Медленно ступая по отсыревшим доскам, Варна прошла в комнату и остановилась на пороге – на кровати, все еще укрытый, лежал Красимир, вернее, то, что от него осталось. Она откинула край одеяла и поморщилась – под скелетом темнело зловонное пятно.

– Ты мне…

– Да.

Дарий положил одеяло на пол и начал бережно перекладывать останки мальчика. Варна несколько минут наблюдала за его размеренными движениями, затем встряхнулась и вернулась в большую комнату. К своему удивлению, она обнаружила там Свята – он складывал кости ее матери в свой плащ.

Она почти дособирала останки батюшки, когда Свят спросил:

– Они были хорошими людьми?

– Нет, – ответила Варна. – Она била меня, а он никогда не заступался.

– И отвел тебя в лес.

– И отвел меня в лес. – Ее слова прозвучали как эхо.

– А братья?

– Обычные мальчишки. Дрались, вопили целыми днями. – Она невольно улыбнулась воспоминаниям. – Они бы выросли и стали такими же, как родители. И я тоже.

– Не стала бы, – твердо сказал Свят и выпрямился, прижимая к груди сверток с костями.

– Откуда такая уверенность?

– Тебя привели из леса, обреченную на смерть, сироту при живых родителях. Вместо того чтобы плакать и искать утешения, ты протаранила меня головой.

– Все еще держишь обиду? – лукаво спросила Варна.

– Конечно. Ночами спать не могу.

К ним присоединился Дарий, они вместе вышли из дома, обогнули его и углубились в лес. Варна приметила старое дерево с потемневшим стволом, вооружилась лопатой и попросила спутников не мешать ей. Они отнеслись к ее просьбе с уважением – отошли в сторону, но не оставили ее совсем одну. Спиной она ощущала их немую поддержку.

Размеренно откидывая в сторону комья земли, Варна прощалась с воспоминаниями и обидой. Родителями эти люди оказались скверными, но смерти не заслуживали. Никто не имеет права отнимать жизнь, только Господь, вера в которого почти покинула ее однажды. Жаль, что костей второго брата уже не найти, он заслужил быть упокоенным.

– Скажешь что-нибудь? – Она утерла пот ладонью и повернулась к Дарию.

– Как служитель церкви? – уточнил он.

– Ну, можешь и пару шуток отпустить, я не против. – Варна усмехнулась.

Встав на краю неглубокой ямы, Дарий достал четки, прикрыл глаза и начал по памяти читать молитву об усопших. Столько лет прошло, а он все еще помнил каждое слово.

– Помяни, Господи Боже наш…

Ей не стало легче, но в сердце появилась надежда, что их души нашли наконец успокоение. Так же следовало поступить со всеми останками, которыми кишмя кишела деревня, но у них не осталось времени – солнце клонилось к закату.

– Можем сжечь все, – предложил Свят.

– Потом. – Варна села в седло. – Нельзя оставлять Рославу одну надолго: кто знает, до чего она может додуматься?

Дальше они двинулись в молчании, но напряжение исчезло. Кажется, им снова удалось смириться друг с другом.

К вечеру они добрались до обнесенного грубым забором двора. Когда Свят принялся тарабанить в ворота, Варна подумала, что он зря тратит время: никто в здравом уме не станет отгораживаться от мира такой стеной и при этом открывать первому встречному.

Однако, к ее изумлению, из-за ворот показалась сначала овечья шапка, а за ней скрюченный болезнью костей дед с опухшим носом. Он окинул их хитрым, плутоватым взглядом, кривыми пальцами прикоснулся к полам плаща Свята, кивнул и отошел, пропуская Светозарного.

Поводья дед отобрал и тут же передал их мальчишке лет тринадцати. Тот, обтерев грязные руки о не менее грязные штанины, повел лошадей к перекошенным стойлам. Дед тем временем жестами звал их за собой, увлекал к приветственно распахнутой двери большого дома. Обостренный нюх Варны уловил запах лукового супа, которым их постоянно кормили в церкви.

Внутри дома царило раздолье: комната была огромной, большая печь пыхала жаром, на ней за полупрозрачной занавеской притаился мальчишка лет пяти – глаза выпучил, но из укрытия не вылезал. Варна показала ему язык – и мальчишка скрылся за тканью. Вокруг худощавой, высокой хозяйки терлись коты – белый и трехцветный, – мурчали, попрошайничали. Та раздраженно отпихивала их ногой.

