападавшие, прикрываясь щитами от роя стрел, вплотную подбежали к городу и принялись ловко карабкаться по принесённым с собой многочисленным осадным лестницам ввысь, к раздвоенным зубцам настенного парапета. Атакующим на головы полетели брошенные сверху булыжники, специально заготовленные для подобных целей, но русичей с союзниками с каждым мигом всё прибывало и прибывало. Вскоре они очень плотненько облепили стены Златого града, словно туча муравьёв — початую бочку мёда. Это было завораживающее, грандиозное зрелище, поражающее масштабом происходящего. Никогда ещё в своей многовековой истории считавшийся неприступным Нурязим не подвергался столь яростному штурму. Нападавшие нескончаемыми волнами прытко взбирались по лестницам к небесам, затем принявшись перемахивать через бойницы и вступать в ожесточённые схватки с отчаянно защищающимся противником.
Тем часом к мощным воротам доползло два тарана русичей. Естественно, под внушительным прикрытием, то есть в сопровождении сотни варягов. Окованные железом массивные стальные наконечники, не откладывая в долгий ящик, принялись монотонно долбить каждый свою створку врат. Но осы явно оказались готовы к такому развитию событий; на верхотуре воротной, очень широкой и кряжистой башни защитники подбили сдерживающие подпорки, и груда тяжеленных брёвен с оглушающим треском рухнула вниз, похоронив под своей массой как оба тарана, так и бо́льшую часть сопровождавших их норманнов. Те, кто успели отскочить, прожили ненамного дольше: их, как в тире, расстреляли из арбалетов. На воротной туре и близлежащих стенах, привлечённые двумя таранами, явно собрались толковые воины и меткие стрелки. По всей видимости, часть элитной гвардии Нурязима решила собраться и держать оборону у единственных врат города, чего бы им это ни стоило.
Впрочем, хлынувших со всех сторон, словно яростное цунами, русов, не зря денно и нощно последнее время мастеривших бесчисленное количество осадных лестниц, уже было не остановить. То тут, то там вспыхивающие в боевых проходах за бойницами упорные зарубы в подавляющем своём большинстве заканчивались в пользу осаждающих; хотя бы в силу того, что количество нападавших за зубчиками городской стены уже значительно превысило число оборонявшихся. Круговая атака по всему периметру Златого града выдалась просто блестящей; отбить столь неожиданный и мощный штурм без своих катапульт аскеры оказались неспособны.
Ратибор и слышать ничего не желал про то, чтобы отсидеться в тылу во время столь долгожданной осады, задуманной им ещё более двух лет назад, аккурат в день прибытия в Нурязим в качестве раба. Потому «рыжий медведь» одним из первых взлетел на стены осаждённого Золотого города, с ходу врубившись в ряды обречённо защищающихся осов. Стоит ли говорить, что безмерно восхищавшиеся своим предводителем русы были готовы последовать за ним хоть к Ахриману в преисподнюю, посему рьяно бросились за Ратибором в самое пекло. И это, конечно, сыграло свою роль; столь яростного натиска русичей не смогла бы сдержать нынче ни одна цитадель в мире.
Могучий исполин же без устали колол, рубил и резал, буквально штабелями складывая пятящихся противников, в конце концов не выдержавших и давших знатного стрекача. Многие из ослямов признали чемпиона Кузгара, посему и предпочли дерануть так, что аж пятки засверкали. Большинство шалмахов боялись Ратибора ещё с тех времён, когда он, выступая на нурязимской арене, в прямом смысле сметал всех со своего пути, будь то люди аль хищные звери. Аскеры, с живым интересом наблюдая с трибун за его боями, про себя с облегчением отмечали, что, слава Ахриману, не им предстоит сегодня биться с этим огневолосым варваром в амфитеатре. Но вот судьба-злодейка, точно капризная красавица, способна, как оказалось, круто преобразиться, мгновенно сменив в жизни белую полосу на чёрную. И безусловно, той самой мглистой полосой для местных вояк стало несчастье лицезреть напротив разъярённого рыжегривого варвара с двуручным мечом наперевес. Потаённый кошмар сделался явью; чемпион Кузгара во главе бесчисленного войска вломился в Нурязим и, стирая в кровавую мокроту любое сопротивление на своём пути, принялся пробиваться к величавому Кулхидору, роскошному дворцу императора Эдиза.
В городе же вовсю нарастала знатная паника; перепуганные нурязимцы попрятались по домам и лишь периодически выглядывали в окна, в страхе рассматривая пробегающих мимо варваров.
— Какой ужас творится, Бузура, — дрожащим голоском прошептал купец Омерок, боязливо прильнув к оконному стеклу. — Нет, дорогая, ты глянь, глянь! Эти безумные дикари уже по улицам Нурязима снуют так по-барски, будто они у себя в пещерах!..
Средней руки торговец суетливо промокнул пот на лбу розовым шёлковым платочком и вдруг ошарашенно уставился на богатый особняк напротив; со второго его этажа, с расписного балкона несколько крепких представителей нижайшего сословия, всё так же облачённых в рабские тоги, с радостными воплями выкинули на мостовую тучное окровавленное тело, совсем ещё недавно бывшее владельцем этого поместья. А также хозяином двух десятков невольников, которые не преминули при первой же возможности расправиться со своим господином.
— Обалдеть! Яремники только что жестоко убили Сумритеза! Просто мрак! — истерично всхлипнул потрясённый Омерок. — Бузура! — снова по имени позвал он свою супругу, одновременно оборачиваясь на раздавшееся позади шуршание. — Ты меня слышишь?..
Слова застряли тягучим комом во рту у незадачливого барышника, когда, обернувшись, он увидел напротив себя шестерых своих рабов, вооружённых длинными кухонными ножами и разделочными топориками.
— Наша злючая хозяюшка прекрасно тебя слышит, господин, — брызжа слюной, злобно прошипел сквозь зубы самый здоровый из невольников, при этом поднимая на уровень груди за волосы отрезанную окровавленную голову купеческой жены. — Да только вот, боюсь, ответить на твой зов она уже не сможет! Ну ничего страшного! Сейчас мы тебя, рохля слюнявая, отправим вслед за Бузурой; там, в норе Ахримана намилуетесь вдоволь, тварюги!..
С этими словами озверевшие от крови рабы скопом бросились на шокированного Омерока, перед страшной смертью успевшего лишь истошно завизжать. Невольники же, одурманенные пьянящим запахом долгожданной мести, всласть оторвались на своём бывшем владельце, изрубив того на куски в буквальном смысле.
И по мере того как нападавшие мощными горными потоками заполоняли городские улицы, подобные зверские расправы над их прежними хозяевами стали случаться всё чаще и чаще; вспыхнувший стихийный бунт, словно давно пытавшийся пробиться наружу подземный гейзер, наконец безудержной яростью выплеснулся на городские улицы. Усадьбы зажиточных горожан превратились в мясницкие лавки, где рабы выступили в качестве мясников, а жители Нурязима, то бишь бывшие господа, — в виде домашнего скота. Страшная резня накрыла Золотой град кровавой пеленой. Обезумевшие от вседозволенности невольники, движимые жаждой мести за многолетние страдания и унижения, устроили знатную охоту на своих высокомерных хозяев, при этом не щадя никого из столь ненавидимых ими властителей: ни мужчин, ни женщин, ни детей. Поистине, чёрный день настал для граждан Нурязима; всё «добро», точно бумеранг, вернулось рабовладельцам сторицей.
