«Нет, – мысленно ответил ему мрачный Леве, – ступай смело. На сегодня взрывы кончились… С твоими деньжищами ходить таким чучелом – дурной тон! Где ты откопал сюртук, у деда в сундуке?..»

– Если позволите, Ари, я дам вам несколько полезных советов – что носят люди со средствами, у каких портных одеваются, что пьют и курят, куда ходят.

– Годится! Но сперва по глотку настойки на гром-траве.

– Как раз то, что мне нужно, дружище.

– Господа! – обратился капитан-командор Барсет к подчинённым. – Если я увижу или услышу, что ближе чем в двухстах мерах от Его Высочества появилась фотокамера, то её владелец вылетит в отставку с лишением наград, пенсии и права на мундир. И под суд за оскорбление величия. Всем ясно?

Штаб-офицерский состав Курмы и флотского экипажа ответил единогласным:

– Так точно, ваше высокородие!

Хотя мог бы и не собирать своих ранжированных капитанов в форте, словно хочет поведать им нечто сугубо секретное. Без того очевидно, что забавы принца не должны быть обнародованы. Кутёж – куда ни шло, с каждым бывает смолоду да на приволье. Забвение приличий – тоже случается, когда вдали от посторонних человек безудержно предаётся разгулу. Но выходки Его Высочества смущали даже флотских, знавших вкус и толк в попойках.

«Я обязан был предупредить. Мало ли, – с тёмной тучей на душе Барсет шагал по сводчатой потерне в крепость, – вдруг найдётся корыстная душонка, улучит момент, сделает фотогравюру… В республиках народец беспринципный и вконец бессовестный – хоть еженедельная газета, хоть иллюстрированный журнал за такую пластинку ведро серебра даст. Чтобы власть драконов опорочить. Мой долг – пресечь это раньше, чем оно случиться».

Ему противно было вспоминать распоряжение Его Величества, доставленное в крепость вместе с принцем: «Обеспечьте ему вволю вина, дурмана, пригожих девиц». Вот итог – сперва безобразный развод караулов, командующий округом в сорочке на голое тело, со свитой пьяных лейб-мичманов и куртизанок… затем живая картина «Дикари с дикарками на лоне девственной природы»… Как они отрезвились-то к приезду ан Джани?

«Положим, Церес – заговорщик и мятежник, – копилась гневная досада в сердце Барсета. – Но видит Гром, он не обезьяна в зоопарке, чтобы поить его вином ради потехи… или с другой целью? А с кого спросят, если принц упьётся насмерть? или свернёт себе шею, прыгая с острогой нагишом по камням?..»

– Быстро доложи, братец, Его Высочеству о моём визите, – нетерпеливо похлопывая перчаткой по ладони, поторопил он принцева денщика. Из приоткрывшейся двери спального покоя в прихожую вырвался смех нескольких молодых здоровых глоток, запах сигарного дыма, терпкое веяние полынной настойки – заседание личного Его Императорского Высочества штаба из доверенных лиц!.. Ещё каких-то шаромыжников изволил подобрать в Эренде – с зачислением в штат прислуги!.. в каретный сарай их – электрокару спицы начищать!

– Дозволяют войти, – рывком поклонившись, щёлкнул каблуками денщик.

Дым коромыслом! Тарелки драгоценного сервиза – на полу, в них окурки, объедки на ковре, валяются бутылки! Развесёлая компания – кто в чём, всё больше неглиже, причёски в беспорядке, лица расплылись хмельными улыбками навстречу Барсету – и все, как один, небриты.

Принц небрит! это всё равно что «император выругался как мастеровой». Первый модник империи, образчик для подражания всех щёголей – небрит!..

– Добро пожаловать в наш круг, капитан-командор! – чуть хрипловато воскликнул Церес, отсалютовав гостю бокалом. – Вина ему! Статс-секретарь, налейте!.. Как видите, Барсет, теперь у меня есть свой Галарди…

Розовощёкий барон нашарил под ложем бутылку, вгляделся в этикетку:

– Гвоздичное, эрцгере! Полынная вся кончилась…

– Тому, кто пьёт водку с порохом, такое пойло будет легче лимонада. Берите, Барсет! Я угощаю.

– Благодарю, Ваше Высочество. – Капитан-командор даже не взглянул на протянутый бокал. – У меня к вам важное сообщение.

– Вы отвергаете вино от моего стола?..

– Час назад с материка пришла депеша – миной взорвана узкоколейная дорога в Эрендину. Благодарение Грому, поезд затормозил и уцелел. Осмелюсь напомнить Вашему Высочеству, что именно эта трасса предназначалась для ваших поездок… Я распорядился, чтобы окружная морская разведка приняла участие в дознании вместе с полицией. До выяснения обстоятельств нижайше рекомендую вам воздержаться от визита на космодром в будущий храмин-день.

Деревянный тон Барсета заставил улыбки покинуть лица гуляк. Даже с Цереса будто весь хмель сошёл. Он твёрдо спросил, приподнимаясь с мятой постели:

– Вы намекаете, что кто-то обкладывает меня, как волка – красными флажками?.. заставляет выбрать другую дорогу?

– Возможно. Трасса имперской пятистопной колеи на Гаген вполне надёжна, но кроме неё – только морем или мотокаретой. Мы изучим все варианты.

– Я вижу только два – либо в крепости измена, либо тот кабинет, где вы принимаете важнейшие решения, не обшит медной сеткой под обоями. И вас прослушивает медиум. Это и есть та надёжность, которой славится флот? Я должен и в дальнейшем полагаться на вас?..

Принц выговаривал командиру в чине штабс-генерала – жёстко, холодно, – и Барсету нечего было ответить, кроме пустых слов:

– Всё будет тщательно расследовано, Ваше Высочество.

– Смею надеяться, – ядовито ответил Церес, наклоняя голову. – У ротозеев это получается блестяще. Когда меня подорвут вместе с каретой – или заложат мину в трюм, как лучше, по-вашему? – вы сможет вздохнуть спокойно и вернуться к своей безупречной службе. Вам же не нравится роль тюремщика?.. Идите, я вас не задерживаю. И вы тоже, – обвёл он взглядом мичманов. – Велите там малому – бриться, мыться, завтракать…

Оставшись один, Церес подошёл к окну и долго смотрел на море, отодвинув штору.

Знак.

Это знак. Сигнал.

Удар мимо цели, напоказ – и результат заранее рассчитан. Потому что анархисты и цареубийцы бьют наверняка. Вся свора флотских, боясь за места и звания, теперь забегала, разыскивая злоумышленников – как же! им доверен принц, а тут под боком бомбы рвутся!..

«Кто и что хочет сказать мне?.. То же, что было в записках: «Храмин-день 6-го зоревика опасен для вас»?.. Почему, с какой стати?..»

Он ощутил себя загнанным зверем на королевской охоте – вокруг Курмы плетутся нити заговора, они всё гуще, но паук, таинственный ткач паутины, невидим, он где-то в непроницаемом мраке. Визит верховного купажиста из Лозы, девица-вещунья от кротов, письма с неясными угрозами, теперь взрыв… Что за этим кроется?

«И что я намерен предпринять? Пить дальше, будоражить Курму кутежами, дразнить Барсета?.. Покорно ждать того, что кто-то предначертал мне? Нелепо, нелепо, это не моя судьба… Мне ломают жизнь – или сам я её ломаю в угоду кому-то?»

Обернувшись, он захотел увидеть там – за каменной кладкой стен, за проливом, – свою империю, которую он жаждал поднять выше, чем она есть, сделать мощнее, охватить, влить в неё силы.

Но едва он смог различить её неясный и громадный образ – с просторами хлебных полей, горными хребтами, снежными вершинами, широкими реками, шумными городами, соборами и крепостями, – образ, осиянный солнцем, дышащий ветром и влажный от дождей…

…как перед ним, заслоняя видение, встала тень отца в бирюзовом мундире астраль-командора, а за спиной Дангеро, расстилая чёрно-дымные хвосты, поднимались звёздные ракеты, будто занавес взмыл снизу вверх, объявляя о конце спектакля.

«Отец, ты стоишь между нею и мной!.. Понимаешь ли ты, что своим упрямством губишь меня – и её?!»

– С этой девицей… всё благополучно? – обратившись лицом к окну, спросил Дангеро нарочито безразличным тоном.

Перед ним стеной стояли густые тёмно-зелёные вязы Этергота. В листве светились крапины желтизны – зоревик начался, а там недалеко и прохладная осень. Разорительная, кровавая осень войны… Трудный год выдался для империи – удар за ударом сыплются «тёмные звёзды», войска мечутся по материку, сын жаждет царской власти… а к новогоднему дню жди внука от кротихи! Какие нервы нужны, чтобы выдержать всё это – и не дать волю гневу?