– Да сколько можно! – выкрикнула женщина, обернулась и застыла, уставившись на гостей. – Здрасьте, – пробормотала она.

– Тут это, белые. – Дед кивнул на Свята, будто хозяйка сама не видела перепачканный землей плащ. – Это, накормить бы, да?

– Да… – неуверенно кивнула женщина. – Вы садитесь, садитесь. Я – Марта, а это дед мой, Никон.

Варна почувствовала ее неловкость, и мысль остановиться здесь стала казаться все менее привлекательной. Зачем беспокоить добрую семью? Живут обособленно, значит, есть на то причины, а они вломились, еще и с закатом, а это, кстати, дурной приметой считается.

– Так, это, – дед оперся локтями на стол и принялся внимательно разглядывать Свята осоловевшими глазами, – вы чего пришли-то? Беда?

– Пока нет, – сдержанно ответил Свят. – И надеюсь, ее не случится. Так, по делам едем, ваш двор – последний перед местом, в которое мы направляемся.

– Ночлег значит?

– Он самый.

– А чего это вот он-то капюшона не снимает? Не дело это, ну, в доме-то. – Дед тыкал пальцем в Дария.

– Уродства у него, – вмешалась Варна.

– А, нечисть покусала поди, да? – Дед закивал собственным словам. – Жаль, жаль, вижу же, это, молодой совсем, да?

Дарий кивнул и надвинул капюшон еще глубже. Есть ему было нельзя категорически, поэтому Варна добавила:

– Хватит двух тарелок.

– А мальчишка? – Марта бросила на него взгляд через плечо. – Уверен?

Он закивал, хозяйка пожала плечами и продолжила хлопотать с едой. Варна заметила, что кошки забились в угол. Животные не любили мертвецов, поиск лошади для Дария был настоящим испытанием.

– Так, это, куда путь-то держите? – не унимался дед.

– Тебе поговорить не с кем? – прикрикнула на него Марта. – Иди вон, позови Славку, есть пора.

Старик послушно сполз с табурета и заковылял к выходу. Свят неодобрительно уставился на женщину.

– Сурово ты с ним.

– Сурово? – Она рассмеялась. – Это на вид он безобидный, а в сарае знаешь что? Настойку делает!

– И давно? – Свят не сдержался и хмыкнул.

– Да я трезвым его никогда в жизни не видела! – Марта поставила перед ними исходящие паром тарелки. – Сколько себя помню, а мне, прости Господи, уже тридцать три, дед Никон вечно синий, как… гхм. – Марта смущенно отвела глаза. – В общем, постоянно пьяный, лыка не вяжет. Наверное, и батю моего зачал по пьяни.

– И где батюшка-то? – Варна нехотя взялась за ложку.

– Помер. – Марта посерьезнела. – Тоже пил беспробудно, семейный грех. Только вот деда никак эта отрава не возьмет, а батю быстро скосила. Ему и тридцати не было, когда скончался во сне.

– А живете на отшибе почему?

Варна посмотрела на Свята и не смогла сдержать улыбку. Когда он был мальчишкой лет десяти, то на обедах сидел особняком, вечно ковырялся в супе, вылавливая кольца противного вареного лука. Сейчас тоже пытался, но воспитание не позволяло развесить всю эту красоту по краям тарелки, поэтому он брезгливо отталкивал лук от ложки, прежде чем зачерпнуть бульон.

– Опять суп, – заныл мальчик, переступив порог дома.

– Цыц! – Марта пригрозила ему ложкой. – Дам по лбу, и голодный спать пойдешь!

То, как хозяйка ушла от ответа на вопрос, не ускользнуло от Варны. Она незаметно огляделась, увидела красный угол, немного успокоилась и продолжила есть.

– Так, это, – Никон уселся и потянул Свята за рукав, – куда едете? Дальше-то, ну, ничего нет.

– Туда-то нам и нужно, – кивнул Свят. – Сколько лет тебе, дед?

– Ну, – старик закатил глаза, считая, – девяносто точно есть, десять лет туда, десять сюда.

– Да за сотню уже перевалило. – Марта наконец села и устало обвела взглядом собравшихся. – Старшему брату моего бати не было сорока, когда он родился. Нагулял он его, не удивляйтесь. Но бабка приняла как родного. Говорила всегда, выхода два было – принять подкидыша или в лес унести. Да кто ж так с детьми поступает?