— Кажись, она нам не рада, Хеннинг! — заливисто заржал один из подонков, споро помчавшийся вслед за Оливеной.

— Хватит языком чесать, ты самый юркий, вот и лови давай, Торгвин, эту бешеную самку, долго мы ещё за ней по этим проклятым чащобам носиться будем⁈ — тяжело дыша, раздражённо проорал тот, кого назвали Хеннингом. Средних лет, полноватый, начинающий стремительно лысеть викинг явно не был настроен на столь длительную погоню по местным непроходимым лесам. — И так несколько часов носимся за ней, скоро темнеть уж начнёт! Давайте пошустрее!.. Окружайте её! Хальвдан, слева заходи! Да чтоб тебя Один на палицу насадил, нашёл время, когда в кустики присесть, баранья задница!

— Да бегу я, бегу! Уже и нужду справить нельзя… — сконфуженно хрюкнул круглолицый Хальвдан, обросший с головы до пят жёстким серым волосом и мало походивший вообще на человека. На ходу натягивая штаны, он зло крикнул: — Вон Понтус и Ральфир вообще еле шевелятся, чего я сразу-то⁈

— Мы-то что⁈ — тут же обиженно раздалось справа. — Аки на оленях, мчим как можем!..

— Заткнулись все да сели этой одичалой козочке на хвост, а то ежели сейчас уйдёт, более мы её можем и не сыскать!.. — грязно выругавшись и брызжа слюной, Хеннинг с остервенелой гримасой погнался за не в меру прыткой жертвой.

— Не уйдёт! — радостно улюлюкая, Хальвдан также с новыми силами припустил за Оливеной.

С издевательским гиканьем вся пятёрка данов шустро ломанулась за русой красавицей. Как стая волков, гнали они по лесу несчастную девушку, в конце концов, настигнув её недалече от Соколиного тракта. Выбежать на дорогу она так и не успела.

— А ну, иди сюда, тварь! — Торгвин, первым догнавший Оливену, громко вскрикнувшую от ужаса, ухватил её за плечо и развернул к себе, как выяснилось, лишь затем, чтобы молодая дева, как дикая кошка, в ярости впилась ему ногтями в лицо, глубоко вонзая их в плоть. На этот раз завизжал от боли и страха уже сам викинг, мгновенно отпустив непокорную сельчанку и ошарашенно схватившись за свою изодранную в хлам мордаху.

— А-а-а-а, ты чего наделала, куница бешеная⁈ — звонко заголосил варяг на всю округу, аж подпрыгивая на месте и вертясь волчком как побитая собака, которой хвост дверью прищемили. — Да я тебя!..

Оливена же, не растерявшись, подхватила с земли довольно толстую, крепкую сучковатую дубовую ветку и со всей силы приложилась по голове разбойнику, ничего не видевшему от заливающей его глаза крови.

— Ах ты!.. — только и охнул насильник, после чего резко замолк, ничком медленно заваливаясь в крапиву. Один из острых сучков палки вонзился ему аккурат в висок.

Перепуганная сельчанка чуть замешкалась, потрясённо разглядывая дело рук своих, затем развернулась и бросилась наутёк, но не тут-то было: подоспевшие дружки Торгвина сцапали-таки зазевавшуюся красавицу, при этом ошеломлённо разглядывая бездвижно лежащего приятеля.

— Он чего, я не понял, мёртв, что ль?.. — удивлённо прогундел Ральфир, озадаченно почесав свою пятую точку.

— Пока нет, но ему совсем хреново, это точно! — присевший над ним Хеннинг бегло осмотрел «загорающего» в кустах крапивы товарища по лиходейству. — Полагаю, до знахаря не донесём… Да и стоит ли? Черепок сбоку пробит… Он уже не боец… И не жилец! Уму непостижимо! — зло просипел он, поднимаясь. — От какой-то дурёхи с палкой так бездарно ноги протянуть, это не каждому дано… А мне теперь объяснять Анлафу, как такое могло произойти!.. — главарь небольшой шайки северных бандитов споро развернулся и недобро вперился взглядом в напуганные очи их пленницы, которую крепко держали Понтус и Хальвдан. — Сейчас, девочка, ты нам за всё ответишь! Давайте её сюда!.. Порезвимся наконец-то!

Хеннинг схватил за локоть вырывающуюся Оливену, одновременно другой дланью попытавшись сорвать со своей жертвы её и без того потрёпанное платье. Русая красавица попробовала вцепиться ноготками в наглую морду и этому мерзавцу, но он ударом ладони по лицу опрокинул её навзничь, после чего, стаскивая с себя штаны, зловеще прохрюкал: — Сейчас, девка диковатая, ты познаешь, что такое высшее наслаждение!.. Чего встали как истуканы⁈ — весь дрожа от нетерпения, раздражённо бросил он своим бойцам, довольно заржавшим, аки сивые мерины. — Держите её за руки и прижмите к земле, чтоб не брыкалась особо!..

