Варна осмотрела ее раны – тварь успела отщипнуть от девушки плоть в трех местах, еще и ухо кровоточило, но без этого было никак.

– Потом вернусь, факел запалю от Живого Огня и сожгу баню. – Дарий помог Миле подняться. – Давай отведем ее домой.

– Я видела Свята, – сказала Варна. – Он в плохом месте.

– Насколько плохом?

– Страшнее ничего в своей жизни не видела.

Мила застонала снова, разговор пришлось закончить. Они подхватили ее под руки, повести хотели, но Мила лишилась чувств. Дарий взял ее на руки и понес к дому Светланы. Не успели они войти во двор, как раздался страшный грохот.

Обернувшись, Варна увидела, как рухнула колокольня.

Когда река неожиданно исчезла, он обнаружил себя стоящим в поле. Духи тоже пропали, вокруг никого не было. Пейзаж казался смутно знакомым. Если это и есть Навь, то ожидания Свята не оправдались.

Это место не было похоже на пекло, которым его пугал Мстислав, но и рай не напоминало.

Где же они, небеса и зверево пекло, о которых твердит Святая Книга? Где владения Зверя? Где сияющий божественный трон? Неужели язычники правы и существует только Навь?

Ноги сами несли его вперед. Пахло так… странно. Он хорошо знал этот аромат – это полынь, сено и ладан. Ладан…

Прибавив шагу, Свят пробежал через высаженные в ряд молодые деревья и остановился. Глазам своим не поверил, заморгал, уставился на серое строение с крестом на крыше и чуть не выругался.

Старая церковь, под полом которой целая сеть катакомб, ставших убежищем для сирот. Что он здесь делает?

Даже если Навь не пекло, она начинала его напоминать.

По привычке перемахнув через забор, он подошел ближе. Стены, не ставшие родными, место, не ставшее домом. Он ощутил горечь во рту, захотелось сплюнуть, но заговоренный воск намертво запечатал горло.

В какое время он попал? Если Навь – это «когда», то когда он?

Удары дерева о дерево стали ответом. Свят усмехнулся и покачал головой – ну конечно, когда же еще!

Он вышел из-за угла и увидел площадку. Это место стало свидетелем стольких его неудач, что ему до сих пор хотелось его сжечь. Странно, но на деревянных мечах он сражался не с ней, а с Дарием. На вид им лет по шесть, значит, ее еще не привели.

Дарий смешной – невысокий, круглый и неуклюжий. А еще он был похож на картошку – такой же чумазый. Второй мальчишка – Свят – выглядел не лучше: длинный, тощий как жердь, но меч держал неплохо.

Беззаботное время. Почти беззаботное.

Свят огляделся, увидел мальчишек снова, но уже бегающими меж деревьев. Они находились в двух местах одновременно, потому что застряли «когда», а не «где». Еще одну пару заметил на крыше старого сарая. Кажется, в тот день Дарий свалился и сломал руку.

Язычники верят, что Навь – это хорошее место. Они вообще не считают смерть чем-то плохим, наоборот, больного она избавляет от мук, голодного – от тягот жизни. В Навь идут без страха, с радостью в сердце. Тогда почему его она встретила самыми болезненными воспоминаниями?

Он сел на траву, скрестил ноги и оперся на колени локтями. Есть чувство, названия для которого еще не придумали. Щемящее, острое и одновременно волнующее, оно обволакивает тело, тугим комком ложится в желудок и заставляет слезы подступать к глазам. Не тоска, но почти. Сожаление об утраченном, быть может. Ему действительно было жаль этих детей, особенно Дария.

Себя он никогда не жалел. С самого детства знал, что проклят, что несет с собой нечто злое. Когда Гореслав бил его, всегда казалось, что заслуженно. Он заслужил все, что с ним произошло.

Где искать брата? Почему река привела его сюда, а не к началу их пути – к хижине, в которой жила мать? Нужно найти это место, других зацепок у него нет.

В последний раз окинув взглядом площадку, он пошел прочь, но не успел даже за угол повернуть, как сквозь него пронесся кто-то еще.

«Не оборачивайся. Не смей оборачиваться».

