Тем часом малец, одетый лишь в давно не стиранные шаровары, не замечая более никого в комнате, во все глаза, с нескрываемым благоговением вытаращился на огневолосого исполина, после чего поспешно упал на одно колено и, низко склонив кучерявую нечёсаную гриву, сбивчиво залопотал:

— Здравия тебе, чемпион Кузгара! Ты наверняка не помнишь меня, зато я тебя никогда не забуду! Ведь около двух с небольшим лет назад ты снёс башку с плеч извергу Коцляку, хозяину печально известного борделя! А затем подарил нам свободу, швырнув к нашим ногам ключи от кандалов! Мы с братом освободились сами, а потом сняли оковы и с остальных малы́х бедняг, ну и опосля драпанули вон из «Спелой ягодки»…

При этих словах Корсават, словно увидев привидение, задрожал как осиновый лист.

— Ну как же! — тем временем Ратибор довольно хлопнул себя по ляжке. — Помню, помню!.. В Дулмасе дело было!.. Когда я сам дал стрекача из-под стражи! Как тебя величать-то, оболтус? И откель ты?

— Меня зовут Метлин, я из Вифирии… — мальчик представился, а после вскинул маковку и радостно заулыбался, оглядывая присутствующих в опочивальне. Но при виде старательно отворачивающегося посадника Амарака улыбка парнишки сначала ошарашенно померкла, а затем и вовсе превратилась в злобный оскал. С нечленораздельным, яростным криком Метлин вскочил и, подлетев к тучному городничему, принялся беспорядочно лупцевать того руками и ногами по голове и туловищу. Удары у мальчонки были слабые и не очень точные, но Корсават, словно пережравший боров, всё равно грузно завалился на бок, после чего в приступе жгучей злобы сильно лягнул вифирийского волчонка в живот. Тот отлетел и упал, но тут же резво поднялся, намереваясь по новой броситься на явно ему знакомого сановника. Впрочем, повторно осуществить своё неожиданное нападение у мальца не вышло: Докрудж ловко сцапал озверевшего паренька, безуспешно пытающегося вырваться из крепких объятий, а затем, переведя понимающий взгляд с местного градоначальника на своего юного пленника, угрюмо спросил у Метлина:

— В чём повинен этот скот?

— Хороший вопросец, между прочим! — с прохладцей крякнул до сих пор молчавший Емельян. — Кажись, наш мясистый пузотряс знатно набедокурил на ентом свете…

— Можно не сомневаться, что так оно и есть, — согласно мотнул русой гривой Мирослав.

Между тем в комнату на шум, с тревогой в глазах заглянул верный Любомир. Однако, поймав на себе хмурый взор Ратибора, тысячник тут же испарился с горизонта владыки.

— Пусти! Да пусти ж ты, горилла тугодумная!.. — мальчик прекратил сопротивление и, задрав голову, колюче зыркнул сначала на Докруджа, а после поочерёдно и на Мирослава с Емельяном. В конце концов Метлин, поставленный на ноги миллирийцем, воззрился на недобро насупившегося князя Мирграда и извиняющимся тоном пропищал: — Я всё объясню!

— Слухаю, — смурно проворчал Ратибор, при этом исподлобья окатив бледного как смерть Корсавата ледяным взглядом.

— Ентот жирный негодяй, — Метлин обвиняюще указал на посадника Амарака, — несколько раз в год приезжал в Дулмас, как он хвалился, к своему другу Байбариану…

— Тамошнему городничему, — пояснил Ратибор для приятелей, после чего вперился пылающим взором в карие очи мальчика, искрящиеся лютой ненавистью. — Где хвастался? Дальше вещай!

— А что дальше? — Метлин тоскливо вздохнул. — При каждом своём визите в Дулмас этот оплывший свин посещал «Спелую ягодку»! Там и хвалился перед нами своей дружбой с Байбарианом. Когда вдрызг налакается! А затем! Затем!.. Такое творил… — несчастный мальчишка отвернулся, чтоб смахнуть ненароком выступившие слёзы. Горькие воспоминания явно накрыли мальца с головой.

— Вот гадина-то, а! — поражённо ахнул Емельян, крайне неприязненно и даже брезгливо уставившись на пунцового, как рак, Корсавата. — Да за такое надобно ентого оплывшего хряка того… Оскопить медленно и прилюдно!

— Это правда? — тем временем холодно вопросил рыжегривый витязь, буравя пламенеющим взглядом рыхлого развратника. Презрительно-гневный взор Ратибора не предвещал ничего хорошего главе Амарака.