— Если лягнёшь меня хоть раз, — наклонившись и доставая нож, тихо пробубнил Хеннинг, проводя лезвием стилета перед оторопелыми глазами беспомощной девчушки, — я тебе зенки с языком вырежу, а опосля заставлю их сожрать, даже не сомневайся!..

В этот миг пробивающиеся через кроны деревьев тонкие лучики плавно уходящего за горизонт солнца, озарявшие происходящее в лесной чащобе мерзопакостное насилие, заслонила огромная туча. По крайней мере, так показалось четырём негодяям. Когда же они осознали, что это отнюдь не туча, а чья-то здоровенная тень, оказалось уже слишком поздно; две могучие ладони протянулись сзади к голове Хеннинга и сильно, с характерным хрустом крутанули её так, что его удивлённая физиономия вдруг оказалась там, где только что находился его затылок. После чего обмякшее тело мучителя с невероятной силой было отброшено метров на десять назад, с глухим стуком впечатавшись в довольно крепкую сосенку. Та лишь жалобно застонала в ответ, качнув недовольно своей пышной кроной.

— Если вы ещё не молились сегодня своим богам, твари вонючие, так это зря, ибо в этой жизни, гады помойные, к ним уже и не обратитесь, обещаю! — Ратибор (а «огромная туча» оказалась не кем иным, как нашим рыжим витязем), гневно сверкая синими очами, сграбастал вскочившего было Понтуса одной рукой за горло, а другой — за пояс, легко поднял того в воздух да со смачным треском переломил позвоночник душегуба о своё колено. Ральфир, наконец, пришедший в себя от удивления, с воинственным криком взялся за топор и бросился на взбешённого рыжебородого богатыря, сделав, как быстро выяснилось, последнее в своей никчёмной жизни действие; спустя мгновение Ратибор, перехватив его лапу с колуном и тут же её сломав могучим рывком, достал из-за пояса нож и резким, мощным ударом вбил горе-вояке тесак прямо в пасть по рукоятку, тем самым прервав на корню раздавшийся сдавленный вопль незадачливого лиходея. Закатив свои ошалевшие зыркули, тот неуклюже завалился набок, пару раз ещё судорожно дёрнувшись, после чего затих навсегда. Последний из мерзавцев, Хальвдан, вскочил и помчался куда глаза глядят, вылетев аккурат на Соколиный тракт, до которого, как оказалось, было всего ничего. Ошалело уставившись на Мирослава с Емельяном, стоящих на тропке с лошадьми и холодно на него взирающих, он развернулся и помчался по дороге прочь, в сторону Бобруйской слободы. Но убежать далеко негодяю было не суждено; с характерным свистом прилетевший ему в затылок одноручный топорик сбил его на землю, расплескав мозги насильника по стезе птичьей и навсегда потушив свет в очах очередного подонка.

— Всё-таки мне боги должны будут, устанут расплачиваться! За то, что дарю этим нелюдям быструю смерть! Сварог, сотвори доброе дело, собери уж по миру суетному всех этих скотов смрадных, построй рядком и направь на меня, дабы я передавить их мог с чистой совестью, аки блошек зловредных!.. — угрюмо пробурчал вышедший из леса Ратибор, после чего бросил взгляд на княжьего племяша. — Емеля, чего там у тебя из тряпья твоего разноцветного с собой прихвачено, окромя дюжины-другой платков носовых? Рубаха? И штаны? По две пары? Отлично, запасливый ты наш! И как ещё сундук целый не взял в поход… Или телегу, чего уж мелочиться!.. Давай сюда и то, и то, да пошустрее! — молодой богатырь выхватил одёжку у бравого летописца, с немым упрёком на него уставившегося, и, вернувшись к нагой Оливене, сжавшейся в дрожащий комочек под кустом орешника, положил перед ней шаровары да рубашку Емельяна.

— Не бойся нас, родная, свои мы! Оденься, милая… — Ратибор отвернулся, дабы не смотреть на находящуюся в прострации, явно шокированную девушку, начавшую медленно натягивать на себя рубаху. — Всё позади уже, мы тебя не обидим, — глаза его всё ещё яростно полыхали. — Кабы мог я, девочка, поспеть бы хоть на пару минут раньше… Ты уж прости, что припозднился!.. Не сразу разобрал, откель крики разносятся…