Она ушла, даже не посмотрела на него, вернулась к себе, выплакала злые слезы и решила, что во что бы то ни стало вернет прежнего Дария. Может, не сегодня, не завтра, но обязательно.

Едва она уснула, как дверь открылась и в комнату проскользнула темная фигура. Варна заворочалась, открыла сонные глаза и почувствовала что-то холодное у ног. С замирающим сердцем она приподняла одеяло и, собравшись с духом, заглянула под него. Ужасное, мертвенно-бледное лицо резко приблизилось к ней, от твари несло могильным смрадом и разложением. Варна заорала, мертвец схватил ее за сорочку и захохотал. Она начала отбиваться ногами, судорожно вспоминая, где оставила меч.

В комнату ворвался Мстислав, он стащил покойника на пол, облил святой водой. Тварь завизжала, извиваясь и крича:

– Помни! Помни меня! Шесть! Шесть! Ше-есть!

Мстислав отсек мертвецу голову, упал на колени возле продолжающего извиваться тела и пронзил его грудь тонким деревянным колом, навалившись на него всем своим весом.

Трупная вонь наполнила комнату, Варна закашлялась и выбежала в коридор, налетев на Свята. Он отпрянул от нее, как от чумной, выразительно посмотрел на обездвиженное тело и вопрошающе приподнял бровь.

«Это не я», – произнесла Варна одними губами.

Он пожал плечами и прислонился к стене. Из комнат выглядывали всклокоченные головы и сонные лица. Мстислав вышел в коридор и объявил:

– Берите одеяла и поднимайтесь наверх: сегодня спим все вместе.

Варна с опаской оглянулась, будто добитый покойник мог подняться. Это было послание, и она знала от кого. Шесть лет. У нее есть шесть лет.

Третий раз Гореслав попросил ее не клевать носом, Варна кивнула и чуть не выпала из седла. Свят успел придержать ее.

– Чем ты ночью занималась? – спросил он.

Посвящать его в свои личные дела Варна не собиралась, поэтому хмыкнула и отвернулась, всем видом показывая, что обсуждать это не намерена.

На самом деле они с Дивой до рассвета сидели в комнате и обсуждали разные вещи. Те самые, о которых говорить в присутствии наставников не следует. Диве уже исполнилось пятнадцать, Варне – почти столько же; помимо мечей и молитв, в их маленьком мирке появились и другие интересы.

Недавно их вывозили в Каракульчу – село к северу от церкви. Там они познакомились с местными, и Дива утверждала, что целовалась с одним из мальчишек, спрятавшись за баней. Варна не верила и требовала доказательств, на что подружка только плечами пожимала, мол, не хочешь – не верь.

– Ты слишком злая на вид, – сообщила Дива, – поэтому мальчишки на тебя и не смотрят.

Никогда еще Варне не приходилось думать о том, как она выглядит в глазах других людей; и, как только Дива ушла к себе, она взяла осколок украденного зеркала и уставилась в него.

«Ну, – рассудила она, – глаза два, нос не кривой, значит, жить можно».

В ее мире не было места красоте, девчачьим разговорчикам и украшениям: каждое утро начиналось с молитвы, затем шли занятия с Гореславом, после обеда – общие уроки с Мстиславом, потом – Светлана и Нина, а после, если денек погожий, ее и Свята снова забирал Гореслав и обучал разным премудростям, боевым молитвам и верховой езде. К этому моменту день уже клонился к закату и времени оставалось только на молитву и сон – вот и все, из чего состояла ее жизнь. Не было в ней места шитью, украшению одежды монетами и плетению кос. Хотя косы, конечно, они заплетали – и она, и Свят, – потому что заросли ужасно, и если Варне позволяли носить длинные волосы, то с ним беспощадно боролись, требуя остричь их. Свят смотрел на наставников с высоты своих шестнадцати лет и демонстративно откидывал сияющую копну за спину – так заканчивалась бо́льшая часть разговоров.

Они перестали быть детьми, просто заставить их что-то делать наставники уже не могли, с некоторыми вещами взрослым приходилось мириться. Свят изводил Нину, отращивая по-девичьи длинные волосы, Дива начала вдруг жеманничать и кривляться, Млад располнел и постоянно ошивался рядом с кухней, Данияр постоянно дрался и сбегал в Каракульчу или Подлесное. Только Дарий оставался их «светилом и надеждой», как говорил Тихомир. Ходил тоже заросший, но не до такой степени, чтобы спутать его с девушкой, вытянулся за прошедшее лето, превратился в печального юношу, богобоязненного и смиренного.

От этих мыслей во рту стало приторно сладко, и Варна сплюнула на землю.

– Варна! – осуждающе бросил Гореслав.

– У тебя и на затылке глаза? – Она лукаво улыбнулась.

– Нет, но твой оскал я прекрасно слышу, – в тон ей ответил наставник. – Хватит скалить зубы! Будь серьезнее.

Свят ухмыльнулся и даже не попытался скрыть этого. Варна ткнула его в голень носком сапога и, когда он возмущенно повернулся к ней, пихнула в плечо.

– Вы в детстве были сосредоточеннее, чем сейчас, – проворчал Гореслав. – Если с лошади свалишься и сломаешь что-нибудь, оставлю тебя умирать на дороге.

– От тебя другого я и не ждала. – Варна пожала плечами.

– Она никак не успокоится после ночных посиделок с Дивой, – сообщил Свят с самодовольной ухмылкой.

Варна вспыхнула. Подлец! Ябеда! Сдавала!

– Подслушиваешь? – прошипела она.

– Ваш хохот слышала вся округа, я даже не напрягался.

– И все же слушал!

– Надо больно, – притворно оскорбился он. – Но если честно, от тебя я такого не ожидал. Ладно Дива, вряд ли она станет охотницей, вскоре после восемнадцатилетия выскочит замуж да начнет детей рожать, но ты… – Ангелоподобный Свят окинул ее взглядом, которым можно убить.

– Заткнись, – потребовала Варна. – Ты ее недооцениваешь!

– А тебя переоценивал, но больше не стану.

Хотела сказать что-нибудь язвительное, но не смогла ничего придумать. Голова у Свята работала быстрее, да и язык у него был острый, как лезвие.

Свят отличался и от воспитанников церкви, и от всех мальчишек, которых Варне доводилось видеть в деревнях и селах. Бо́льшая часть из них были чумазыми, неопрятными дикарями, которые отпускали глупые шутки, соревновались в громкости отрыжки и хлопали проходящих мимо девчонок пониже спины. Свят на их фоне выглядел как второе пришествие Господа. Она привыкла к нему, хотя нет, не так – она с ним смирилась. Наверное, они даже сдружились в какой-то степени. По крайней мере, теперь он говорил с ней чаще, чем раньше.

Лошадей оставили в первом же дворе – Гореслав договорился с хозяином. Он сказал, что дальше придется идти пешком, чтобы не привлекать внимания, а Варна подумала, что лучше бы наставник снял свой белоснежный плащ, если уж решил войти в деревню незамеченным.

Цель поездки Светозарный не назвал – он никогда ничего не рассказывал, – часто они со Святом понимали, на кого охотятся, только когда нечесаное лохматое тело выпрыгивало на них из темноты. Этот раз не стал исключением: Гореслав молча шел впереди, а они – за ним.

– Может, расскажешь, что мы тут делаем? – Варна вертела головой и всматривалась в румяные лица местных жителей.

– Нет, – коротко ответил Светозарный.

– Переживаешь, что после ночных разговорчиков отупела настолько, что забыла, как меч в руках держать? – Свят оскалился, и ей захотелось ударить его в лицо.

– Знаешь, – притворно ласково начала Варна, – я кое-что знаю о том, чем мальчишки по ночам занимаются, так что на твоем месте я бы заткнулась.

– Грязно. – Светозарный коротко рассмеялся.

– Долго думала? – мрачно осведомился Свят.

– Всю дорогу, мозгов-то у меня почти нет.

Гореслав остановился напротив одной из изб, оттуда сразу же выскочила раскрасневшаяся женщина и кинулась отпирать калитку. Она причитала, бормотала что-то бессвязное; Светозарный терпеливо ждал, пока словесный поток иссякнет.

– Слава богу, прибыли! – Женщина разве что в ноги Гореславу не упала. – Заждались. Думали, затерялось письмо, остался зов неуслышанным.

– Не остался, – ответил ей наставник. – Веди.

Варна прошла в дом следом за ними и с завистью посмотрела на упитанных, розовощеких детей, сидящих на печи. Судя по всему, погодки – выглядели как близнецы, но один мальчик точно был старше другого. Старушка, сидевшая за столом, вдруг вскочила и заслонила детей собой.