Усмехнулась, вспомнив сиротливо стоящие в полке на террасе ботинки, которые Алька именовала берцухами или берцами. Отмытые и начищенные, с набитыми носами, но… Не на ногах у девочки.

— Уродство какое-то, — скривилась как-то я.

— Баб Тось, ты чего? — похлопала на меня ресницами внучка. — Ты только посмотри! Усиленный протектор, армированная подошва, металлическая молния, шнуровка до середины икры, жёсткий задник и усиленный мыс. И это натуральная кожа!

— Которую зря перевели. На ноге смотрится, как копыто! Или как будто у тебя нога сорокового размера. — Всё равно не прониклась я. — А у тебя какой?

— Тридцать седьмой, — ответила Алька.

— Никогда бы не подумала, — покачала головой я, держа эти ботинки на весу. — Как ты только такую тяжесть на ногах таскать не устаёшь? Я бы наверное ноги от земли оторвать не смогла бы.

— Вот все так и думают, — засмеялась Алька. — А с моей балетной растяжкой врезать с ноги по подбородку как нечего делать. А тут тяжёлый ботинок, мыс со стаканом, размах, ускорение и прочие законы физики… Сносит на будь здоров!

— В каком смысле со стаканом? — переспросила я.

— Нос ботинка многослойный. Между кожей и внутренней подкладкой вставлен металлический каркас, полностью закрывающий пальцы. Ну, как будто стакан пополам разрезали. — Объясняла мне внучка.

— Зато ты в них неповоротлива, — без всяких эмоций сообщила Курико.

— Что? — удивилась Алька. — Я неповоротлива?

— Да без разницы кто. — Равнодушно пожала плечами Курико. — Эта обувь жёстко фиксирует стопу. А зажатая стопа всегда ограничивает. Как думаешь, почему есть правило, что на татами, только босые? Не веришь? Пойдём попробуешь.

Алька и Курико отправились на улицу. Подруга взяла в руки длинную прямую палку. Курико не делала лишних движений, словно экономила, но конец её палки рекулярно бил по заднику Алькиных ботинок. Та просто не успевала разворачиваться.

— А теперь разувайся, — потребовала Курико.

И то ли Алька разозлилась, то ли Курико смогла незаметно поддаться, но палка коснулась внучки лишь несколько раз.

— Теперь лучше в баню. Бегать сейчас босиком по земле плохая идея. — Не стала озвучивать и без того очевидные выводы Курико, предоставив лисёнку самой делать выводы. — Мы кстати туда и собрались. Составишь компанию?

— Пять сек, — сорвалась с места в дом Алька. — Я за полотенцем и душ-мешком!

— И как племянник умудрился с ней общего языка не найти? — вздохнула я, глядя вслед забегающей в дом внучке.

— Вина. И слабость. Он боится признать свою ошибку, принять свою вину. И чтобы оправдать себя, ищет недостатки в ней. А она обычная. — Произнесла Курико.

— Не вздумай так сказать при Дине, — засмеялась я. — Для неё Алька это и солнце, и вся вселенная разом. И никак иначе.

В парилке мелкая села на нижнюю полку, сказав, что на верхней быстро плохо становится, а баню она любит. После первого захода в парилку Курико разлила всем по половнику густого рыбного бульона. Она варила его на медленном огне до тех пор, пока кости рыбы не растворятся.

— А почему ты хотела поехать в Нара? — спросила Курико, не оставившая свою идею о связи своего рода и Альки.

— Из-за доклада. Мы на географии всем классом два года назад получили задание, написать доклад о странах Азии. Коротко о стране и подробно об одной из традиций. — Рассказывала внучка, даже не подозревая насколько внимательно мы её слушаем. — Чтобы были разные страны и разные традиции, мы написали названия на листочках и тянули. Как билеты на экзаменах. Мне досталась Япония и цветение. Я только переселилась к родителям, и дома старалась бывать пореже. А тут такой повод! Вот я и пропала в библиотеке. В большом альманахе по географии я нашла упоминание, что почти одновременно с цветением сакуры идёт и цветение глицинии. И в древнем городе Нара существует целая золотая неделя для любования. Тогда я стала искать статьи уже конкретно об этом городе. И наткнулась на большое описание праздника огней в середине августа, когда тысячи фонарей зажигают и отпускают в небонебо, выставляют на земле и украшают ими порог дома.

— О-бон, — улыбалась Курико. — Трёхдневный праздник поминовения предков. А фонари зажигают, чтобы их свет разогнал тьму, закрывающую дорогу духам предков к дому и членам своих семей. Мы верим, что в этот день можно встретить всех своих предков и познакомиться с ними.

— Я рассматривала фотографии и… Это было очень красиво. И сильно. Даже через фотографии пробрало. Я обязательно туда приеду. — Нахмурилась Алька, словно мы её отговаривали. — Туда и на Ольхон!

Вечером, когда девочка уже спала, мы с Курико сидели внизу.

— Давай, не сдерживайся, — хмыкнула я.

— По мне заметно? — улыбка Курико как никогда напоминала лисью.

— Ты вся светишься и весь твой вид излучает самодовольство. Я прямо слышу от тебя вопрос в стиле "а я что говорила", — подтвердила я. — Подумать только как совпало. Школьный доклад, чисто случайно Алька вытягивает тему о Японии, а дальше нежелание быть дома, любопытство и слишком эмоциональное восприятие и пожалуйста! Куча непрогнозируемых случайностей, а в итоге такое совпадение, что мороз по коже!

— Ты заметила, что она хочет не просто в город или поглядеть на храмы, и даже не на цветение? — напомнила мне об особом значении праздника, который хотела увидеть Алька, довольная Курико. — Пожалуй, научу-ка я её писать имя нашего рода на японском.

— Удачи, — хмыкнула я. — Заодно, пока научится правильно чертить все ваши палочки, галочки и хвостики, в совершенстве овладеет самоконтролем.

Вот только наивная Курико немного недооценила Альку. Та всегда была любопытна. А тут живой источник информации о том, что её интересует. Не рассказы какого-то журналиста, нахватавшего материала для статьи по верхам, а знающий и понимающий суть свидетель и участник. А мелкую интересовало всё. Вплоть до того, чем фонари вдоль дорог отличаются от фонарей вдоль лестниц к какому-то там храму. И иногда возвращала разговор к сказанному два дня назад из-за несовпадений в каких-то мелочах.

— Сразу видно чья внучка, — говорила иногда Курико, незаметно за разговорами приучая Альку к сдержанности и более женскому поведению. А не вот это вот, с размаху ногой в челюсть.

Потихоньку сорванец снова превращался в девочку. В девочку, умеющую дать сдачи, если понадобится.

— Что-то сегодня наша егоза задерживается, — посмотрела я на часы.

— Ей интересно, а Ксения не жалеет для неё знаний, — пожала плечами Курико. — Настоятельница не убеждает, а постоянно выводит на спор и рассуждения. А Але приходится поднимать все свои знания, чтобы противостоять столь опытному и знающему противнику.

— И главное, что девчонка наконец-то носит платья, — засмеялась я. — А то я уж начала бояться, что из этих пятнистых штанов её не вытряхнуть.

— Конечно, ведь чтобы спорить с настоятельницей, нужно быть в монастыре, а в монастыре положено носить юбку! — улыбалась Курико.

— Ну, в твоих халатах и со всеми этими шпильками она тоже неплохо смотрится. Удивительно, но ей идёт. — Припомнила я появившуюся у Курико привычку вечерами укладывать длинные волосы Альки в сложные причёски.

— Красиво конечно, но я так выгляжу старой, — рассматривала себя в зеркале Алька.

— Старой? — ухмыльнулась Курико приподнимая бровь и отвлекаясь от промывания кисточек, которыми делала Альке макияж.

— Ну, да. Можно подумать, что мне лет двадцать пять! — тряхнула головой внучка, заставляя звенеть длиные серьги и украшения на концах длинных шпилек-спиц.

— Старая в двадцать пять лет? — засмеялась Курико. — Посмотрим, что ты скажешь, когда тебе будет эти двадцать пять лет.

— Но то, что выглядит старше, действительно заметно. — Согласилась я.

— Макияж гейши не для того, чтобы подчеркнуть красоту, а чтобы закрыть лицо. Гейша должна быть красива и спокойна. А сквозь полный макияж ни одна эмоция не пробьётся. Лицо словно сковано. И считается, что гейша, это женщина всегда в расцвете женственности, а не юная красотка. А под белилами юность не разглядеть. — Рассказала Курико.