Но она уже рядом – носит воду, кричит на младших, бегает вокруг стога сена, задорно хохоча. Если Свят проклят, то проклят дважды.

Ненависть, которую он испытывал к ней, когда Дарий перестал быть только его другом, превратилась в одержимость. Святу нужно было стать лучше нее во всем, он занимался с мечом до кровавых мозолей, учился как проклятый, стараясь заслужить дружбу снова, но эти двое… Между ними сразу зародилось что-то особенное.

Дышать стало тяжело, он попытался успокоиться, прислонился к холодной стене и прикрыл глаза. Все это в прошлом.

Потом стало только хуже.

Третий лишний. Пятое колесо телеги. Снова один, наедине с тенью, которая пугала его до дрожи. Он так старался вернуть Дария, что невольно стал наблюдать за девчонкой, пытаясь понять, что в ней особенного. Его друг мягкий, добросердечный и нежный, а она фурия, дикарка, упрямая как баран. Но Дарий так смотрел на нее… И с каждым годом этот взгляд становился все пристальнее. И пока он убеждался в своей любви к ней, пока их дружба перерождалась во что-то большее, Свят гнил в одиночестве, отринутый всеми.

Наставники сторонились его, другие дети боялись. Все знали, что за ним идет смерть, но не могли объяснить, откуда им это известно.

Он часто смотрел, как она спит. Отправлял Злата в комнату и его глазами наблюдал за ней. Каждая черта ее лица была ему ненавистна. Когда произошло то, что сломало его? Когда ее яростный взгляд ударил в самое сердце? Помнит только, как потерял равновесие и упал, запнулся на ровном месте. Из легких вышибло воздух, он задыхался и ненавидел, но не ее, а себя.

С того дня жизнь превратилась в сплошное мучение. Если раньше он тосковал по общению, то теперь сам сбегал в катакомбы, чтобы быть как можно дальше от остальных. Ему казалось, одного взгляда хватит, чтобы понять, что с ним случилось. Стыд. Жгучий стыд пожирал его, потому что он не умел разговаривать с людьми, только с Дарием. Все вокруг шутили, смеялись, дружили, а он терялся, стоял истуканом и хлопал глазами, когда к нему обращались. Глупый, слабый ребенок.

Даже звери учат своих детенышей общаться друг с другом. Учат рычать, ластиться, играть и охотиться. У него же была только покойница, которая укачивала его своим воем, а потом – наставники, бросавшие Свята одного по ночам. Он орал, орал во всю мощь своих крошечных легких, потому что видел, как Злат то появляется, то исчезает, но никто не приходил. В конце концов стало понятно, что эта тень – единственное существо, которое никогда не бросит его.

Он встрепенулся, сделал несколько шагов вперед и понял, что стоит у сарая. Что за игру ведет это место?

Внутри, скорее всего, его уменьшенная копия передает ей крест. О, как же он гордился собой в тот момент! Злат чуял, что она связалась с ведьмами. Они видели, как девчонка вернулась под утро, растрепанная, раскрасневшаяся, с безумными глазами и запачканным кровью ртом. Нужно было испугаться, но он почувствовал то, чего никогда прежде не ощущал, – надежду. Надежду на то, что теперь их двое. Про́клятые, запятнанные тьмой, они могли стать друзьями, поддерживать друг друга и…

Мука. Каждый про́клятый день терзал душу. Чем старше он становился, тем отчетливее понимал, что одержим. Она была нужна ему, нужна вся, без остатка.

Злат продолжал наблюдать за ней, они бесстыдно проникали в ее спальню и смотрели, как она готовится ко сну. Девчонка менялась, становилась женщиной, от нее пахло чем-то терпким, густым, этот запах забивал ноздри, он не мог спать, потому что чуял ее, как животное.

Навь сама решает, где ему оказаться. Свят моргнул и понял, что стоит на пороге комнаты, а она – прямо перед ним. Его юное воплощение смотрит исподлобья, он удивлен, а девчонка напориста.

Свят ударил кулаком в стену и сжал зубы. Дурак. Неужели действительно решил тогда, что это не месть?