— Да кому ты веришь, чемпион⁈ — истерично взвизгнул Корсават. — Очевидно же, что оговаривает меня сопляк!

— И зачем же ему ента надобно? — не преминул поинтересоваться Мирослав.

— Да без понятия! — надменно фыркнул городничий. — Может, у этого зверёныша с голодухи мозги свело в тугой узелок! Аль просто завидует моей праздной житухе!.. Ибо где он, а где я!

— Я могу доказать свои слова! — негодующе вскипел Метлин. — Во-первых, у меня много свидетелей! Моих собратьев, то бишь тех самых, над коими он также изгалялся! А во-вторых, он нам всем оставил ножом на теле свою метку, а именно четыре буквы «КизА», что означает: Корсават из Амарака! — мальчик повернулся левым плечом к присутствующим. В комнате была достаточная видимость благодаря как широченным окнам, так и слабо чадящим лампадкам, расставленным на тумбах по углам опочивальни, так что все желающие смогли без особого труда разглядеть на коже паренька ранее озвученные им буковки, явно когда-то грубо и небрежно вырезанные чем-то острым.

В горнице настала звенящая тишина, очевидно не сулившая местному градоначальнику долгих лет жизни. Все в комнате смотрели теперь на него. Осуждение, презрение, гнев и ненависть — всё смешалось в этих яростных взглядах.

Корсават, прекрасно осознающий, что его дело — швах, вдруг внезапно залился крокодиловыми слезами и, встав на коленки и локотки, медленно пополз в сторону Ратибора, при этом горестно причитая: — Простите! Ахриман попутал!.. Пощадите, и я буду страстно лобызать ваши стопы до конца жизни!

— Только прикоснись ко мне хоть мизинцем, — резко бросил Ратибор, — и, клянусь бородой Перуна, я лично тебя выпотрошу и сниму шкуру с ещё дышащего! Да и не у меня тебе, сквернавец, надобно пощады просить! К тому ползи, кого мучил!

Корсават, представлявший собой жалкое зрелище, на мгновение замер, а затем послушно развернулся и пополз к Метлину, на ходу снова бормоча, словно заклинание: — Ахриман попутал… Я буду лобызать ваши ноги до конца жизни…

Докрудж посмотрел на мальчика, отрицательно мотнувшего курчавой головушкой и тем самым решительно отказавшего бывшему истязателю в помиловании, а после встретился взглядом с Ратибором и ровно прошелестел:

— Отдай, князь, ентого слизняка нам! Быстрая смерть для него слишком лёгкий исход!..

— Да забирай, — чуть подумав, дал добро рыжегривый великан. — В данном случае, считаю, будет справедливо, коли такого пакостного срамника накажут по всей строгости!

— Нет! Не надо! Я знаю ещё массу чего ценного!.. Сдам всех с потрохами!.. У меня есть золото! Много!.. Выкуплю свою ряху!.. До скончания века буду лобызать ваши пятки аль ещё чавось, только пощадите!.. — завертевшись, как уж на сковородке, заорал, словно ненормальный, Корсават, у которого и правда, похоже, от охватившего его липкого ужаса наметилось знатное помутнение рассудка. Но посадника уже никто не слушал, а тем более подошедший к нему Докрудж. Миллириец с ехидцей крякнул: — Золотишко твоё мы и так нашли! — а затем, нисколько не церемонясь, жёстко сграбастал ревущего жирдяя за ухоженные лохмы да грубо потащил к выходу, будто овцу на убой. Но визгливые вопли посадника Амарака не вызвали ни капли жалости у находящихся в комнате; таких, как Корсават, русичи и за людей не считали. Скорее, за не́людей, коим негоже здравствовать на этом свете.

— Докрудж! — окликнул на пороге коренастого миллирийца Ратибор. — И будь добр, проследи за тем, чтобы все изваяния Ахримана в городе канули в небытие. Деревянные истуканы сжечь, каменные или оловянные разбить, закопать аль скинуть в море!

— Будет сделано, владыка! И с превеликим удовольствием! — третий среди сынов мудрейшего Тарвина довольно оскалился, при этом на миг притормозив в проходе. — Ибо сам всегда мечтал развалить хоть одну статую ослямбского свинорыла на куски! Бегу исполнять!..

Между тем Ратибор, дождавшись, когда Докрудж со своей добычей скроется за дверью, снова перевёл взгляд на юного гостя и потеплевшим тоном произнёс: